Так, как ее, с недавней поры, гудя, рокоча, звеня, море вытаскивает из конуры и тащит к себе меня.
Разве я знал, что брызги твои, что черная эта вода крепче вина, солоней любви, сильней моего труда?
Темным-темно, ревет, грубя. Я здесь давно. Я слышу тебя.
Пусть все уйдут, пробив отбой. Я здесь. Я тут. Я рядом с тобой.
Меня одного тут тоска зажала. Стою один ни огней, ни звезд. И даже собака, поджавши хвост, стыдливой трусцою домой сбежала.
Так те, что твой обожают покой, твое под солнцем мерцанье, спокойно уедут. И даже рукой забудут махнуть на прощанье.
А полюбившие берег седой и мерное волн рокотанье водопроводной пресной водой смоют воспоминанья.
Куда мне умчаться, себя кляня, как мне о черной забыть волне, если оно ворвалось в меня, если клокочет оно во мне?
Волна за волною ревет, крутясь, а я один - уже столько лет!стою, устало облокотясь на этот каменный парапет.
Будто от тела руку свою, себя от него оторвать не могу. Как одержимый стою и стою на залитом пеною берегу...
Куда ни направлю отсюда шаг, в какую ни кинет меня полосу шум его унесу в ушах и цвет его в глазах унесу. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970.
ПРЯХА Раскрашена розовым палка, дощечка сухая темна. Стучит деревянная прялка. Старуха сидит у окна.
Бегут, утончаясь от бега, в руке осторожно гудя, за белою ниткою снега весенняя нитка дождя.
Ей тысяча лет, этой пряхе, а прядей не видно седых. Работала при Мономахе, при правнуках будет твоих.
Ссыпается ей на колени и стук партизанских колес, и пепел сожженных селений, и желтые листья берез.
Прядет о 1000 на ветер и зори, и мирные дни и войну, и волны свободные моря, и радиостанций волну.
С неженскою гордой любовью она не устала сучить и нитку, намокшую кровью, и красного знамени нить.
Декабрь сменяется маем, цветы окружают жилье, идут наши дни, не смолкая, сквозь темные пальцы ее.
Суровы глаза голубые, сияние молний в избе. И ветры огромной России скорбят и ликуют в трубе. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970.
АЛЕНУШКА У моей двоюродной сестрички твердый шаг и мягкие косички.
Аккуратно платьице пошито. Белым мылом лапушки помыты.
Под бровями в солнечном покое тихо светит небо голубое.
Нет на нем ни облачка, ни тучки. Детский голос. Маленькие ручки.
И повязан крепко, для примера, красный галстук галстук пионера.
Мы храним Аленушкино братство нашей Революции богатство.
Вот она стоит под небосводом, в чистом поле, в полевом венке против вашей статуи Свободы с атомным светильником в руке. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970.
ПЕРВЫЙ БАЛ Позабыты шахматы и стирка, брошены вязанье и журнал. Наша взбудоражена квартирка: Галя собирается на бал.
В именинной этой атмосфере, в этой бескорыстной суете хлопают стремительные двери, утюги пылают на плите.
В пиджаках и кофтах Москвошвея, критикуя и хваля наряд, добрые волшебники и феи в комнатенке Галиной шумят.
Счетовод районного Совета и немолодая травести все хотят хоть маленькую лепту в это дело общее внести.
Словно грешник посредине рая, я с улыбкой смутною стою, медленно - сквозь шум - припоминая молодость суровую свою.
Девушки в лицованных жакетках, юноши с лопатами в руках на площадках первой пятилетки мы и не слыхали о балах.
Разве что под старую трехрядку, упираясь пальцами в бока, кто-нибудь на площади вприсядку в праздники отхватит трепака.
Или, обтянув косоворотку, в клубе у Кропоткинских ворот "Яблочко" матросское с охоткой вузовец на сцене оторвет.
Наши невзыскательные души были заворожены тогда музыкой ликующего туша, маршами ударного труда.
Но, однако, те воспоминанья, бесконечно дорогие нам, я ни на какое осмеянье никому сегодня не отдам.
И в иносказаниях туманных, старичку брюзгливому под стать, нынешнюю молодость не стану в чем-нибудь корить и упрекать.
Собирайся, Галя, поскорее, над прической меньше хлопочи там уже, вытягивая шеи, первый вальс играют трубачи.
И давно стоят молодцевато на парадной лестнице большой с красными повязками ребята в ожиданье сверстницы одной.
...Вновь под нашей кровлею помалу жизнь обыкновенная идет: старые листаются журналы, пешки продвигаются вперед.
