БОЛЬШОЙ СЕКРЕТ
ДЛЯ МАЛЕНЬКОЙ КОМПАНИИ
У старушки поехала крыша,
А под крышей — такая среда,
Что какие-то ангелы свыше
Ей поэму напели туда.
А гуманные страны ГОВНАТО
В это время бомбили Белград
На потребу ковбойского брата,
Был который большой демократ.
У старушки поехала крыша,
А под крышей — такая среда,
Что какие-то ангелы свыше
Сербов ей запустили туда.
А гуманные страны ГОВНАТО
Объявили изгоем страну
Этих сербов,
С высот демократа
В ширину их бомбя и в длину.
У старушки поехала крыша,
А под крышей — такая среда,
Что напели ей ангелы свыше
Не гламур элегантный, — о, да,
Не романс, от которого ноет
Сердце сладко и слёзки висят,
Элегантные, как ельциноид
На гламурных пирах соросят.
У старушки поехала крыша,
А под крышей — такая среда,
Что поэтство, которое свыше,
Звёзды сербости сыплет сюда,
Звёзды лирики Сопротивленья
Наглой силе разбоя и лжи.
Крыша едет — для ангелов пенья,
Им спасибо за сербость скажи,
И, звезду надевая изгоя,
Остуди оккупантов апломб,
И не будь элегантней разбоя
Их свободы с гламурностью бомб!..
Когда Гомер был жив, его совсем не знали
В Америке, в Германии, в Испании, в Албании,
Во Франции, в Италии, в Норвегии и в Дании,
Тем более — в Австралии, в Китае, в Мавритании,
Совсем его не знали, никто его не видел,
Никто о нём не слышал, о нём не говорил, —
Вот ужас ведь какой!..
Газеты всей планеты прошляпили портреты
Гомера с Пенелопой, со Сциллой и Харибдой,
С Циклопом и Кентавром, с Еленою Прекрасной,
С ужасною Химерой, с распутными богами,
А также с берегами, где бегает руно,
Где бегает оно, с копытами, с рогами,
Такое золотое — как яйца Фаберже.
И ни один фотограф не бегал за Гомером,
Не снял его с левреткой
В какой-то позе редкой,
А шлягеры Гомера с предлинною строкой
Имели низкий рейтинг районного масштаба —
Вот ужас ведь какой!..
Его улучшить имидж (по-русски — вид и образ)
Могли бы, дав Гомеру гастроль за рубежом,
В Америке, в Германии, в Испании, в Албании,
Во Франции, в Италии, в Норвегии и Дании,
Тем более — в Австралии, в Китае, в Мавритании,
Хиты его и шлягеры укоротив ножом, —
Тогда бы разошёлся он огромным тиражом,
И все о нём бы слышали, о нём бы говорили,
Его боготворили, бы гладили рукой,
Любили бы — как водку, икру, автомобили,
Футбол, Лазурный берег, брильянты, рестораны,
(Вот так чтоб их любили хотят иные страны!),
Но тот Гомер не хочет никак укоротиться —
Вот ужас ведь какой!..
«Эти строки не завинчены болтами…»
Эти строки не завинчены болтами,
Звукосмыслами стандарта мирового,
Их сороки наболтали за бортами,
На морозе размораживая слово.
Их сороки на морозе минус сорок
Разморозили прискоком и раскачкой, —
Знаешь, Гоголь, эти брички на рессорах
На морозе минус сорок стали жвачкой,
Потому что без жевательной резинки
Нет империи, — нужна ей, Гоголь, склейка,
Та резина пузырей во рта корзинке,
Без которой дух не писает, как лейка.
На морозе минус сорок наши птички
Забывают, что империя — в каюке
И что мимо на рессорах скачут брички,
Души мёртвых выбирая, словно брюки.
Есть размеры, подходящие для торга,
Знаешь, Гоголь, их берут, давая взятки, —
В этих брюках иногда бывает орган,
Что стихами говорит при пересадке.
«У девочек оно устроено иначе…»
У девочек оно устроено иначе,
У мальчиков оно имеет сто причин,
И в замысле Творца оно, так много знача,
Имеет место быть у женщин и мужчин.
От сладости стыда исходит свет искусства,
Улыбчивая мгла у Лизы на устах,
Сфумато и соблазн капели, всхлипа, хруста
В пронизанных лучом прижизненных кустах.
Мы будем там, где все, кто были здесь, кто будет,
И это хорошо по замыслу Творца.
У девочек оно и мальчиков забудет,
У мальчиков оно и девочек забудет, —
Другой там свет любви и не с того конца.
Всего прекрасней для Поэтки снегопады,
Цветенье вишен, яблонь и сирени
На той космически загадочной ступени,
Где север жизни — клады, вкопанные в хлады.
Там очень сложно не погибнуть на войне,
И не попасть потом под времени колёса,
И на волне свободомыслящего носа
Не быть Поэткой невозможно в той стране.
