Ознакомительная версия.
История, конечно, в жанре вестерна. И как бы ни менялся ход планет – хочу я заявить вполне ответственно: у нас такое невозможно, нет. Не следует отделываться шутками: бывал у нас бардак, бывал террор, бывало – попадались с проститутками (и, помнится, как раз генпрокурор)… С двумя зараз, и на чужие тугрики, и даже, помню, был разоблачен – но он сумел внушить почтенной публике, что все обман, а сам он ни при чем. На этом он настаивал, как каменный. И до сих пор считает большинство, что там не он резвился перед камерой, а человек, похожий на него. А компромат пекли враги от зависти. Но если б кто железною рукой его поймал – то сразу оказалось бы, что это метод следствия такой. Любой, кто был бы взят на месте действия, склонясь к предосудительным вещам, – воскликнул бы: «Не уличен в злодействе я, а это я теракт предотвращал!». И сразу смолк бы, кто его отчитывал, и даже покраснел бы, как юнец… А может быть, он молодежь воспитывал? Спонсировал певицу, наконец?! Что можем знать об их мужской природе мы? Нам доказал бы уличенный тать, что это было в интересах Родины – и мы бы не осмелились роптать. В Америке – сплошные беспредельщики, но мы-то ведь из правильной страны. И думаю, что налогоплательщики ему еще остались бы должны.
Да и потом – пускай другие ахают и горы городят из-за фигни, а наши власти поп-певиц не трахают. До них не опускаются они. Прошло навеки время пораженщины. У нас теперь железная мораль, и ежели от власти терпят женщины, то это исключительно Морарь. Такой закон у них на лицах высечен, и бдительность у них обострена…
Зачем им поп-певица за три тысячи, коль к их услугам целая страна?!
Российско-украинская газовая война вдохновила меня на интимную лирику.
О, как мы любили друг друга! Как все умилялись вокруг! Мы мучались лишь от испуга, что все это кончится вдруг. Мы нежились на сеновале, бродили по россыпям рос… Друг друга слегка ревновали, но это слегка, не всерьез. С утра, не жалеючи пыла, я вкалывал (не клевещи!), а ты мне галушки лепила, варила мне сталь и борщи… Борща незабвенного запах поныне внушает восторг… Но ты все косилась на Запад, а я все смотрел на Восток. Нет, я тебя сроду не гнобил, не мучил (сошла ты с ума?!). Тебе я подставил Чернобыль, но ты виновата сама! Но женской походкой зовущей ушла ты налево с тоской, и мы Беловежскою пущей развод обозначили свой. Над миром другая эпоха взлетела, крылами плеща… Но мне без любви твоей плохо, хочу я тебя и борща! Ты ходишь в оранжевом, стильном, с красавцами польских кровей, – а я с вожделением сильным любви домогаюсь твоей. Бывало, по целой неделе честил твою Раду и ВЦИК: свобода твоя – в беспределе, твоя независимость – цирк! А ты на Майдане плясала, назло распахнув малахай… И я запретил твое сало! И ты мне сказала: «Нехай!» Ты в жар меня снова бросала и наглым румянцем цвела, и я разрешил твое сало! Но ты лишь плечом повела. Ты держишь меня за дебила, ты стала тверда и горда… Да может быть, ты не любила меня вообще никогда? Со злобой бессильного старца я вижу себя без прикрас. Умри! Никому не достанься!
И я перекрыл тебе газ.
Нет, я не тиран, не зараза. Все наши разборки – фигня. Я думал, без этого газа ты снова полюбишь меня. Что делать! Я раб этих черт ведь, мне так на них сладко смотреть! И я перекрыл лишь на четверть, потом – постепенно – на треть… Во всех этих сварах и драчках я тихо мечтал, трепеща, что ты приползешь на карачках с огромной кастрюлей борща, – и после естественной дани мы снова пройдем по росе… Но ты все поешь на Майдане с оранжевой лентой в косе, свою репутацию губишь, поденно теряешь очки, – и так меня сильно не любишь, что в НАТО вступаешь почти! Задумчивый, как шизофреник, гуляю постылой Москвой… Ну хочешь, я дам тебе денег? Язык разрешу тебе твой? Забуду любую обиду, скажу, что Майдан – не беда, – ты просто хотя бы для виду со мною ночуй иногда! Готов я и с Польшею ладить – ты только являйся в кровать, чтоб мне тебя изредка гладить и кончик косы целовать. Начнем, если хочешь, сначала! Ведь я тебе «да» отвечал, и ты мне «ага» отвечала, когда нас Богдан обвенчал! Пойми, я иллюзий не строю, у каждого свой каравай, – зовись суверенной страною, но будь, ради Бога, со мною, иначе я все перекрою!
И ты отвечаешь: «Давай».
Я злобу на ближних срываю, кляну я твое колдовство – и газ тебе то закрываю, то вновь открываю его… Заметь, я при этом ни разу тебе не давал звездюлей! Я думаю – может, без газа я все-таки как-то милей? И, раз ошибаясь за разом, все жду я заветного дня и думаю: может быть, с газом ты снова полюбишь меня… Но ты мне в глаза посмотрела и молвила, словно врагу:
– Коханый! Не в вентиле дело!
А что я еще-то могу?
В американских фильмах, предназначенных для семейного просмотра, по инициативе студии «Walt Disney» запрещен показ курения. Я горячо сочувствую заокеанским коллегам, кряхтящим под игом произвола.
