Посвящено Б.В. Анрепу.
«Словно ангел, замутивший воду…» (1916)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Я знаю, ты моя награда…» (1915)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Эта встреча никем не воспета…» (1915)
Имеется в виду встреча с Борисом Анрепом ранней весной, в Вербную субботу, 1915 года. Ахматова воспоет этот день в стихотворении «Ждала его напрасно много лет…»
«Небо мелкий дождик сеет…» (1916)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«А! Это снова ты. Не отроком влюбленным…» (1916)
Посвящено Н.С. Гумилеву.
Памяти 19 июля 1914 (1916)
19 июля 1914 г. по старому стилю (1 августа по новому) Россия вступила в войну с Германией.
«Вновь подарен мне дремотой…» (1916)
Осенью 1916 года Ахматова приезжала в Крым для последнего свидания с тяжело больным Николаем Владимировичем Недоброво.
«Всё обещало мне его…» (1916)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Судьба ли так моя переменилась…» (1916)
Посвящено первой жене Анрепа, Юнии, на крымской даче которой Ахматова некоторое время гостила, когда приезжала в Севастополь осенью 1916 года.
«Высокомерьем дух твой помрачен…» (1917)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Там тень моя осталась и тоскует…» (1917)
Речь идет о доме Гумилевых в Царском Селе, который был продан в 1916 году.
Синяя комната – комната Ахматовой.
«По твердому гребню сугроба…» (1917)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Мы не умеем прощаться…» (1917)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Ты – отступник: за остров зеленый…»(1917)
Согласно фактам – документам и письмам, собранным Аннабел Фарджен, автором биографии Бориса Анрепа, ни предателем, ни отступником он не был. По-видимому, Ахматова, как и ближайший друг отступника Николай Недоброво, ничего не знала ни о его семейных обстоятельствах (вторая, английская жена и двое крошечных детей), ни о тех служебных (секретных) обязанностях, для исполнения которых Анреп как начальник отдела взрывчатых и химических веществ (в лондонском Русском комитете, созданном «для содействия» экпорту английского оружия для безоружной русской армии) и приезжал в Петербург. Больше того, как следует из переписки Б.В.А. фронтовых лет (1914—1916) с матерью своих детей Хелен Мейтленд, он очень хотел, когда окончится война, перевезти семью в Россию. Смущала его лишь невозможность зарабатывать на родине своим ремеслом. В одном из писем к Хелен (1915) он признается: «Я чувствую себя таким беспомощным в России, не работником, а человеком из общества… В Англии я чувствую себя гораздо свободнее. Кроме того, положение художника, которое есть у меня в Англии, совершенно не признается в России». (Аннабел Фарджен. С. 92.) Даже после Октябрьского переворота, в течение многих лет, мнимый отступник не принимал британское подданство, все еще надеясь, что большевики не удержат власть и можно будет вернуться на родину. Единственное, что можно поставить Ахматовой на вид, так это утверждение, будто «лихой ярославец» «отдал за остров зеленый… наши иконы». В действительности, Борис Анреп, единственный из офицеров Южной армии, пользуясь передышками между боями, с риском для жизни, по ночам, с помощью своей отчаянной казачьей команды не только собирал иконы и предметы культа в разрушенных галицийских церквях, но и сумел переправить собранное в Петербург – ныне спасенные им реликвии находятся в Эрмитаже. О чем-о чем, а уж об этом Анна Андреевна не могла не знать, ибо подаренный ей Борисом Анрепом большой деревянный крест того же происхождения, что и вывезенные им из Галиции древние иконы.
«Ты всегда таинственный и новый…» (1917)
Обращено к Владимиру (Вольдемару) Шилейко.
«От любви твоей загадочной…» (1918)
Обращено к В.К. Шилейко.
«Для того ль тебя носила…» (1918)
В 1918 году до Ахматовой дошел глухой слух, что ее младший брат Виктор, морской офицер, расстрелян в Крыму. Слух оказался ложным, Виктору Горенко удалось выбраться из окружения и добраться до Дальнего Востока. Но об этом Ахматова узнала лишь несколько лет спустя.
«Не бывать тебе в живых…» (1921)
Написано 16 августа 1921 года. Гумилев и его товарищи по делу о контреволюционном заговоре были еще живы, друзья надеялись на благополучный исход следствия, но Ахматова чуяла: на этот раз Гумилеву не выбраться из лап смерти.
«Чугунная ограда…» (1921)
Написано 27 августа 1921 года. Гумилева уже два дня как нету в живых, но об этом никто еще не знает, а вещему сердцу Ахматовой уже все ведомо.
«А Смоленская нынче именинница…» (1921)
Александр Блок похоронен в Петербурге на Смоленском кладбище в день праздника Смоленской Божией Матери 10 августа по новому стилю в 1921 году.
«В тот давний год, когда зажглась любовь…» (1921)
Стихотворения написаны от лица казненного Гумилева.
