СКАЗКА О ВРЕМЕНИ
Жил король.
Поставив ногу в стремя,
Чтоб начать кровавую войну,
Он вздыхал:
— Живем в такое время.
Люди лучше жили в старину.
Жил бандит.
И он, в глухую темень
Выходя с дубиной на разбой,
Проклинал лихое это время,
Очень недоволен был судьбой.
Жил бедняк.
Неся двойное бремя,
Был он тоже с веком не в ладу.
И, конечно, сваливал на время
Всю свою обиду и беду.
Жило время.
Древнее такое,
Что его ничем не удивишь.
И оно, махнув на все рукою,
Думало: «На всех не угодишь!»
Старенькое,
Руганное всеми…
Мы-то, люди, думаем подчас,
Что всего лишь отражаем время,
А ведь время — отражает нас.
ЗВЕЗДНЫЕ ЧАСЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Наш предок был великим человеком.
Хоть кое в чем и отставал от нас.
Не потому ли каждый звездный час
Он с вечностью сверял, не только с веком?
Мы временем умеем дорожить,
Нам не хватает ни часов, ни суток.
Наш звездный час разложен по минутам,
Но мы не знаем, как его сложить.
Дистрофик (буквально: двухстрофный) — это в прошлом длинное стихотворение, из которого выброшены все строфы, кроме двух, самых необходимых. Этим дистрофик-жанр напоминает другого дистрофика — человека, от которого остались кожа да кости, то есть самое главное.
То, что дистрофик иногда использует уже однажды (и не однажды) использованные сюжеты, свидетельствует о том, что он действительно находится в трудном положении, но из этого положения он старается выйти с честью. Не со славой, но с честью. Литература — дело трудное, тут не до славы — хотя бы честь сохранить.
Гора с горой не сходятся никак.
Не сходятся сияние и мрак.
Расходятся дороги и пути,
А также те, кому по ним идти.
Несовместимы иней и роса,
Земные и иные полюса…
Но неразлучны меж собой навек
Вчерашний день и прошлогодний снег.
Отпустила реку высота,
И река потекла, понеслась,
Выбирая пониже места,
О высокие камни дробясь,
Рассыпаясь на тысячи брызг
На опасном пути своем…
Так бывают легки на подъем
Те, которые катятся вниз.
Осуждали путники Осину,
Что на ней не зреют апельсины.
Под Осиной сидя в жаркий день,
На Осину наводили тень.
И такое было не однажды,
В мире так ведется искони:
Бросить тень из нас умеет каждый,
Но не в каждой спрячешься тени.
Живущий в лиственном лесу
Без листьев выглядит уродом.
Не нужно сбрасывать листву!
Но раз пошла такая мода…
Хоть нас и пробирает дрожь,
Мы все равно листочки сбросим.
Пусть холода! Пусть ветер, дождь…
Сегодня в моду входит осень.
У Апельсина не доля, а долька,
Но Апельсин не в обиде нисколько.
Сладкая долька ему суждена,
Да и к тому же еще не одна.
Прячутся дольки под толстою кожей,
Здесь их не сушит ничто, не тревожит.
Доля ж открыта, у всех на виду,
Всем на потеху, себе на беду.
Говорит Сосна Травинке:
«Распрями, подруга, спинку.
Если хочешь быть в чести,
Постарайся подрасти».
Но Травинка гнется ниже:
«Я уж тут, к земле поближе.
Мало радости, сестра,
Быть в чести у топора».
Один ретивый лесоруб,
Как говорится, знавший дело,
Решил срубить столетний дуб,
Чтоб не росла на нем омела.
И там, где дерево росло,
Теперь бездомно дуют ветры…
Уничтожайте в жизни зло,
Но сохраняйте жизнь при этом.
Дерево… Ну что, казалось, в нем?
Листья, ветки, шелест и прохлада…
Отчего же знойным летним днем
Каждому приятно быть с ним рядом?
Даже лесоруба с топором
Дерево в тени готово спрятать…
И каким же нужно быть богатым,
Чтоб за все, за все платить добром!
Лев на обед Барана пригласил.
В расчете на приятную беседу,
Пришел Баран. И тут сообразил,
Что приглашен он в качестве обеда.
Баран, конечно, был весьма задет:
Лев поступил не слишком благородно.
Вздохнул Баран: «Эх, пропадай обед!
Чем так гостить, пойду домой голодный!»
«Ты след медведя не заметил?» —
Спросил Охотник Лесника.
«Не только след. Наверняка
Ты встретишь самого медведя».
Попятился стрелок бывалый:
«Да нет, мне нужен только след…»
Чтоб жить на свете много лет,
Умей довольствоваться малым.
Сказали Оленю: «При виде врага
Всегда ты уходишь от драки.
Ведь ты же имеешь такие рога,
Каких не имеют собаки».
Олень отвечал: «Моя сила в ногах,
Иной я защиты не вижу,
Поскольку витают рога в облаках,
А ноги — к реальности ближе».
Ждал Воробей на ветке,
Когда созреют сливы.
Голодные нередко
Надеждою счастливы.
Но околел он прежде,
Чем подоспели сливы:
Счастливые надеждой
Порой нетерпеливы.
Училась Галка у Орла
Из стада красть баранов.
Она способная была,
Бралась за дело рьяно.
Хваталась цепко, но взлететь
Силенок не хватало…
Да, чтоб наукой овладеть,
Одной науки мало.
Сказал Верблюд Верблюду: «О-хо-хо!
И я, как ты, в былые дни когда-то
Носил одни лишь дыры и заплаты…
И знаешь, парень: было мне легко.
А вот теперь, когда пора настала,
Когда и мне как будто повезло,
Когда ношу я сундуки с металлом, —
Мне почему-то стало тяжело».
Тормошит Мышонок Мышь,
Вон из норки просится:
«На другого поглядишь —
Как с ним кошки носятся!»
Отвечает мать в сердцах:
«Глупая ты кроха!
Если носят на руках,
Значит, дело плохо».
Да, Лебедь рвется ввысь, и в этом есть резон.
И Щука в холодок стремится не напрасно.
Рак пятится назад: что сзади, знает он,
А что там впереди — ему пока не ясно.
А воз стоит. И простоит сто лет.
И о другой он жизни не мечтает.
Пока в товарищах согласья нет,
Ему ничто не угрожает.
Лев настигал Быка. Бык спрятался в пещере.
Поободрал бока, но жив по крайней мере.
Он думал переждать, но тут случились козы.
Пошли быка бодать — ну прямо смех и слезы.
Бык молча все сносил, не издавал ни звука.
Хоть не хватало сил терпеть такую муку,
Но он смирял свой гнев, бодать себя позволил:
Когда на воле Лев, спокойней жить в неволе.
Над гробницей плачет Обезьянка.
Обезьянке человека жалко.
А Лиса ей говорит: «Соседка,
Ты, никак, оплакиваешь предков?»
Обезьянка слезы утирает,
Обезьянка всхлипывает громко.
«Предки — что! — печально отвечает. —
Тяжелей оплакивать потомков…»
