АЛЫЙ КИТЕЖ
Как синь голубиных очей,
Как око безлунных ночей,
Как сердце кипучих ключей,
Как омуты лунных лучей,
Как ствол негасимых свечей,
Как пламя небесных мечей,
Как смысл голубиных речей, —
Такое глубокое озеро.
Как дали беззвездных полян,
Как дольний вечерний туман,
Как цвет вечереющих ран,
Как на море синий буян,
Как звездного неба курган,
Как туч неразвеянных стан,
Как сам голубой океан, —
Такое широкое озеро.
Бирюза, бирюза, зелена, голуба,
Золотятся березы, тот берег лилов,
Недреманное око, немая мольба,
Теневой глубины голубящий покров.
Ах, нельзя показать, ни сказать-рассказать
Ту страну-сторону, тишину, глубину,
Где опальную светло-хрустальную гладь,
Отразив, затаила в глубинах весну.
Ни сказать-показать. Только вот — промолчать:
Так недвижно, неслышно печальная гладь
Затаила в глуби тишину-благодать.
Свете тихий, Боже скорби, цвет печали!
Дни настали.
Томный трепет, вешний лепет, гул ручейный,
Плен келейный.
Выйти в поле, за калитку, к пашне хлеба,
Видеть небо.
Слышать пенье, сыпать зерна, сеять щедро,
Славить недра.
Плачет сердце, ломят руки, воздух душен,
Сон нарушен.
Свете тихий, Боже келий, в зорях дали
Задрожали.
Плыви, челнок, плыви,
Зови, душа, зови,
В крови вода, в крови.
Свете тихий, Свете дивный,
Освети меня!
Ниже облак переливный
Алого огня.
Вот уж виден купол алый,
Слышен ясный звон.
Славен город небывалый,
Сладок Божий сон.
Славься, Свете, величайся,
Душу приими!
Дверь святая, отверзайся,
Полог отыми.
В келью ночь вошла,
Злая Птица-Мгла
Камнем в грудь легла.
В келью ночь глядит;
Птицей-Мглой укрыт,
Ярче жар ланит.
Омут водный тих.
Звон ночной не стих,
Ужас водный лих.
Стар звонарь, не ты ль
Поднял пену-пыль,
Белоструй-костыль?
За тобой ползет
Из вспененных вод
Монастырь урод.
В окнах желтый свет,
Купол вбок надет,
А крестов-то нет.
Выплыл, стал, стоит,
Громом звон гудит,
Серный дым кадит.
До святой зари
Пляс и крик внутри —
Посмотри — умри.
Птица-Жар, лети!
Птица-Мгла, пусти!
Как от зла уйти?
Уж, что будет, будь,
А когда-нибудь
Мне на ад взглянуть.
Сизый сумрак в лес и долы,
Вечер на небо веселый,
На молитву богомолы.
Богу милы повечерья,
Жара-Птицы зори-перья,
Вечеровые поверья:
Кто смеялся на закате,
У того в полночной хате
Ляжет свадьба на полати.
Кто умылся на заходе,
У того в семье и роде
Будет рыжее в приплоде.
Кто молился алым зорям,
Для того за синим морем
Сгинут беды с лютым горем.
Кто смеялся и молился
И водой-зарей умылся,
Тот со счастьем поженился.
Поспешайте, богомолы!
Сумрак пал в леса и долы,
Вечер на небе веселый.
Коротайте повечерья,
Лобызайте зори-перья,
Богу милуйте поверья!
За леса заря запала,
Пала наземь сиза мгла.
Сердце стало, сердцу мало,
Туча сердце облегла.
Мы вот тут вот так кружились,
Бились, спелись, заплелись,
Богу милому молились,
Светлой жизни родились.
Мы вот тут, вот так, вот так — ах!
С ним, и с ним, и с ней, и все.
Стлался волос в диких злаках,
Щеки зарились в росе.
Мало, мало! Светик алый!
Алый светик! Оглянись!
Не бывало? — Небывалый!
Ночка зорькой обернись!
Ах, ангелы, архангелы, святители мои!
Уродика, зародыша нашла в пути, в пыли.
Сердечный весь измаялся, кричал, навзрыд рыдал.
Весь в тине, волосатенький, насилушку дышал.
Распутала и вымыла и Богу принесла:
Примите, люди добрые, Господь спасет от зла.
Какой-то он неладненький: на ножках, за ушком
Натерты шишки черные камнями да песком.
Да травка, стебель рыженький, прилипла на спине.
А может, все пригрезилось старухе старой мне.
И приняли, болезнуют, кто молод и кто стар,
И назвали Феодором, что значит Божий дар.
Растет Феодор, ластится к монахиням святым,
Монахини так ласковы с приемышем своим.
Иные уж состарились, и новые пришли.
Феодор пашет пахоту и крепнет у земли.
И каждый год по осени уж кто-нибудь идет,
А то и две, к пустыннику, в безлюдье гор и вод.
И каждый год зародышей к чужим монастырям
Несут старухи старые приемным матерям.
Мы выросли в темных лесах,
Над озером в белых стенах,
В безбурных, лазурных мечтах.
Три лета отец приходил,
У стен три сосны посадил,
Родимую трижды любил.
И первою я родилась,
Когда в небесах занялась
Весны голубой ипостась.
Свершилось теченье времен,
Весною был храм отворен,
Сестра закричала под звон.
И третья весна зацвела,
Когда наша мать умерла
И сестрам сестру принесла.
Росли мы в дремотных лесах,
Над озером в белых стенах,
В мечтаньях и сладостных снах.
Но нить совершений текла,
Судьба неустанно пряла,
Грядущего таяла мгла.
И выросла младшая дочь.
Таилась как вешняя ночь.
О небо, ее не порочь!
Любила зеркальность озер,
На дне различал ее взор
Возлеты и пропасти гор.
И в час восхожденья луны
Услышала глас глубины,
Ступила в тайник старины.
Коса заплеснула тростник,
И лунный рассыпался лик,
И вспыхнул ликующий крик.
Так кинула бренный полон.
И сестрам оставила сон
В печальном сияньи икон.
Так нить совершений текла,
Судьба неустанно пряла,
Грядущего таяла мгла.
Любила вторая сестра
Горенье, томленье костра,
Сияние звезд до утра.
Ходила за чащу лесов,
В скиты огнепальных отцов,
В обитель немых стариков.
Всенощные службы несла,
Со свечкой сияла-цвела
И смутного сердцем ждала.
Ей грезился верный жених,
Нежнее беличек младых,
Алее колец огневых.
И в дымном гореньи кадил,
Бесплотнее ангельских сил
Он к ней на вечерни сходил.
И вот — обрученье пришло:
Грозою молельню зажгло,
Со звоном огнем унесло.
Осталась покорная рать
Крещенье огнем восприять,
Во древе усохшем сгорать.
Была моя рана остра:
Вдвоем ли взошла ты, сестра,
На ложе святого костра?
Так нить совершений текла,
Судьба неустанно пряла,
Грядущего стаяла мгла.
Старухою в скит прихожу,
Года за годами нижу,
На маковки церкви гляжу.
Все то же безмолвие стен,
Все тот же целительный плен,
Далеких земных перемен.
Приими меня!
Тихострунный, звонколирный,
Слышу звон огня.
Мне мил огонь, мне мил.
Нет сил к земле, нет сил.
Уплыл челнок, уплыл!
Струись, душа, струись,
Катись, волна, катись
В ту высь, святую высь!
