мне и далее переводит все разговоры в другое русло.
Наконец соседка уходит.
– Почему ты не сказала ей? – спрашиваю у мамы.
– Я сказала! Если она меня услышит, возможно всё переменится. Такое, ни в коем случае, нельзя говорить напрямую. Да и потом многое зависит от ситуаций, а ситуации склонны к изменениям. Неосторожно сказанное слово может крепко засесть в мозгу и само по себе привести к трагедии.
У нас в посёлке жила девочка, которой сказали, что она умрёт в день своего совершеннолетия. И с этого времени она стала меняться на глазах. Подружки веселятся, делятся мечтами, что будут делать, став взрослыми. А её чуть кто спросит:
– А ты? Как ты собираешься жить дальше?
У неё слёзы на глазах: «А я не буду жить… Я умру…», – и чем ближе к дню рождения, тем бледнее становится и все разговоры сводит к собственной смерти.
Родители в панике, не понимают, что происходит и что делать, таскают её и по докторам, и по знахарям, а ей всё хуже, уже и с постели перестала вставать, не разговаривает, не откликается, от еды отказывается, ни на кого и ни на что не реагирует, тает на глазах.
Я тогда сама ребёнком была, всего не помню, только сказал им очередной консультант, что если хотят они спасти дочь, то должны перестать с ней цацкаться:
– Готовьте праздник. Пусть приходят родственники, соседи, подружки… всё вычищают, скоблят, моют, убирают делают украшения, развешивают гирлянды, шьют наряды, поют песни! Варите! Жарьте! Пеките! Подшучивайте друг над другом, рассказывайте смешные истории, хохочите… В доме должно быть суетливо и весело.
Хоть и не укладывалось в голове у родителей, чем это может помочь и как они смогут делать вид, что веселятся, когда дочь умирает, но это была последняя соломинка и они ухватились за неё. Первый день всё скоблили, драили, чистили, мыли, на второй начали украшать и готовить угощения. А девочка как лежала безучастная ко всему, так и лежит. Подружки бегают, суетятся с вышивками, кружевами, нарядами, поют весёлые песни, хохочут… Родители уже хотели всё отменить, но девочка вдруг зашевелилась и повернулась на бок, лицом к стене, вытирая слёзы. А вскорости раздались бурные рыдания. И после этого она начала медленно выздоравливать.
– Так её что загипнотизировали?! – спрашиваю я у мамы.
– Нет, люди настолько склонны к самовнушению, что порою не в состоянии разглядеть очевидную истину. Сказанное то ли по недомыслию, то ли по злобе слово попало на благодатную почву.
– Но ей же было действительно плохо!
– Конечно, ведь её мысли, заставляли и весь организм работать по-другому.
– Но как же тогда она смогла выздороветь?!
– Траурная обстановка в доме вполне соответствовала её настроению и подпитывала его. А когда началось бурное веселье, организм взбунтовался и, на волне обиды, выбросил ядовитую занозу.
– А что должно случиться у А., что ты увидела?
– Забудь. Мы сейчас не можем об этом говорить.
С сожалением должна добавить, что соседка не услышала маминого совета. Её муж умер. Но это уже другая история, не имеющая отношения к нашей семье.
Ловля на арбуз
Мне девятнадцать. Мы с Лёней возвращаемся симферопольским поездом из пешей прогулки по черноморскому побережью и Крыму, загорелые, потрёпанные, искусанные комарами.
Боковая полка плацкартного вагона. На столике огромный сладкий арбуз, от которого мы сумели съесть едва ли треть. Мне выходить на промежуточной станции, и она уже приближается. Лёня предлагает забрать арбуз с собой, но мне хватает и огромного, битком набитого рюкзака.
Следующая станция узловая. Поезд стоит пятнадцать минут. И Лёня выходит на платформу размяться. И тут к нему из купейного вагона выскакивает Галя, севшая в поезд на предыдущей станции, чтобы съездить в гости к родителям.
– Одну сестру проводил, а другую встретил, – объясняет Лёня соседям по купе, радостно скармливая Гале гигантскую ягоду.
Пассажиры вагона понимающе улыбаются и возмущённо переговариваются, что этот, небрежно одетый в штормовку молодой человек, не успел проводить одну даму, как привёл другую. И такая с виду приличная, хорошо одетая, на что только она соблазнилась? Неужели на арбуз?!
Кто лучше улыбнётся
Вечером зашла соседка и мы угостили её остатками торта, принесённого гостями.
– Можно я заберу детям? – спросила Шура.
– Конечно бери! Жаль кусочек слишком маленький для двоих. Но знаешь, отдай тому, кто лучше улыбается, – откликнулась моя мама, – думая о младшем сыне соседки, ведь именно маленьким всегда хочется больше сладкого.
Не прошло и двадцати минут, как Шура вернулась к нам, рассказывая сквозь, выступившие от смеха, слёзы:
– Когда я сказала, что Вы велели отдать торт тому, кто лучше улыбнётся, Вадик и Андрей, глядя друг на друга, так разулыбались, что я не выдержала и тоже расплылась в улыбке.
– Мама?! – удивились сыновья. – Ты тоже хочешь торт?!
Вокруг ёлки. Невезучие игрушки
Невезучие игрушки: одни – не повезли, другим – не повезло.
Несмотря на вынужденную полукочевую жизнь, связанную с профессиональной деятельностью отца, перед тем как папа забрал нас в Монголию, дома скопилось большое количество ёлочных украшений.
Однако отправились они не в Чойбалсан, вместе с нами, а в Луганск, к маминой старшей сестре, на временное, как тогда думали родители, хранение.
Оно и понятно, учитывая особенности дороги и предстоящего быта. Двое суток до Москвы. От Москвы до Борзя и Улан-Уде, где ожидали переезд через границу, поезд ехал более двух недель. На перронах некоторых станций стояли металлические ящики на два отделения, из одного черпали огромными половниками и продавали горячий борщ в металлических же тарелках.
Состав останавливался возле огромных колонок с водой для заправки паровоза, чем пользовались и пассажиры, моясь и пополняя фляги. Он также подолгу стоял в степи, где кроме трав и комаров ничего не было, пережидая встречный. Пользуясь возможностью размяться, взрослые тащили с высоких подножек упирающихся детей, и азартно лупили по латанным-перелатанным волейбольным мечам.
После освобождения колеи, они, чуть ли не на ходу, запихивали ребятню назад в вагоны, а последних пассажиров затягивали уже руками, зависая на поручнях. После каждой степной остановки все, возбуждённые и счастливые, рассаживались по своим местам и остервенело расчёсывали солью, до крови, сплошь искусанные комарами тела.
Ёлку в квартире, в Чойбалсане, не помню. В школе учили делать звёздочки, снежинки и корзиночки из бумаги. Папа научил меня делать птичек, махающих крылышками, чёртиков, лодочки, пароходы, кубики, лепестки роз… Всё это и составляло основной ёлочный арсенал.
После возвращения в Союз покупные игрушки, не сразу и не быстро, опять стали накапливаться. Появилось много новых самоделок, поскольку было намного больше подручного материала – фольги, фантиков, яиц, жатой цветной бумаги…. Папа делал клоунов из скорлупы выдутых яиц, разноцветные шарики из скорлупок грецких орехов, обвёрнутых в фольгу, стеклянные сосульки-слёзки из остатков разбитой соседской люстры….
К каждому новому году родители покупали одну-две новых игрушки,