Опять в Голливуде свирепствует гнет, как нам сообщила печать. (Когда нас Америка снова лягнет, нам будет чего отвечать!) Цензуре никто не мешает царить, артисты не борются с ней. Теперь там нельзя на экране курить. Решение принял «Disney». Во рту у меня закипает слюна, глазенки сужаются в нить. И эта зажатая властью страна нас учит свободу ценить?! Пытается нам коллективно пенять в противной манере брюзги?! О нет, не Россию вам надо менять, а ваши, простите, мозги. Каких вам еще доказательств ясней, что Штаты томятся в узде? Конечно, пока это только Дисней, но скоро начнется везде. Атаку на секс вы ведете давно, как древле Советский Союз: он если останется в вашем кино, то лишь однополый, боюсь. Похоже, вы также введете бойкот на сцены облав и охот, ношенье мехов, поеданье котлет и прочий гринписовский бред. Не станет потом перестрелок и драк, на ругань введут карантин, и даже простое российское «фак!» исчезнет из ваших картин, а ваша цензура навесит собак на коэнов и тарантин.
А мы проживаем в свободной стране, большой в ширину и длину, – где запросто курят не только в кине, но в зале, где смотрят кину. У нас и при культе, в крутые года руливших повсюду горилл, в картинах курить разрешалось всегда, и Сталин там тоже курил. У нас бы дрожал как осиновый лист от ужаса весь кинозал, когда бы какой-нибудь горе-артист без трубки его показал! А если бы Штирлиц у нас не курил, устав от таинственных дел, а лишь улыбался, да кофе варил, да с пастором Шлагом трындел?! Куренье у нас – не порок, не позор, не выдумка, не эпатаж: героя высвечивал наш «Беломор» наглядней, чем «Мальборо» ваш. У нас если кто-нибудь курит «Казбек» за выпивкой или ухой, то ясно, что он неплохой человек. А ежели «Данхилл» – плохой. Короткая «Новость» – надежности знак, почти как сегодняшний «Кент»; курящий же «Яву» – не так и не сяк: как правило, интеллигент. Короче, у нас некурящий герой бессмысленен, что говорить. Здесь курит на лестнице каждый второй. И каждый дает прикурить.
Но главное, главное! Хватит сучить ножонками, дядюшка Сэм. Отечество наше свободе учить ты больше не смеешь совсем. Теперь вы явили себя без прикрас – впервые за дюжину лет. Пусть нету открытых дискуссий у нас, гражданского общества нет, продажны, как правило, наши суды, коррупция наша грозна, руками чиновничьей нашей среды расхищена наша казна, свободную прессу прижали давно, и Родина этим горда…
Но курят герои в российском кино!
И будут курить, господа!
Дмитрий Медведев принял делегацию молодых ученых и политиков и сообщил об учреждении трех премий по 2,5 миллиона рублей за лучшую инновацию. Я горько завидую.
Медведев сделал вывод, что сигналы значение имеют на Руси [2] . Да кто бы сомневался, елы-палы! Чуть главный что-нибудь провозгласи – как сразу же кампания в печати и лозунги, куда ни подойдешь. А лозунг дня он сам озвучил, кстати, и этот лозунг – наша молодежь. И вот вам факт: от милостей монаршьих он допустил юнцов к своим вратам. Он принял молодых, причем ненаших, хотя и «Наши» тоже были там. Студенты не могли не волноваться, как перед брачным вечером жених. «Я жду от вас конкретных инноваций и премии назначу вам за них, – сказал Медведев с ласкою суровой, присутствующих взором охватив. – Я вас считаю силою здоровой и буду рад увидеть креатив». Я креатива ожидаю тоже, но где у молодых его найдешь? Я не люблю, признаться, молодежи, как всякий, кто уже не молодежь. Вот молодежь в ее пассивной части: пока Отчизна их не запрягла – их не гребут политика и власти, им хочется соитий и бухла. Они еще зародыши по сути (особенно – детишки воротил). Просиживают попы в институте, покуда их минобр не сократил [3] , торчат по барам, воют на футболе, кричат «Россия», стало быть, «вперед!» – и вовсе не испытывают боли за наш многострадающий народ. Им нравится в ночи лупить по струнам, взрывать петарды дерзкою рукой… Когда я был еще довольно юным, я, стыдно вспомнить, тоже был такой. Жестока юность, как сказал Гораций. Ей трудно удержать себя в узде. Каких тогда я жаждал инноваций? Мне было важно, чтобы было где. Мне это дело нравилось до дрожи, меня дразнило женское белье… «Всех трахнуть!» – главный лозунг молодежи. А это власть умеет без нее.
Вот молодежь в ее активной части: они от нетерпения дрожат, их борют политические страсти, им хочется карьеры и деньжат. С рожденья главный опыт ими нажит: успех не добывается добром. Им хочется травить кого укажут, и чтоб за это приняли в Газпром. Ужасно выразительные рожи в их пафосной встречаются среде. Чего нам ждать от этой молодежи, которой безразлично даже где? Не сможет никакая перестройка внушить им пафос честного труда. Из всех вопросов лишь вопрос «За сколько?» их несколько волнует иногда. От них, конечно, много меньше шуму, у них хотя бы ногти не грязны, но кроме выдвижения в Госдуму – какой от них дождешься новизны?
Ознакомительная версия.