«Небывалая осень построила купол высокий…» (1922)
Стихотворение посвящено Ник. Ник. Пунину.
Воронеж (1936)
Написано после поездки к сосланному в Воронеж Мандельштаму весной 1936 года.
Заклинание (1936)
Написано 15 апреля 1936 года – в день пятидесятилетия со дня рождения Н.С. Гумилева.
Памяти Пильняка (1938)
С прозаиком Б.А. Пильняком, необычайно популярным в 30-е годы, Ахматова познакомилась в 1922-м. По ее словам, Пильняк несколько раз делал ей предложение, бывая в Питере проездом, присылал в Фонтанный Дом корзины цветов, но вряд ли все это выходило за рамки своеобразной формы поклонения красоте и таланту. Стихи были написаны еще до его ареста (1937) и расстрела (1938), но прозвучали как реквием.
Поздний ответ (1940—1961)
Обращено к М.И. Цветаевой, с которой Ахматова впервые увиделась лишь в июне 1941 года, хотя заочно они были знакомы давно, с середины 10-х годов.
Третий Зачатьевский (1940)
В этом переулке (район Остоженки) Ахматова жила в 1918 году, когда приезжала в Москву вместе с В.К. Шилейко.
Тень (1940)
Красавица тринадцатого года – Саломея Андроникова-Гальперн. В Саломею, петербургскую льдинку, был безнадежно влюблен Осип Мандельштам, ей посвящено его стихотворение «Соломинка». В отличие от Глебовой-Судейкиной, Саломея, эмигрировав и Англию, прожила долгую и благополучную жизнь. Лариса Васильева, известная поэтесса и автор бестселлера «Кремлевские жены», познакомившись (в середине восьмидесятых) с Саломеей Гальперн в ее лондонском особняке, написала о ней: «Мало битое жизнью красивое создание природы, высокомерная и холодная». Соломинке в ту пору было уже далеко за девяносто, но ее блистательный и равнодушный день все еще длился.
«Соседка из жалости – два квартала…» (1940)
Обращено к В.Г. Гаршину.
«Не недели, не месяцы – годы…» (1940—1941)
Обращено к Н.Н. Пунину.
Хозяйка (1943)
Колдунья – Е.С. Булгакова. После ее отъезда из Ташкента, Ахматову переселили из ее каморки на улице Маркса в комнату, где раньше жила Елена Сергеевна.
«И как всегда бывает в дни разрыва…» (1944)
Адресовано Н.Н. Пунину.
Явление луны (1944)
Посвящено ташкенскому композитру Алексею Федоровичу Козловскому.
«А человек, который для меня…» (1945)
Человек – В.Г. Гаршин. Анна Андреевна считала, что Гаршин тяжело болен психически. Он действительно был тяжело болен, но всего лишь тяжелой формой блокадной гипертонии.
«Особенных претензий не имею…» (1952)
Ахматова прожила под кровлей Фонтанного Дома почти тридцать лет. В 1952-м ее вместе с семьей репрессированного Лунина переселили на улицу Красной Конницы.
Рисунок на книге стихов (1958)
Речь идет – о книге «Вечер» (1912).
«От меня, как от той графини…» (1958)
В 1921 году, незадолго до ареста, Гумилев вместе с приятелем навестил Анну Андреевну. Жила она в то лето в одном из своих нищих дворцов, парадный выход по вечерам запирали, и Гумилев вынужден был уходить черным ходом, по узкой и витой потайной лесенке в кромешной тьме. Ахматова, провожая гостей, пошутила: по такой лесенке – только на казнь! Шутка оказалась пророческой.
«В ту ночь мы сошли друг от друга с ума…» (1959)
Посвящено композитору Алексею Козловскому, с которым Ахматова познакомилась в Ташкенте, в канун 1942 года. Дружба с Козловским и его женой не прервалась и после отъезда А.А. из Ташкента.
Смерть поэта («Умолк вчера непотворимый голос…») (1960)
Посвящено Борису Пастернаку.
«Словно дочка слепого Эдипа…» (1960)
Весть о смерти Пастернака настигла Ахматову в Боткинской больнице, проводить провидца в последний путь она не смогла.
Долгие годы эта поэма из отдельных стихов существовала только в памяти нескольких доверенных лиц, которым Ахматова доверяла больше, чем себе. Только 1962 году, после того, как «Новый мир» опубликовал повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», А.А.А. позволила друзьям ее переписывать. О том, как это происходило, вспоминает поэтесса Наталья Горбаневская: «У нее дома – не дома, конечно, а на тех московских квартирах, где она жила в ту зиму, – переписывали десятки людей, и почти каждый из них, разумеется, продолжал распростанение. От меня одной в течение зимы – весны 1963 года (хоть у меня и не было своей машинки) разошлось не менее сотни экземпляров… По моей оценке, уже в течение 1963 года самиздатовский тираж „Реквиема“ исчислялся тысячами».
