Марина Цветаева - Стихотворения 1916-1920 годов

Искала я у нежных уст румяных —

Рифм только, а не уст.

Возмездие за то, что злейшим судьям

Была — как снег, что здесь, под левой грудью —

Вечный апофеоз!

Что с глазу нá глаз с молодым Востоком

Искала я на лбу своем высоком

Зорь только, а не роз!

20 мая 1920

Не так уж подло и не так уж просто,

Как хочется тебе, чтоб крепче спать.

Теперь иди. С высокого помоста

Кивну тебе опять.

И, удивленно подымая брови,

Увидишь ты, что зря меня чернил:

Что я писала — чернотою крови,

Не пурпуром чернил.

Кто создан из камня, кто создан из глины, —

А я серебрюсь и сверкаю!

Мне дело — измена, мне имя — Марина,

Я — бренная пена морская.

Кто создан из глины, кто создан из плоти —

Тем гроб и надгробные плиты…

— В купели морской крещена — и в полете

Своем — непрестанно разбита!

Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети

Пробьется мое своеволье.

Меня — видишь кудри беспутные эти? —

Земною не сделаешь солью.

Дробясь о гранитные ваши колена,

Я с каждой волной — воскресаю!

Да здравствует пена — веселая пена —

Высокая пена морская!

23 мая 1920

Возьмите всё, мне ничего не надо.

И вывезите в……………………..

Как за решетку розового сада

Когда-то Бог — своей рукою — ту.

Возьмите все, чего не покупала:

Вот…..………., и…… и тетрадь.

Я все равно — с такой горы упала,

Что никогда мне жизни не собрать!

Да, в этот час мне жаль, что так бесславно

Я прожила, в таком глубоком сне, —

Щенком слепым! — Столкнув меня в канаву,

Благое дело сотворите мне.

И вместо той — как……….……….

Как рокот площадных вселенских волн —

Вам маленькая слава будет — эта:

Что из-за Вас…… — новый холм.

23 мая 1920

Вижу комнату парадную,

Белизну и блеск шелков.

Через все — тропу громадную —

— Черную — к тебе, альков.

В головах — доспехи бранные

Вижу: веер и канат.

— И глаза твои стеклянные,

Отражавшие закат.

24 мая 1920

Я не танцую, — без моей вины

Пошло волнами розовое платье.

Но вот обеими руками вдруг

Перехитрен, накрыт и пойман — ветер.

Молчит, хитрец. — Лишь там, внизу колен,

Чуть-чуть в краях подрагивает. — Пойман!

О, если б Прихоть я сдержать могла,

Как разволнованное ветром платье!

24 мая 1920

Глазами ведьмы зачарованной

Гляжу на Божие дитя запретное.

С тех пор как мне душа дарована,

Я стала тихая и безответная.

Забыла, как речною чайкою

Всю ночь стонала под людскими окнами.

Я в белом чепчике теперь — хозяйкою

Хожу степенною, голубоокою.

И даже кольца стали тусклые,

Рука на солнце — как мертвец спеленутый.

Так солон хлеб мой, что нейдет, во рту стоит, —

А в солонице соль лежит нетронута…

25 мая 1920

О, скромный мой кров! Нищий дым!

Ничто не сравнится с родным!

С окошком, где вместе горюем,

С вечерним, простым поцелуем

Куда-то в щеку, мимо губ…

День кончен, заложен засов.

О, ночь без любви и без снов!

— Ночь всех натрудившихся жниц, —

Чтоб завтра до света, до птиц

В упорстве души и костей

Работать во имя детей.

О, знать, что и в пору снегов

Не будет мой холм без цветов…

14 мая 1920

Сижу без света, и без хлеба,

И без воды.

Затем и насылает беды

Бог, что живой меня на небо

Взять замышляет за труды.

Сижу, — с утра ни корки черствой —

Мечту такую полюбя,

Что — может — всем своим покорством

— Мой Воин! — выкуплю тебя.

16 мая 1920

Писала я на аспидной доске,

И на листочках вееров поблёклых,

И на речном, и на морском песке,

Коньками пó льду и кольцом на стеклах, —

И на стволах, которым сотни зим,

И, наконец — чтоб было всем известно! —

Что ты любим! любим! любим! — любим! —

Расписывалась — радугой небесной.

Как я хотела, чтобы каждый цвел

В векáх со мной! под пальцами моими!

И как потом, склонивши лоб на стол,

Крест-накрест перечеркивала — имя…

Но ты, в руке продажного писца

Зажатое! ты, что мне сердце жалишь!

Непроданное мной! внутри кольца!

Ты — уцелеешь на скрижалях.

18 мая 1920

Тень достигла половины дома,

Где никто не знает про меня.

Не сравню с любовною истомой

Благородство трудового дня.

Этою короной коронован

Будет Царь… — Пот на державном лбу! —

Мне ж от Бога будет сон дарован

В безымянном, но честнóм гробу.

21 мая 1920

Все братья в жалости моей!

Мне жалко нищих и царей,

Мне жалко сына и отца…

За будущую тень лица,

За тень грядущего венца,

За тень сквозного деревца…

— Впалость плечей…

21 мая 1920

Руку нá сердце положа:

Я не знатная госпожа!

Я — мятежница лбом и чревом.

Каждый встречный, вся площадь, — все! —

Подтвердят, что в дурном родстве

Я с своим родословным древом.

Кремль! Черна чернотой твоей!

Но не скрою, что всех мощней

Преценнее мне — пепел Гришки!

Если ж чепчик кидаю вверх, —

Ах! не так же ль кричат на всех

Мировых площадях — мальчишки?!

Да, ура! — За царя! — Ура!

Восхитительные утра

Всех, с начала вселенной, въездов!

Выше башен летит чепец!

Но — минуя литой венец

На челе истукана — к звездам!

21 мая 1920

Одна половинка окна растворилась.

Одна половинка души показалась.

Давай-ка откроем — и ту половинку,

И ту половинку окна!

25 мая 1920

В час прибоя

Голубое

Море станет серым.

В час любови

Молодое

Сердце станет верным.

Бог, храни в часы прибоя —

Лодку, бедный дом мой!

Охрани от злой любови

Сердце, где я дома!

Сказать: верна,

Прибавить: очень,

А завтра: ты мне не танцор, —

Нет, чем таким цвести цветочком, —

Уж лучше шею под топор!

Пускай лесник в рубахе красной

Отделит купол от ствола —

Чтоб мать не мучилась напрасно,

Что не одна в ту ночь спала.

Не снился мне сей дивный ужас:

Венчаться перед королем!

Мне женихом — топор послужит,

Помост мне будет — алтарем!

Я пришел к тебе за хлебом

За святым насущным.

Точно в самое я небо —

Не под кровлю впущен!

Только Бог на звездном троне

Так накормит вдоволь!

Бог, храни в своей ладони

Пастыря благого!

Не забуду я хлеб-соли,

Как поставлю парус!

Есть на свете три неволи:

Голод — страсть — и старость…

От одной меня избавил,

До другой — далёко!

Ничего я не оставил

У голубоокой!

Мы, певцы, что мореходы:

Покидаем вскоре!

Есть на свете три свободы:

Песня — хлеб — и море…

Там, на тугом канате,

Между картонных скал,

Ты ль это как лунатик

Приступом небо брал?

Новых земель вельможа,