ПЕТР I НА КАНАЛАХ
Как по шпилям, верхам, шатровым куполам
Летним утром огонь разгорался!
Собирался царь Петр в самый мирный поход
И с женой Катериной прощался:
«Будь здорова, жена! Не грусти, что одна;
Много, видишь, каналов готово;
Еду их осмотреть, чтоб работе спореть…
Напиши, если что… Будь здорова!»
Глухо дебри лежат, над болотами спят…
Много дела — да силы-то малы!
Надо дебрь разбудить, чтоб ей тоже служить…
Пусть, мол, глянут по дебри каналы!
Где в колесном возке, где на бодром коне
Едет царь вековыми лесами;
Изучает страну, во всю ширь и длину
Наблюдает своими очами…
«Надо, надо взглянуть! Норовят все надуть!
Может, даже совсем не копают?
Поглядишь — простецы эти жмоты-купцы!
А где страху им нет — надувают!»
День за ночью идет, потеряешь им счет,
Если ехать судьба без дороги!
Вот каналы пошли и блестят вдоль земли,
А землянки людей что берлоги.
И куда ни взгляни, только щепки, да пни,
Да отвалы идут земляные!
Гонит царская мочь, гонит пролежни прочь
Со здорового тела России.
Близок царь! Весть бежит! Привирает, мутит
И повсюду царя упреждает…
Призадумался вор! Царь-то больно востер!
Знаем, как, если нужно, кончает!
«Ой, уж как-то нам быть? Как нужде пособить?
Ведь не вырыто нами и трети
Из того, что должно?.. Умирать суждено…
Стукнет, гикнет: „А нуте-ка, дети!“
Нет, родные, шабаш, чуть появится наш!
Разве, братцы, на хитрость пуститься)
Землю вырыть в длину, подогнать в ширину, —
Остальное потом углубится!»
Собирался весь скоп. Повалил землекоп.
Уж платили-то, знатно платили!
И каналы прошли как им быть вдоль земли,
Провели и воды напустили…
Яркий вечер горит, густо дебрь золотит,
И у самой у крайней лопаты
Царь с дубинкой в руке, в распашном армяке,
Поверяет работы и платы.
И как в небе заря — так лицо у царя
Все сияет! Он жалует смехом!
И уж радостен он, и уж как подарен
Неожиданным вовсе успехом!
А поодаль стоит молчаливый синклит
Хитрецов, мудрецов на захваты!
«Уж вот на! Удалось! У Петра сорвалось!
Не замай наших! Мы ли не хваты!»
Не пылать бы заре! Не блестеть бы воде!
Не валиться бы на воду мошкам!
Не казну б воровать, не Петра надувать,
Не подменивать блюдо лукошком!
Головой царь поник… Потемнел его лик…
Дума черная радость хоронит…
«Отчего тут вода, — вздумал царь, — не туда,
Куда надо бы ей, мошку гонит?»
По откосу долой сходит тяжкой стопой
И, к воде подошедши, нагнулся,
И дубинку воткнул… Чуть конец затонул…
Подождал это царь… Оглянулся!..
Ох! Не небу гореть! Не царю бы краснеть!
Все, бледнея, молчанье хранили…
А из царских очей, звезд вечерних ярчей,
Две слезы, две звезды проступили…
Ну, а там по пятам, в поученье ворам,
Как должно, принялись за расправу…
Прав был вор, говоря про обычай царя:
Сокрушит, если что не по нраву!
О ПЕРВОМ СОЛДАТЕ
(Песня Семеновского полка)
Дело было очень просто:
Первый жил солдат Бухвостов
Двести лет назад;
С ним Петровская бригада
Народилась из наряда,
Стала в первый ряд!
Непригожи были, малы,
Фузеи да самопалы,
Увалень — народ!
Ну, а все же с тем народом
Вышли первым мы походом
В Кожухов поход.
У стрельцов поднялись смехи
От кожуховской потехи;
Стрелец говорит:
«Сочинитель всех затеев
Бомбардир Петр Алексеев —
Чудеса творит!»
И потешные чудили!
Артикул, устав учили,
Брали крепостцы,
А как было все готово,
Очутились у Азова, —
Вот так молодцы!
Стрельцы видят, осерчали,
Петру смертью угрожали;
Царь заговорил:
«Hy-ха вы, моя пехота,
Вы птенцы, души забота,
Я ль вас не любил!
Не пора ли кончить разом,
Чтобы был конец проказам,
Козням старины!»
Петр сказал… Замолкли шашни…
Мало ль что видали башни
Кремлевской стены?!
Лиху было не до смеха!
Росла царская потеха,
Росла божья рать!
