1973
Грустная песнь наиглавнейших администракторов
Если сердце замирает,
Значит, песня не допета.
На щеке снежинка тает,
Вот она была — и нету!
Ватман вновь бросает листья,
Все по-зимнему одеты…
Это значит, скоро выпуск
Стенгазеты, стенгазеты…
Я на практиках кукую —
У меня конспектов нету:
Я на лекциях рисую
Стенгазету, стенгазету.
Я забыл, когда был дома
От заката до рассвета:
Это омут, это омут —
Стенгазета, стенгазета…
1974
Вы слыхали, как орут коты?
Вы слыхали, как орут коты?
(А ты?)
Нет, не те коты, не холостые,
А коты, которым на хвосты
Жёны наступили молодые!
Вот идёт народ в универсам
(сам!)
Среди них мужей подразделенье,
Узнаю я их по голосам
Тихие они до омерзенья!
Ни за что второй раз не женюсь!
(Боюсь!)
Я не псих, и я не одурею…
А случись что — сразу утоплюсь…
И совсем себя не пожалею!
(1976 совместно с А. Пинкиным)
Все торопятся, спешат: тот почти что кандидат,
Тот — уже, для виду топчется на месте…
Я для гонок староват, у меня усталый взгляд,
Мне и телом, и душою — лет под двести!
А когда-то, помню, был у меня спортивный пыл:
Думал, пусть не догоню, так хоть согреюсь!
Пыл, однако, был да сплыл, тот азарт уже не мил —
На другое в жизни я теперь надеюсь!
Я в стороночке стою, бодрых песен не пою,
Бодрым маршем не шагаю с кислой рожей —
В вашем муторном раю постоянно я сбою:
Как ни вертишь, все равно одно и то же!
Как ни вертишь, все одно надоевшее кино:
Все бежишь, и все ногами месишь нечто —
Называется оно по испански гуано,
Говорят, его запасы бесконечны!
И от этой беготни порастрескались ступни,
Повсеместные мозоли и шипицы…
Одинаковые дни, под ногами грязь и пни,
Не летают журавли и нет синицы…
Ах, ученые мужи, наточите-ка ножи,
Да зарежьте-ка меня умело-дружно!
Среди этой вашей лжи, патентованной лажи
Пребывать, быть может, можно, да не нужно!
Изподтишка и в похвальбе пробивают путь себе:
Жизнь — борьба, а значит, надо жить борьбою!
Не повешусь на столбе и отдам себя борьбе —
Но борьбе не за себя — борьбе с собою!
1985
Программа анонимных эпиграмм
Про эту, товарищ, не вспоминать нельзя:
Промашки такие отмщеньем грозят —
Настигнет, оглушит, поставит на вид…
Всё! Всё! Умолкаю… Тарелка летит!
Я помню чудные мгновенья:
Она порхала без забот…
Но — ДЕЛЬТА, муж, дитё — и вот
Порханий нет, есть мановенья.
Пусть в группе ПО обед, декрет,
Начальника полгода нет,
Но группа ПО — в её лице —
Всегда присутствует в ВЦ!
Она — средь шумной суеты
Интеллигентна и спокойна.
Я, варвар, говорю ей «ты»,
Но добавляю «те» невольно.
Нам не нужны журналы мод!
Как в комнату она войдет,
Мы и без них узнаем вроде,
О том, что завтра будет в моде.
Свежа… мила… неплохо, но
Есть возражение одно:
Снижает это нам всегда
Производительность труда.
1985
На трамвае ли качу,
Еду ли в авто,
Всё глазами я ищу
Серое пальто.
Раз уж к слову мне пришлось,
Высказать готов:
Сколько всё же развелось
Сереньких пальтов!
Телеграмму я отбил
Прямо в Минлегпром:
Много раз обманут был
Серым я пятном.
От природы близорук,
Вздрогну — нет, не та!
А как еду, всё вокруг
Серые пальта!
Оттого и грустно мне:
Я ж мечтал о том,
Чтоб побыть наедине
С серым тем пальтом!
Я ж с утра и дотемна
Вспоминаю ту,
Что была облачена
В серую пальту!
Но, в трамвае ли качу,
Еду ли а авто,
Безуспешно я ищу
Серое пальто…
(14 мая 1985)
Всё, что скажешь — я пойму…
Всё, что скажешь — я пойму,
Что не скажешь — тоже:
«Это всё нам ни к чему…»
Ни к чему… И всё же…
Что ты скажешь? — «Дорогой
От любви страдалец!
Посмотри-ка ты на свой
Безымянный палец!»
Что не скажешь? — «Не о том
Мне бы волноваться…
Надо думать о своём
Безымянном пальце..»
Всё, что скажешь — я пойму,
Что не скажешь — тоже…
Это всё нам ни к чему…
Ни к чему. И всё же…
(3 мая 1985)
Под ладонью моей
Так щека твоя прохладна…
Я затих средь кудрей.
Погоди немного, ладно?
Подожди, не спеши
Принимать своё решенье.
Ну же, дай для души
Хоть одно ещё мгновенье!
Подожди, подожди,
Своенравная принцесса:
Словом не обожги
Торопливым, неуместным.
Будет всё хорошо,
А не будет — будь что будет…
Что ж нам нужно ещё?
Мы о будущем забудем.
Подожди, помолчи:
Я люблю тебя, молчунья.
Или вот поворчи:
Мол, куда тебя тащу я.
Но в ладони моей
Так ладонь твоя прохладна…
Будем после умней.
Подожди немного, ладно?
(2 июня 1985)
Ежедневная утрата:
То в автобусном окне
Улыбаешься ты мне
Почему-то виновато…
То смотрю я на фигурку
Со склонённой головой,
С неизменною сумой
Уходящую проулком…
И утраты непрямые:
Непожатие руки,
Непонятие строки,
Разговоры неживые…
И утрачены, я знаю,
Те часы, что без тебя:
Я живу тогда скорбя…
Не живу — переживаю.
(15 июля 1985)
Мои стихи неблагозвучны.
Их, как умею, я леплю.
Тебе читать, пожалуй, скучно
О том, что я тебя люблю.
Я не Шекспир и не Петрарка:
Обыкновенный графоман.
Тебе ни холодно, ни жарко
От строчек, сунутых в карман.
Но я пишу. Зачем, не знаю.
Пожалуй, это способ жить.
Но я люблю. Хоть понимаю:
Довольно мне людей смешить.
Я рад бы был, глаза закрывши,
Не увидать лицо твоё…
Но, видно был Бабий — да вышел:
Не удаётся мне сиё…
И что бы я писать не начал —
Программу, речь, статью, рассказ,
Уж если начал — это значит,
Стихами кончу каждый раз.
…Возможно, слишком уж пространно
О всём об этом говорю.
Любовь моя, возможно, странна,
Но, как умею, так люблю…
(1 августа 1985)
В апреле запели лесные капели…
В апреле запели лесные капели,
Недели летели, летели качели,
Летел я все выше, под самые крыши
И был в высотище светлее и чище…
Но что-то пропало на маковке вала:
Сиё означало паденья начало…
Знобило и било, и не было силы,
И было не мило что раньше манило:
То рвался напиться, а то — протрезвиться,
В мечтах — то девицы, то светлые лица…
На что же похоже — я выпустил вожжи,
И чувствовал кожей — до точки я дожил!
Снаружи безликий, но внутренне дикий,
Молчал, безъязыкий, и сдерживал крики…
Но после паденья — опять воскресенье:
Долой тяготенье, даешь вдохновенье!
Сгорая, взлетаю я к самому раю,
Заранее зная, что все потеряю…
(лето 1985)
