1923
Нью-Йорк
Ты сгибаешь папироску
Подобно ножке танцовщицы,
Звезда повисла каплей воску
Над ночью южно-нежной Ниццы.
Но капитан Жуэль вошел,
Приветив ресторан улыбкой.
Он повелитель всех гондол
Скользящих моря дланью зыбкой.
О, капитан Жюэль, Vedetta Amiral[27]!
Ты ликом обладал сугубо первозданным,
И моря завернувшись звездно-шаль
Тобою забывались Нины, Веры, Анны.
О, капитан Жюэль, О, капитан Жюэль!
Стрелять умевший так искусно,
Что даже с месяцем дуэль
Окончилась для неба грустно.
Но море нету дев земных
Чтоб утолить порыв любовный,
В волнах лишь пены буресны,
В морях лишь волны, волны, волны.
Но капитан суровый зряч:
Он знает, что, хвативши виски,
Фрегат его помчится вскачь
В погоне нереидой близкой.
(Кобе, 1922 г.)
Софье Ивановне Блазис-Блажиевич
Капитан Vedetta-Amiral,
Капитан-Жуэль.
Сердце моря — он не враль —
Вызвал месяц на дуэль.
Но скорбит девятый час,
Он на борт стремится спешно,
Вспыхнув блеском волноглаз
Для луны объятий нежной,
Но не смял такасимада,[28]
Не сломал упругих щек
Пассажирскому «ненадо» —
Океанический толчок!
Дуэль с луной
(В четырех главах)
I
У капитана с месяцем дуэль,
Он не боится лунных пуль,
Легко раздергивая хмель,
На произвол бросает руль.
II
Дуэль без цели целый час,
Но тучек легкий караван
Развеян им, стреляет в глаз,
Как белкам, пьяный капитан.
III
Но месяц стал теперь нагим,
Рассыпав облачное тесто,
Чертит на небесах круги,
Спастись старался без беста.
IV
Да! обезумел капитан,
Пусть пароход летит на рифы,
Где пены гибельный туман.
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
Он жил в морях для Апокрифа!!
Осень («Жмусь я ближе печи к…»)
Жмусь я ближе печи к
Замерзающий кузне-чи-к
Пароход дымил трубу,
Капитан фаянсовую трубку,
Моря пятило губу,
Выбросивши губку.
Кук Архипелаг Вел. Ок.
(Хокку — форма японского стихосложения: 3 строки, первая — 5 гласных, вторая 7 и последняя снова — 5.)
Сумерки пришли
Мы одни на веранде
Обществе моря.
1922 г.
Из книги «Энтелехизм» (1930)*
Из раздела «Энтелехиальные вирши»*
На трапециях ума словам вертеться вверх ногами
Прикажет логика сама, зеркальными родясь стенами.
В них отразятся словеса, заходят задом наперед
И там, где были волоса турчать умильно станет рот…
Сердце насос нагнетающий…
Младенец сосал
Наган… лосось..
В городах Революции
Револьвер…
Рев вер различных…
Вечер старины
Хинчилзар…
Вечер речей речитатив
На сердце вылез пес буржуазии
Бурлюк протестовал всем сердцем
И прозван футуристом был
Мост и торфа туф
На шесть фут
Но с прошлым связи нет
Сон прошлого
Отцы и дети…
Отцы крестьяне и мещане
Ни на чем
Дворяне презрены
И в автоостракизме
Им — катастрофой
Этот сдвиг
Мещан крестьянству
Светлой зорькой
Цветеньем роз
Но пса на сердце нет…
Нет теней…
Лишь радуги сиянье
Игу дар шил.
В борту порта Нью-Йорка
Две воткнуты гвоздики
Два маяка что в океан зовут.
Крои утробу юности крои
На черном тумбы и пол человека
Но не калека он… лечь и глядеть
На ночь…
Где город тараканом мертвым спит
Лишь движутся усы.
Тесто живых человеческих тел
Чело где челюсти О лечь
Исчислить человека челюсть
Челобитная Числители чела
Точило мыслей Пчела чела и исчислений.
Ночь — челн… не лечь…
Ложись. Вдали реклама пасты для зубов
И двадцать до полночи
А рядом форт, что позже был театром
Где Дженни Линд ласкала янки слух
Тончайшим голоском…
Теперь аквариум там рыбы Лени глыбы.
Рипеть…
Бродвей на перекрестке…
Где человека треть любуется осьмушкою луны
И сто домов один поверх другого
Став чехардой или собачьей свадьбой…
Треть человека окалечить
Полночь… половина… Осьмушка ночи..
Два шага вдоль ночи черного забора…
Им стал Бродвей… Бродили по Бродвею
С Марусей мы, С лазурноглазою
В трех измерениях… четвертым было время…
Время — деньги..
Плелись сплетаясь с
Ночью
Косой тугою и тугой косою
Накостыляли ноги
С постели поступью поста
Двуногие, трехногие и
Осьминогие.
Там были семирукие
Трехглазые
И одноглазы
Двухглазых тьмы…
Они кроты слепые
Нью-Йорка не видать им
Коса осок, косили
Фонарями
И семенить ногами не
Легко…
И семя-нить… и
Семя как бревно —
В глазу…
Под микроскопом
Глаз — мелкоскоп
Скопцы гонимые
Им девы не нужны
Где Чатам сквер
Там скверно пахнет
В чужом глазу
Бревно
Но в собственном
Дубрава
Где боровы — дубы
И однобровый
Лик
Вот однорукий
Осьминог.
Матросы проходят
И кроют матом
Пьяные росы
Куря папиросы
А бухта в точь сором
Утыкана лодками
Что белый по ветру подол
Скамейки и тумбы
Прижавши череп черепу сидят
И запах сосны
Глядите на девок
Деваха
Рубаха
Идет раздеваться
Проведать
Приятели ласку
Девушка
Диво девчонка
Овидий
Ведь деву одев
Туманом вечерним
Напялит очки
Завонявшийся порт
Наляпан…
Девушку парень за
Талию держит
И ищет милых троп
До утробы…
А — аз — завяз
В сплетеньях фраз
Гудки и дуговые фонари
И ропот неизвестных пароходов
Оторопь и воды храп
Пыль на полу пыль на подолах
И полах пальто
Пыль и костыль что прилип
К подмышке калеки
Прыгай кузнечиком, Прыгай!
Жертва бойни, что выгодой миру
Дана для банкиров купцов толстосумов.
Пыль на полу и
На полах пальто
Отляпать
Полипа
Холопа…
Поза у нищего. Угощение
А зоб винищем залит
Злится он, что не дают
Ему монет. Просит
Напрасно. Обшарпан.
Обтрепан. На улице
Где целует ветер
Девушек в коленки
Подлец…
Улица полна призраками и тенями
Бродят парадоксы. Редко встретишь мысль.
Имени нет, нет выражения глазах мираж
Я и не жарил… Сказал…
Сказал… Вы серые сыры
Сытая скукой. До отказу набитая
В течение целого дня я не встретил
Человека с лицом Не было литер
Голые все… Мочил…