И задумал король швецкий
Рост потехи молодецкой,
Русский рост унять!
Сам он был малоголовый,
Шустрый, вострый и толковый, —
Дал Полтавский бой!
Лейб-гвардейцы были точны,
Гнали до Переволочны
Их перед собой…
Порешив Ништацким миром,
Занялись гвардейцы пиром, —
Горевал сосед!
Заварили браги, бражки
В честь Хмельницкого Ивашки,
Праздник делу вслед.
Петр тогда болота вытер
И поставил город Питер
Двести лет назад…
Вот как было дело просто
С той поры, как жил Бухвостов,
Первый наш солдат!
Было то в стране далекой,
Лет, без малого, чай, двести!..
На поморье калабрийском,
Где на самом видном месте
Город есть, Бари зовется,
Льнущий к морю, как к невесте, —
Ясным утром, очень рано,
По обету и по чести,
К Николаю-чудотворцу,
Мирликийскому святому,
Караван тащился русский,
А вести пришлось Толстому.
Из Сент-Эльмской цитадели.
Дали крюк! Жаль, по-пустому:
Приближаться б им скорее
Ближе к дому, ближе к дому…
Дом тот — крепость в Петербурге,
Еле конченная кладкой;
Казематы чуть просохли;
Появились для порядка
Царства нового, Петрова…
В царстве — точно лихорадка!
Глухо ходит недовольство
И с Петром играет в прятки.
Во Владимире на Клязьме
В ночь к царице Евдокии
Ходят в келью, скрытно, тайно,
Люди всякие лихие:
На царя куют оковы,
На погибель всей России,
Ходит Глебов с Досифеем,
Лопухин, еще другие!
Извести Петра им надо,
Извести его скорее!
Их надежды, все надежды
В царском сыне Алексее!
Воцарится — уничтожит
Всех замеченных в затеях,
Иностранцев, гладко бритых,
Щеголяющих в ливреях!
Потому: царевич — постник,
Вырос в строгом, древнем чине,
Мыт и чесан по закону,
Бабьей ласкою, и ныне
Он союзников вербует
На подмогу, на чужбине…
Все надежды, все надежды
В Алексее, царском сыне!
К Николаю-чудотворцу
Караван его подходит…
Взгляд царевича больного
Неспокойно, робко бродит;
Он с чухонки Ефросиньи
Тусклых глаз своих не сводит!
Ей одной живет и дышит,
Раскрасавицей находит.
Удивились в храме лики
Византийских преподобных, —
'Увидав впервые русских,
Кое в чем себе подобных,
Хоть и в платьях непривычных,
Узких, куцых, неудобных;
Больше всех дивил царевич
Взглядом глаз пугливо-злобных!
И царевич с Ефросиньей
Долго рядышком молились
И, пожертвовав на церковь,
В дальний путь домой пустились;
Путешествия в те годы
Часто месяцами длились…
Обещал им Петр прощенье,
Лишь бы только возвратились!
Не прошло и полугода,
Над Невою, в каземате,
Над царевичем шли пытки,
Не в застенке — при палате;
Потянули всяких грешных
К объясненью и расплате…
Мало ль что у нас бывало
С краю света, в нашей хате!
«Замышлял ли ты, царевич,
Погубить дела Петровы
И разрушить в государстве
Все великие основы?
Ты ковал ли на Россию
В иностранных царствах ковы?
Были ль на цареубийство
Заговорщики готовы?»
Отвечал царевич смутно
Околесные признанья…
Обратились к Ефросинье, —
Поддалась на увещанья!
Все открыла: как, что было,
В чем имелись ожиданья,
Все, что ей царевич выдал
Темной ночью, в час лобзанья!
Черной рабскою душою
Продала, кого любила!
Жизнь не раз уже рабами
Предстоявшим рабству мстила…
Собрал Петр большую думу,
И та дума порешила:
Казни заслужил царевич, —
И не трон ему — могила!..
А уж что за это время
Петр испытывал — словами
Передать нельзя! в грядущем
Дальнозоркими очами
Уж чего не прозревал он?
Говорят, что он, часами
Неподвижен, недоступен, —
Одержим был столбняками!
Не для сладких сантиментов,
Не для временной забавы
Из своих тесал он мыслей
Основания державы!
Неспроста стрельцов сгубил он
В разливной крови расправы
И на дыбу гнал крамолу,
Ассамблеей гладил нравы!
«Погубить ли мне Россию
Или сына? — Бог с ним, с сыном!..»
И поставлен Петр Великий
Над другими иcпoлинoм!
Как его, гиганта, мерить
Нашим маленьким аршином?
Где судить траве о тыне,
Разрастаясь по-над тыном?
