трава высотой в десять см. На траве пасётся собака, она ест траву и поглядывает порой на Колю. Но близко не подходит. Тишина. На потолке, который деревянный, ни облачка. Вдруг из бассейна вылазит голая прекрасная женщина. Она выжимает волосы и говорит, что Коля последнее время ей нравится. Уже долгое время она его любит. А сегодня она пришла, спряталась в воду и дышала через трубочку. И что, мол, не выдержала вот, вышла. А что собака смотрит, так это ничего. Коля не отвечает и не шевелится. Женщина говорит, что, мол, ответь, Коля. Коля молчит. Тогда женщина хватает его за плечо. «Ах, ты пренебрегаешь моей любовью, пренебрегаешь», — и она щиплет его. Но Коля не двигается. Тогда женщина рвёт на нём пиджак. Пуговицы отлетают, и из-под пиджака сыплются опилки, мука, и ползёт тесто. «Ах, Коля, ты, оказывается, не настоящий», — говорит женщина и прыгает в бассейн. А Коля совершенно распадается. Голова куда-то подкатилась. Подбегает собака и нюхает Колю.
Лилия ехала на лодке по широкой синей реке. В лодку был запряжён чёрный сильный конь, так что его совсем не было видно в волнах. Лилия лежала на спине, и голые её груди смотрели в воздух. Большое тело, роскошный живот, хорошие белые ноги, и всё приятного цвета с синенькими прожилками, как мрамор, лежит и смотрит в небо. А конь везёт её по реке, и вверх завиваются огромные барашки волн и такая пена, и всё бурлит. А Лилия не изменяет выражения лица. Вот до неё пятьдесят метров, вот меньше. Вот она рядом — вот её страстное прекрасное лицо промелькнуло, и вот до неё пятьдесят метров и уже сто и больше. Вот — Лилия точка. А вот нет и точки…
«Я люблю мясо, коня и курицу…»
Я люблю мясо, коня и курицу
Я люблю цаплю, быль и беду
Я люблю подушку и школу
Всё заколочено и всё протухло
Меня вывели, чтоб опять привести
Очень плохо с их стороны
В городе весна, болтает соседка
Она маркиза, она кокетка
Не верю ей, не верю ей
Подайте мне пальто скорей
Горит железный свет на небе
И кто-то быстро убежал
И засевая смертью площадь
здесь танк могучий проскакал
Любовь побита и побита
Огни сидят в землянках лишь
А если уж любовь побита,
то ничего не сделаешь.
«Давно уже окна повисли…»
Давно уже окна повисли
И шторы на них не шумят
В огромнейшем озере плавать
никто не осмелится счас
Болтают ветвями ивы
Летают вороны, гремя
Какой-то пустынник пугливый
прошёл, полосами летя
Знакомый мертвец Серёжа
лежит под плитою тихо
И рядом плита, и вдали
И будто её унесли…
«Водишь кратким пальцем по бумаге…»
Водишь кратким пальцем по бумаге
Даль и близь… и близь
И течёт в овраге
ручьём чёрным слизь
Мир был остр как гвоздь железен
Доски у моста
всё глядели острыми глазами
на врождённого меня
и теперь красиво то что плохо
раньше было… в сквере пионер
и ушла великая Эпоха
жизни у страны ЭСЭСЭСЭр
«Жара. Уж пышная сирень…»
Жара. Уж пышная сирень
и отцвела, и полиняла.
Писать выдумывать мне лень.
Пишу, что вижу, что попало.
Теперь понятно мне уже,
что есть предел желаньям, силам.
И остановка точно есть
движенью вдаль, стихам прекрасным.
Печально это. Сизый сон
едва прогнав — тащу обратно
И ничего не хочет он
А только было бы приятно
Его золотистые ноги
кусала больная пчела
По берегу женщина ходит
и шляпа её на плечах
Стекают завязки на шею
и зонтик в прохладной руке
Старушка бесцельная рядом
уселась в тени в уголке
Идёт благородный мужчина
высокую цель он несёт
Кормить зарождённого сына
костлявая мамка бредёт
И тучки нависли, служанки
с базара уже все прошли
И слесарь, водопроводчик
меняет общественный кран
«Люблю я славно молодую…»
Люблю я славно молодую
свою рубашку на плечах
Её по слабости балуя
вином я лью её во швах.
Рубашка моя дорогая
лишь темь настаёт только темь
уж и крадусь, пригибая
с собою совместно тебя
«Зима и шесть колонн у дома…»
Зима и шесть колонн у дома
и стужа, холод меж колонн
И коридор… квартира двадцать
и колокольчиковый звон
Хозяин он в пальто и шапке
Вино и водка на столе
Огромный шёпот средь гостей
и восемь ламп и все горят
Цветы стоят и озаряют
Лицо лежит, икает, врёт
А магазины закрывают
и он за водкою идёт
Люблю я детскую кроватку
в углу стоящую без дела
А также кожаную папку
в которой люди омертвело
взирают на меня с улыбкой
их нет на свете, давно нет
они лишь образы пустые
чубы и бороды лихие
кавалерийские глаза
и гимназическа слеза
Таким я образом уставлюсь
смотрю смотрю не говорю
И всё что нужно я запомню
и удержу среди себя
Меня волнение толкает
всё дальше дальше от людей
А кто-то нервно отрицает
цивилизацию людей
Жила-была на свете
женщина одна
И странная особа
была подчас она
