Екатерина Таубер - Плечо с плечом

На многое легла епитрахиль заката
Парчою выцветшей, забвением богатой, —

А ты б еще хотел напомнить о себе:
Письмом прижившимся в шкатулке и судьбе,

Стихами старыми, где в сочетаньи слов,
Сквозь лабиринты лет, день первой встречи нов…

Но ведь душа ушла от обнищавших мест
И птицу не вернуть на сломанный насест;

Из рук охотника ей не принять зерна:
За дымкой выстрела пшеница не видна.

Душно. Поют петухи.
Туча ползет грозовая.
Персти кипариса круги
Чертит, предостерегая.

Минуло время забав, —
Молний над нами сверканье.
Струны дождя оборвав,
Ветер рванулся с рыданьем.

Ласточка жмется к гнезду,
Словно оно уцелеет.
К Страшному зрея Суду,
Кладбище тускло белеет.

Еще есть облака и птицы
На небе, звери — на земле,
И детские простые лица,
Неискушенные во зле.

Печатью чудною отмечен
Лишь тот, кто в самый черный год.
Грядущей гибели навстречу
О вечном торжестве поет.

Кто суетою злободневной
Истоки вод не замутил
И день блаженный и безгневный
За сотни лет предвосхитил.

Он не увидит, угасая,
Ночных пожаров городов.
Струя дождя, струя косая,
Безлюдье сельское садов

Глазам тускнеющим предстанут.
И лишь осенние цветы
Запекшейся коснутся раны,
Как он, смиренны и просты.

Колеблет сад живое пламя маков
И чья-то первая приблизилась весна.
Мир полон снов, и шепотов, и знаков,
Тугим кольцом душа окружена.

Она не спит, но явь проходит мимо.
Ей царства новые открыты и, вчера
Еще ничья, сейчас неудержимо
Она летит в объятия костра.

Не требуя, такие только просят
И, если им отказано, — молчат.

Их тело легкое земля любовно носит,
Как бабушка болезненных внучат.

И смерть их бережно срезает, а не косит,
И только с ними нищий мир богат.

Чтоб говорить об этом, нужны годы
Молчания и подвига, борьбы
С самим собой, затвора и ухода, —
А ты во власти собственной судьбы!

Не ты ведешь, тебя несет стихия,
Тобой играет каждый ветерок.
Что лепеты раскаянья глухие?
Как твой порыв непрочен, неглубок!

Ничтожный окрик… и ответишь гневом,
И не подставишь никогда ланит…
Нет, не таким разносемянным севам
Стать жатвою, что голод утолит!

Какая странная игра:
— Кто выдумал игру? —
Обиды шевелить с утра,
Пополдни, ввечеру.

Свои сокровища считать
Скупец не станет так.
Трястись, как над ребенком мать,
Над коркою — бедняк.

Приумножать, года нести
Тот ядовитый груз…
А где-то слово есть «прости»,
Как разрешенье уз.

Под мелким, медленным дождем,
Продрогнув, очередь стояла
За хлебом. Ночь сменилась днем, —
Толпа росла и не роптала.

О вы, покорные стада
Злым пастырям в овечьей шкуре!
Вы будете молчать, когда
Разрушат ваши города
И, беззащитные, под бурей
Рассеетесь в свой черный час,
Себе пристанища не зная…

Того ли Он хотел для вас,
От крестной муки изнывая!

И снова в Рим стекутся пилигримы
К подножию и Павла, и Петра,
И ты придешь туда пешком, с другими,
В последние земные вечера.

В развалинах лежащий вечный город
Прекрасен будет в гибели своей.
Не устрашат ни палачи, ни голод
Из катакомб нахлынувших гостей.

Все потерявшим, все нашедшим людям
Одно виденье очи ослепит.
Не будет храмов… Пастырей не будет…
Но Он придет и стадо укрепит.

Года с тобой живем на бивуаке
Кочевниками у немилых рек.
Барачных стен и голода, и мрака
Нам не избыть — на наш их хватит век.

Да, тяжела ты милостыня! Сухи
Отверженных и гибнущих глаза.
Не жди, что друг к тебе протянет руки,
Что скатится целебная слеза.

И очага не строй — его разрушат,
И родину отнимут навсегда.
Но есть иная родина… Послушай
Плачь Иова сквозь страшные года.

Вот так, как он, в беспамятстве и муке,
Вот так, как он и нам давно пора…
Учись, душа, единственной науке
Освобожденья, мира и добра!

Все призрачно в мире. Все кончится скоро
И камня на камне… Не думай! Молчи!
Еще так прекрасны сады и соборы
И братство бродяг на скамейке в ночи;

И осень Парижа… Редеют каштаны
И ржавые листья над Сеной летят.
Под пепельным небом, в дожди и туманы
Чердачные окна поэтов глядят.

Пред ними былое. Для них Женевьева
Выходит на площадь и город шумит;
Старинных органов ликуют напевы
И двери Сорбонны надежны, как щит.

Все мы как-то доживаем
Неизжитый век.
В «дурачки» еще играем,
Суетясь, движенья чаем
Пересохших рек.

Каждый словно занят делом
В уголке своем,
Только «дело»-то — не дело,
И «углы» взамен удела,
Богадельня — дом!

Хорошо б теперь на паперть
Храмов вековых.
Но и храм-то нынче заперт,
И дорог свернулась скатерть,
Что вела до них.

Еще судьбы своей не знаем,
Еще для будущего спим,
И книгу дней приоткрываем
С тем нетерпеньем молодым,

Как будто все начать сначала
Еще возможно: подвиг ждет.
Меж дел и будничных, и малых
Наш час торжественный пробьет.