Денис Давыдов - Стихи и проза

В этой поэтической автобиографии есть все: война, бранные подвиги и бивачные досуги военного человека, кутежи и любовь, нежная лирика и язвительная сатира, мелочи быта, вроде полученного в подарок чекменя, и всемирно-исторические события, овеянные «вековечной славой».

Удаленный в 1804 году из гвардии в армейский гусарский полк, Давыдов очутился в атмосфере «гусарства», которое представляло совершенно особое бытовое и психологическое явление русской жизни в начале XIX века. Эпоха эта, по словам современника (поэта П. А. Вяземского), «оставила в умах следы отваги и какого-то почти своевольного казачества в понятиях и нравах».

Конечно, много было в этом эффектного позерства, пустого озорства и бесшабашного разгула. Большинство гусарской вольницы составляли такие типы, как воспетый Давыдовым «ёра и забияка» Бурцов, снискавший известность «величайшего гуляки и самого отчаянного забулдыги из всех гусарских поручиков».

Но вместе с тем «гусарство» в темные времена Аракчеева, Священного Союза и архимандрита Фотия зачастую служило своеобразной формой протеста против мертвящей казенщины, ханжества, лицемерия, многоразличных способов духовного и общественного угнетения личности. Наряду с «молодечеством», составлявшим внешнюю сторону «гусарства», оно воспитывало в человеке и высокие, благородные свойства: отвагу, презрение к опасности, предприимчивость, прямодушие, чувство товарищества. Не случайно высшие власти, начиная с Александра I, нервно реагировали на любые вспышки «гусарства», нетерпимые в насаждавшейся обстановке строжайшей дисциплины и хождения по ниточке.

Сам Давыдов вовсе не был похож на Бурцова. Он не был в жизни ни кутилой, ни дебоширом, ни задирой-дуэлянтом. Но «гусарство» в лучших своих чертах наложило печать на его характер и окрасило его творчество.

И хотя в ранних стихах Давыдова дело сводится по большей части к внешним подробностям военного быта — к сабле и коню, трубке и картам, «жестокому пуншу» и «любезным усам», даже на этом ограниченном пространстве поэту удалось создать живописный образ человека прямодушного, чуждого всяких светских условностей, преданного не только веселью и радостям жизни, но прежде всего патриотическому долгу. Он веселится, пока есть для этого время:

И тогда будет уже не до гульбы, а настанет «иной пир», на котором будет где разгуляться человеку, наделенному чувством чести и сознанием долга.

Такой герой и говорить должен был на присущем ему языке, и Давыдов с замечательным искусством овладел «гусарским» просторечием — легким, бойким, гибким, совершенно непринужденным поэтическим слогом, сохраняющим разнообразные оттенки живой разговорной речи.

Все это было новым, более того — неожиданным в тогдашней поэзии, как правило — возвышенной и строгой, и произвело сильное впечатление на современников, особенно на молодежь. Гусарские песни Давыдова пользовались громадной популярностью, их переписывали в заветные тетрадки, заучивали наизусть, и множество молодых людей «воображали себя Бурцевыми».

Темпераментную «гусарскую» манеру Давыдов в значительной мере сохранил и в наиболее удачных поздних стихах. Впрочем, лирический герой выступает в них уже в существенно ином облике и в иной роли. Это уже не кипящий нерастраченными силами юный лихой наездник, но постаревший и заслуженный воин, «старый гусар», отторгнутый от любимого дела и живущий воспоминаниями о лучшем прошлом:

Особое место в стихотворном наследии Дениса Давыдова занимает последнее и самое знаменитое его стихотворение — «Современная песня».

Очутившись в стороне от прогрессивного идейного движения тридцатых годов, Давыдов задумал написать нечто вроде памфлета, направленного против «новых людей» и «новых понятий». Но «Современная песня» зажила самостоятельной жизнью независимо от идейно-политической установки ее автора. Она не только осталась в русской поэзии как памятное произведение, но и приобрела в высшей степени интересную и поучительную судьбу.

