Виссарион Саянов - Стихотворения и поэмы

Тает месяц в ночах,
Словно вылит из воска,
В оренбургских степях
Снова красное войско,
А ковыль пожелтел
На исходе весны,
И томит партизана
Прошлогодняя рана,
И бегут по курганам
Потаенные сны.

На дорожном привале,
У широкой горы,
Где орлы пировали,
Догорали костры, —
Партизаны сидели
На разубранных седлах,
Вспоминали походы,
Хитрость дутовцев подлых,
Песню старую пели,
Струн заветных касаясь:
«Нету ласковей боле
Оренбургских красавиц.
Пуховой полушалок
На пригожих плечах…
Я тебя повстречала
В заповедных степях…»

А утрами глухими
Птичьи стаи летят —
То на север далекий
Гуси-лебеди мчат.

По тропам позабытым,
Где гремели копыта,
Как зажглись на закатах
Золотые огни,
Мы от сел небогатых
Шли безвестной тропою.
Протекали рекою
Партизанские дни.
Выходили за нами
Батальоны в туман,
Гордо реяло знамя —
Дар самарских крестьян.
И, сметая преграды,
В непокое ночей
Мчались наши отряды
В глубь ковыльных степей.

В ночном краю, в краю туманном,
Огнями жаркими палим,
Таился город безымянный,
Грустил над озером большим.

Мы мчались вместе с другом добрым
К большому городу тому —
По черепам, по конским ребрам,
По склонам, падавшим во тьму.

Туда пути бродяги знали,
Но мы бродяжек не нашли,
Орлы над озером летали
И мертвый город стерегли.

Искали мы в лугах окружных
Следы, что выбиты до нас,—
По желтым кручам троп верблюжьих
Тянулся прошлого рассказ.

Туман клубился, и нежданно
Мы увидали на заре
В холодной дали край лимана
В солончаках и серебре.

В тревожный день вела дорога
За отдаленный поворот,
Нахохлившийся коршун строго
Встречал у городских ворот.

Тот город вытоптан когда-то
Был Тамерланом.
                          В мгле ночной
Я снова вспомнил дым заката
И конский топот за рекой.

Прошли года, — опять полями
Бежит проселок в тишине.
Опять глухими колеями
Мы проскакали при луне.

Но там, где мнился мертвый берег,—
Бормочет тополиный сад,
Скрипит весенней ночью деррик,
Лебедки глухо дребезжат.

И ветер полночи полощет
Знамен тяжелые шелка,—
Озарена огнями площадь
С названьем нашего полка…

Если там, где спят купавы,
Где туманны небеса,
На серебряные травы
Ляжет медленно роса,—

Вспомню домик за рекою,
Крашен охрою забор.
Старый фельдшер с перепою
Затевает разговор.

А кругом снега большие
Верст на тысячу лежат.
Кони сумрачные, злые
Несговорчиво храпят.

Там от края и до края
Золотая тишина,
Даль холодная, глухая,
Вся луной озарена.

Перед раннею разлукой
Ты не вышла на крыльцо,
Темной судорогой-мукой
Боль свела мое лицо.

Травы утренние зябли
У покинутых застав,
Прорубали наши сабли
Конный путь на Кокчетав.

С той поры я шел походом
По дорожным колеям,
По совсем безвестным водам,
По прославленным морям.

Что же, в жизни мне случалось
Повстречать да полюбить,
Только ты одна осталась
Неизменно в сердце жить.

Где теперь ты, и доколе
От тебя мне ждать вестей,
Где же синее раздолье
Тех далеких волостей?

Город спит на заре… Пусть опять, как в тот год,
Куст черемухи белой в снегах расцветет,

Пусть над нами не властвуют больше года,
Пусть не старимся мы никогда, никогда,

Пусть заветная песня приходит, тиха,
Сливши сердцебиенье с биеньем стиха,

Пусть по улицам стадом пройдут облака,
В семизвездном ковше пусть струится река,—

Много надобно мне небывалых примет,
Потому что тебя в этом городе нет.

В эту пору море злое,
Косо гнутся паруса,
Рыбаков на позднем лове
Осторожны голоса.

Это море — не смеется,
Здесь от веку тишина,
Не ласкает мореходца
Эта серая волна.

Тишина. Светла у края
Проступившая заря.
Есть холодная, скупая
В ней прозрачность янтаря.

Ведь и в небе разогретом
Синь тумана холодна,—
Так твоим холодным светом
Жизнь моя озарена.

Есть русский город, тихий-тихий,
С крестами рыжими церквей,
С полями ровными гречихи
Среди картофельных полей.

Березки там стучатся в окна,
Провинциала-петуха
Раздастся окрик расторопный,
И снова улица тиха.

А за мостом, по топким склонам,
Ходить вдоль берега привык
В больших очках, в плаще зеленом
Высокий сумрачный старик.

Когда весной цветет шиповник
И стонет в роще соловей,
Идет седеющий садовник
К деревьям юности своей.

Огромный лоб его нахмурен,
Уходит тень в ночную тьму,
Его зовут степной Мичурин
И ездят запросто к нему.

Как часто я к нему, бывало,
С пути-дороги заезжал.
Шлагбаум дедовский сначала
Издалека уже кивал.

А палисадники, крылечки,
Витиеватые мостки,
Скамейки низкие у речки
Протягиваются, легки.

И вечером, за самоваром,
Наш задушевный разговор
О всем пережитом и старом,
Но не забытом до сих пор…

«Тебя я не неволю тоже, —
По-своему придется жить,
Но дерево за жизнь ты должен
Одно хотя бы посадить».

Он говорил, слегка нахмурясь…
………………………………
Растет ли ныне за стеной
В конце бегущих в степи улиц
Сосна, посаженная мной?

Иль, может, время миновало,
Дорогу вьюга замела
И ту сосну, гремя, сломала,
По снегу ветки разнесла?

В деревянном Уржуме — холодный рассвет, снегопад.
И быть может, теперь русый мальчик с такой же улыбкой,
Что была у него, чуть прищурясь, глядит на закат,
Повторяя всё то, что о нем в деревнях говорят,
И грустит на заре, догорающей, северной, зыбкой.

Сколько в нашей стране затерялось таких городов…
Полосатые крыши во мхах, в белых шапках наносного снега,
На рассвете гремят стоголосые трубы ветров,
И я вновь узнаю в синеве отпылавших снегов
Этот облик живой в светлый день молодого разбега.

Стало душно ему в запустении улиц кривых,
На Уржумке-реке говорили о Томске и Вятке,
И желтели овсы на широких полях яровых,
Смолокуры ходили в туманных долинах лесных
И учили подростков веселой кустарной повадке.

И настала пора, дни скитаний его по земле
От приволжских равнин до сибирского края лесного.
Уходили дороги, и таяли скаты во мгле,
Стыли старые башни в высоком казанском кремле,
В типографских шрифтах оживало знакомое слово.

Снова юность его в мглистом зареве белых ночей
Нам приходит на память, и сердце светлеет с годами.
Ведь в огромных цехах, в синеве бесконечных полей,
И на горной тропе, и в раздольях любимых морей,
И в просторах степных — всюду песня о Кирове с нами.