А вдали, как в комсомольской сказке, за овитым инеем окном русская девчонка в полумаске кружится с вьетнамским пареньком. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970.
ПЕСЕНКА Там, куда проложена путь-дорога торная, мирно расположена фабрика Трехгорная.
Там, как полагается, новая и вечная вьется-навивается нитка бесконечная.
Вслед за этой ниточкой ходит по-привычному Рита-Маргариточка, молодость фабричная.
Руки ее скорые тем лишь озабочены, чтоб текла по-спорому ровная уточина.
Пусть она и модница, но не привередница. Русская работница, дедова наследница.
С нею здесь не носятся, будто с исключением, но зато относятся с добрым уважением.
Быстрая и славная, словно бы играючи, ходит полноправная ловкая хозяечка.
В синеньком халатике, словно на плакатике. В красненькой косыночке, словно на картиночке. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970.
ПОД МОСКВОЙ Не на пляже и не на "зиме", не у входа в концертный за 1000 л,я глазами тебя своими в тесной кухоньке увидал.
От работы и керосина закраснелось твое лицо. Ты стирала с утра для сына обиходное бельецо.
А за маленьким за оконцем, белым блеском сводя с ума, стыла, полная слез и солнца, раннеутренняя зима.
И как будто твоя сестричка, за полянками, за леском быстро двигалась электричка в упоении трудовом.
Ты возникла в моей вселенной, в удивленных глазах моих из светящейся мыльной пены да из пятнышек золотых.
Обнаженные эти руки, увлажнившиеся водой, стали близкими мне до муки и смущенности молодой.
Если б был я в тот день смелее, не раздумывал, не гадал обнял сразу бы эту шею, эти пальцы б поцеловал.
Но ушел я тогда смущенно, только где-то в глуби светясь. Как мы долго вас ищем, жены, как мы быстро теряем вас.
А на улице, в самом деле, от крылечка наискосок снеговые стояли ели, подмосковный скрипел снежок.
И хранили в тиши березы льдинки светлые на ветвях, как скупые мужские слезы, не утертые второпях. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970.
MAMA Добра моя мать. Добра, сердечна. Приди к ней - увенчанный и увечный делиться удачей, печаль скрывать чайник согреет, обед поставит, выслушает, ночевать оставит: сама - на сундук, а гостям - кровать.
Старенькая. Ведь видала виды, знала обманы, хулу, обиды. Но не пошло ей ученье впрок. Окна погасли. Фонарь погашен. Только до позднего в комнате нашей теплится радостный огонек.
Это она над письмом склонилась. Не позабыла, не поленилась пишет ответы во все края: кого - пожалеет, кого - поздравит, кого - подбодрит, а кого - поправит. Совесть людская. Мама моя.
Долго сидит она над тетрадкой, отодвигая седую прядку (дельная - рано ей на покой), глаз утомленных не закрывая, ближних и дальних обогревая своею лучистою добротой.
Всех бы приветила, всех сдружила, всех бы знакомых переженила. Всех бы людей за столом собрать, а самой оказаться - как будто!- лишней, сесть в уголок и оттуда неслышно за шумным праздником наблюдать.
Мне бы с тобою все время ладить, все бы морщины твои разгладить. Может, затем и стихи пишу, что, сознавая мужскую силу, так, как у сердца меня носила, в сердце своем я тебя ношу. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970.
ДАВНЫМ-ДАВНО Давным-давно, еще до появленья, я знал тебя, любил тебя и ждал. Я выдумал тебя, мое стремленье, моя печаль, мой верный идеал.
И ты пришла, заслышав ожиданье, узнав, что я заранее влюблен, как детские идут воспоминанья из глубины покинутых времен.
Уверясь в том, что это образ мой, что создан он мучительной тоскою, я любовался вовсе не тобою, а вымысла бездушною игрой.
Благодарю за смелое ученье, за весь твой смысл, за все за то, что ты была не только рабским воплощеньем, не только точной копией мечты:
исполнена таких духовных сил, так далека от всякого притворства, как наглый блеск созвездий бутафорских далек от жизни истинных светил;
настолько чистой и такой сердечной, что я теперь стою перед тобой, навеки покоренный человечной, стремительной и нежной красотой.
Пускай меня мечтатель не осудит: я радуюсь сегодня за двоих тому, что жизнь всегда была и будет намного выше вымыслов моих. Ярослав Смеляков. Избранные произведения в двух томах. Москва, "Художественная литература", 1970.
ЗИМНЯЯ НОЧЬ
Татьяне
Не надо роскошных нарядов, в каких щеголять на балах,пусть зимний снежок Ленинграда тебя одевает впотьмах.