Этот стихотворный памфлет, полный блеска и соли, лишний раз доказывает, что сила настоящего искусства сплошь и рядом взрывает изнутри даже ложную, фальшивую идею, влиянию которой поддался художник.

Сердитая воркотня упрямого старовера давным-давно утратила всякий смысл, а блеск и соль неотразимой сатиры восхищают и доныне.

Давыдов попытался со своей консервативно-националистической позиции разоблачить тогдашних либералов, прикрывающих маской благодушия нутро крепостника. Но злоба дня улетучилась, а характеристика крепостника, перерядившегося в либерала, осталась — и в течение долгого времени активно действовала в литературе, потому что поэт проник в самую суть либерализма и пригвоздил его отточенным, как штык, стихом и убийственными рифмами, удивительными по своему смысловому наполнению (чего стоит одна рифма: обирала — либерала!).

Эти стихи вошли в поговорку. Их меткость и разоблачительный заряд были таковы, что деятели русского революционно-демократического движения многократно пользовались ими в своей борьбе с либералами (разумеется, со своей позиции).

Неподдельность и непринужденность — вот подлинная творческая стихия Дениса Давыдова. «Он был поэт в душе: для него жизнь была поэзией, а поэзия жизнью, — и он поэтизировал все, к чему ни прикасался…» — сказал Белинский. Даже то, что у другого могло бы обернуться пошлостью, безвкусицей, «казарменной замашкой», у Давыдова «получает значение, преисполняется жизнью, оборачивается формою».

Давыдов был искуснейшим мастером художественной формы. Все типические черты его самобытной манеры — свобода выражений, стремительность стихотворного темпа, острословие — были обусловлены присущим ему представлением о поэтическом творчестве как о стихийно-страстном состоянии «энтузиазма», «душевного восторга» и «воспламененного воображения».

Чтобы писать стихи, говаривал Денис Васильевич, «надобна гроза, буря, надобно, чтобы било нашу лодку».

Он и писал с таким бурным воодушевлением, как, пожалуй, никто из поэтов его времени. Недаром Вяземский в послании, обращенном к Давыдову, сравнил его «пылкий стих» с пробкой, вырывающейся из бутылки шампанского.

Овеянные дыханием незапамятного 1812 года, поэзия и проза Дениса Давыдова сыграли заметную роль в деле нравственно-патриотического воспитания нашего народа.

Особенно отчетливо сказалось это накануне и во время Великой Отечественной войны с фашистскими захватчиками. В 1940 году, когда советские люди уже жили предчувствием смертельной схватки с фашизмом, были переизданы «Военные записки» Давыдова. Этой увлекательной, горячей книгой зачитывались тогда стар и млад.

С громадной силой прозвучали в сгустившейся атмосфере вещие слова славного партизана первой Отечественной войны: «Еще Россия не подымалась во весь исполинский рост свой, и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь подымется!»

Так и случилось.

Лучшие произведения Дениса Давыдова остались в памяти и на языке народа. В том, что он написал, звучит звонкая, полногласная, на редкость энергичная, призывная и заразительная музыка великолепного таланта, который и сам нисколько не постарел более чем за полтора века, и помогает нам, людям совсем другой эпохи, «молодеть душой».

Вл. Орлов

Денис Васильевич Давыдов родился в Москве 1784 года июля 16-го дня, в год смерти Дениса Дидерота. Обстоятельство сие тем примечательно, что оба сии Денисы обратили на себя внимание земляков своих бог знает за какие услуги на словесном поприще!

Давыдов, как все дети, с младенчества своего оказал страсть к маршированию, метанию ружьем и проч. Страсть эта получила высшее направление в 1793 году от нечаянного внимания к нему графа Александра Васильевича Суворова, который при осмотре Полтавского легкоконного полка, находившегося тогда под начальством родителя. Давыдова, заметил резвого ребенка и, благословив его, сказал: «Ты выиграешь три сражения!» Маленький повеса бросил псалтырь, замахал саблею, выколол глаз дядьке, проткнул шлык няне и отрубил хвост борзой собаке, думая тем исполнить пророчество великого человека.