ушёл.
Второй, третий годок пошёл…
Родились, подрастали дети:
дружно пашут! А плетью
достаётся быку да кобыле.
Иван-дурак так и не бил их,
деток своих, ни разу:
его не лупили, и он не зараза!
А как в могиле лежал, не помнит,
то ли некогда вспоминать, то ли больно.
Чудо лесенка для бабки
Чудо, чудо-лесенка,
лесенка-чудесенка!
Я по лесенке пойду,
прямо к господу приду,
приду к богу на порог
и узнаю жизни срок.
Скажи, скажи мне, боженька,
только осторожненько:
сколько мне осталось жить,
сколько в девушках тужить?
Только, только, боженька,
не скажи мне ложненько!
Бог поохал, повздыхал,
недолго думая, соврал:
— Ты не бабою помрёшь,
а в сидя в девках отойдёшь!
Ой бяда, бяда, бяда!
Зачем залезла я сюда?
Вниз спущусь по лестнице,
мне больше ни невеститься!
Год идёт, другой проходит.
Уж какой жених уходит
с распечальной головой.
В девках я помру, к другой
поскорее уходи,
не стой у бога на пути!
Так я жила десятки лет,
соблюдая свой обет.
Постучался дед седой:
— Двери, старая, открой!
Подала я деду обед,
рассказала свой навет.
Дед печально кушал,
вроде бы, не слушал.
Потом встал да и сказал:
— Иди в погреб, доставай
лесенку-чудесенку,
хватит куролесить тут!
Я за лестницей сходила,
её к небу прислонила,
хмыкнула: «Да полезай,
помирать мне не мешай!»
Дедок кряхтя, да и полез.
Что ты, богу кака честь!
Эй, а спросишь ты чаго
да у бога самого?
— Я чаго? А я ничё,
я за смертью. Ты чего?
Смерти ждала, полезай!
Дед, с судьбою не играй!
Мне тут сказано сидеть
да в окошко всё глядеть.
— Бабам чё ни скажешь, верят!
Кто ж те жизню так отмерит?
Бог, он любит ткань холщё,
яйца, крупы, молоко…
Собирай да полезай,
время даром не теряй!
Я собрала ткань холщё,
яйца, крупы, молоко.
Плюнула на свой обет
и за дедом лезу вслед.
Ох, крута как лесенка,
лесенка-чудесенка!
Как бы то бы ни было,
делегация прибыла
на самое то небо:
был тут бог иль не был?
Кричали мы бога, кричали,
накричались, устали.
— Доставай, бабка, обед! —
говорит мне трезво дед.
«Дык ведь это богу!»
— Ишь ты, недотрога.
Давай, вываливай
иль иди, проваливай!
Ну я вывалила, плачу.
Дед жрёт. Что всё это значит?
А хрыч наелся, вниз полез:
— Значит, бог уже не здесь!
Ну и я полезла.
Жизнь прожила честно,
а сегодня в тупике,
объясните, люди, мне:
бога надо слушать,
иль всё, что есть, то кушать?
Жабо-люди и учёные с их дурацкими генами
— Ну здравствуй, моя подружка
зелёная, блин, лягушка;
давай-ка, милая, целоваться,
а потом пойдём заниматься
делами совсем хорошими:
детей делать красиво сложенных
и жить долго, и счастливо!
Но подозрительно безучастливо
в руках Ивана лягушка сидела
и с тоской вселенской глядела,
выпучив серые глазки:
— Целуй меня, мой прекрасный!
Поцеловал Ванятка её и случилось:
лягушка вмиг превратилась
в красивейшую полубабу,
зелёную полужабу!
Ну что случилось, то и случилось.
Невесту повёл домой (в какую уж превратилась).
Как привёл, так и лёг с ней в постель,
а на душе то ли вьюга, а то ли метель.
Дети ж родились на удивление удачные.
Мальчик, девочка, мальчик:
все полулюди —
зелёное тело, а про остальное не будем.
Но главное даже не в этом,
а в том, что другие дети
жаб-малышей полюбили:
играли с ними и били.
Когда же выросли жабо-детки
и поняли, что они ни те и ни эти,
а какой-то новый невиданный вид,
так сразу к учёным пошли:
— Так мол и так… Изучайте,
опыты на нас ставьте,
да дайте полное нам довольствие:
крышу, мыло и продовольствие!
Определили жабо-людей в зоопарк,
тем более, что там был парк
для гуляния.
И опыты-испытания
проводить в зоопарке раздольно,
удобно и даже привольно.
Животные полужаб полюбили:
играли с ними, ластились.
Не жизнь началась, а сказка!
Отец приходил, давал травки.
А мать в зоопарк не пускали,
её саму туда чуть не забрали.
В остальном же всё было неплохо:
то каша, то суп с горохом.
Впрочем, история биологически тупиковая.
Учёные мониторили
жаб, но безрезультатно,
какой-то ген у них был непонятный:
совсем безхромосомный.
В общем, дурдом для науки полный!
А пока учёные бились,
полужабы в людей влюбились:
в посетителей зоопарка
Машу, Колю и Жаннку.
У молодых наших свадебки скоро.
Глядишь, и ген появится новый,
какой-нибудь нереальный.
Слух пошёл по стране: «Виртуальный!»
Плач царевны лягушки
Без Ивана, без буяна
жизни нет, сплошная грязь!
Без Ивана, без болвана
в девках засиделась я.
Ой да на зелёную царевичи не смотрят,
ой да об махоньконькою спотыкаются.
А дети найдут,
так обязательно плюнут,
чтоб они провалились все
сквозь землю окаянные!
А маменька говорила:
я в помёте самая красивая,
я в болоте самая приметная.
Тьфу на тебя,
аист распроклятый!
Оп-па, стрела упала,
да в соседку дуру попала.
Поскачу,
труп в болоте утоплю,
а стрелу засуну в рот.
Что ж Иван ко мне нейдёт?
Как кот Васька ходил за совестью
Старик со старухой поспорили:
кому идти за совестью?
У старухи
болит ухо,
а у деда голова.
Эх, была не была,
пойдёт за совестью кот.
А что ему, коту?
Окромя блох
и бед нету.
Собрался Васька, взял узелок,
залез в сапог,
вылез, плюнул,
так за совестью дунул!
Пока шёл, устал,
лёг, поспал,
потом бегал за бурундуками,
за мышью, за птицей с силками,
пожрал, опять поспал,
каку свою закопал,
почесался, умылся;
понял, что заблудился,
жалобно замяукал, плюнул
и домой без совести дунул!
А Совесть ходила кругом
под самым толстенным дубом
и всё ждала кого-то,
наверно, Ивана из сказки.
Закрывай, Егорка, глазки
спи да думай о совести крепко:
это тебе ни репка,
её не посадишь в землю
и поросям не скормишь,
а за ней лишь, как кот Васька,
в лес ходят и ищут, и ищут…
Книга, брага и кощей
— И зачем тебе, дед, писания,
когда брага поспела? «Сказания
в письменах сокрыты великие.
Видишь книгу, молчит открытая.
А копнёшь поглубже, раскрывается:
Кощей Бессмертный из нее усмехается,
ведуны, колдуны… Слышишь, бабка,
неси-ка брагу, коль сладка!
Я под брагу читать как-то пытался,
да язык у меня заплетался,
а любить под брагу я умею:
потоптал не одну Пелагею!»
— Пелагея
