"Многие скажут: "А зачем нам покупать эти книги? Мы знаем все песни БГ наизусть, да и в интернете есть 100500 сайтов с этими текстами..." Все так, но каждую строчку этой книги Борис Борисович вычитал и привел в строгое соответствие с первоисточником. Поэтому мы беремся утверждать, что в этой книге самые правильные тексты, вариации которых разошлись по интернету в бессчетных количествах." Редакция Бабук
"БАбук отчасти превращается в БГбук.
В книжном клубе BAbook открылась полка Бориса Гребенщикова.
С сегодняшнего дня там появились в продаже две книги: «Книга слов» и «Книга песен» (ссылка внизу), которые Борис Борисович составлял так долго, что все в издательстве успели состариться, а некоторые даже впасть в детство. Но ожидание того стоило.
Я открыл «Книгу песен», где они расположены в хронологическом порядке. Прочитал текст самой первой, из самого первого «Синего альбома» и подумал, что Боря уже в 1981 году знал всё заранее.
Что будут те, кто верит и кто смотрит из лож. И про поезд, на который не попасть.
Есть те, что верят, и те, что смотрят из лож.И даже я порой уверен, что вижу, где ложь.Но когда ты проснешься, скрой свой испуг:Это был не призрак, это был только звук;Это тронулся поезд, на который ты не попадешь. " Борис Акунин
class="v">А тот, кто сторожит баржу, спесив
И вообще не святой;
Но тот, кто сторожит баржу, красив
Неземной красотой.
И вот мы плывем через это бытье,
Как радужный бес в ребро —
Но, говорят, что таким, как мы,
Таможня дает добро.
Я родился в таможне,
Когда я выпал на пол.
Мой отец был торговец,
Другой отец — Интерпол;
Третий отец — Дзержинский,
Четвертый отец — кокаин;
С тех пор, как они в Мавзолее, мама,
Я остался совсем один.
У меня есть две фазы, мама,
Я — чистый бухарский эмир.
Когда я трезв, я — Муму и Герасим, мама;
А так я — война и мир.
Я удолбан весь день,
Уже лет двенадцать подряд.
Не дышите, когда я вхожу:
Я — наркотический яд.
Мое сердце из масти,
Кровь — диэтиламид;
Не надо смотреть на меня,
Потому что иначе ты вымрешь, как вид —
У меня есть две фазы, мама,
Я чистый бухарский эмир.
Когда я трезв, я — Муму и Герасим, мама;
А так я — война и мир.
На юге есть бешеный кактус,
На севере — тундра с тайгой;
И там, и сям есть шаманы, мама,
Я тоже шаман, но другой —
Я не выхожу из астрала,
А выйду — так пью вино;
Есть много высоких материй, мама,
Но я их свожу в одно.
У меня есть две фазы, мама,
Моя родина — русский эфир;
Когда я трезв, я — Муму и Герасим, мама,
А так я — война и мир.
Что ж ты смотришь совой —
Дышишь, словно рухнул с дуба?
Посмотри на себя —
Хвост торчком, глаза востры.
Это все пустяки; в жизни все легко и любо,
Пока вдруг у тебя на пути
Не возникнут три сестры.
У них кудри — как шелк,
А глаза — как чайны блюдца;
У них семь тысяч лет без пардонов, без мерси.
У них в сердце пожар; они плачут и смеются;
Загляни им в зрачки — и скажи прощай-прости.
Три сестры, три сестры
Черно-бело-рыжей масти
В том далеком краю, где не ходят поезда;
Три сестры, три сестры
Разорвут тебя на части:
Сердце — вверх, ноги — вниз,
Остальное — что куда.
А в саду — благодать, пахнет медом и сиренью.
Навсегда, навсегда, навсегда —
Я шепчу: Приди, приди!
Кто зажег в тебе свет — обернется твоей тенью,
И в ночной тишине вырвет сердце из груди.
Гарсон No.2, Гарсон No.2,
На наших ветвях пожухла листва;
И, может, права людская молва,
И все — только сон, Гарсон No.2.
Вот стол, где я пил; вот виски со льдом;
Напиток стал пыль, стол сдали в музей.
А вот — за стеклом —
Мумии всех моих близких друзей;
А я только встал на пять минут — купить сигарет.
Я вышел пройтись в Латинский Квартал,
Свернул с Camden Lock на Невский с Тверской;
Я вышел — духовный, а вернулся — мирской,
Но мог бы пропасть — ан нет, не пропал.
Так Гарсон No.2, Гарсон No.2,
То разум горит, а то брезжит едва;
Но мысль мертва, радость моя, а жизнь — жива,
И все — только сон, Гарсон No.2.
А колокольный звон течет, как елей;
Ох, моя душа, встань, помолись —
Ну что ж ты спешишь?
А здесь тишина, иконы битлов, ладан-гашиш;
А мне все равно — лишь бы тебе было светлей.
Так Гарсон No.2, Гарсон No.2,
На кладбище — тишь;
На наших гробах — цветы да трава,
И, похоже, права людская молва,
И все — только сон, Гарсон No.2;
А раз это сон — что ж ты стоишь, Гарсон No.2?!
Ой ты, фикус мой, фикус; фикус религиозный!
Что стоишь одиноко возле края земли?
Иноверцы-злодеи тебя шашкой рубили,
Затупили все шашки и домой побрели.
Ясно солнце с луною над тобой не заходят,
Вкруг корней твоих реки золотые текут;
А на веточке верхней две волшебные птицы,
Не смыкая очей, все тебя стерегут.
Одну звать Евдундоксия, а другую — Снандулия;
У них перья днем — жемчуг, а в ночи — бирюза;
У них сердце — как камень, а слеза — как железо,
И, любимые мною, с переливом глаза.
Я читал в одной книге, что, когда станет плохо,
И над миром взойдут ледоруб да пила —
Они снимутся с ветки, они взовьются в небо
И возьмут нас с тобою под тугие крыла.
Удивительный мастер Лукьянов
Как большой друг людей, я гляжу на тебя непрестанно;
Как сапер-подрывник, чую сердцем тугую струну —
А в чертогах судьбы удивительный мастер Лукьянов
Городит мне хором с окном на твою сторону.
Если б я был матрос, я б уплыл по тебе, как по морю,
В чужеземном порту пропивать башмаки в кабаке;
Но народы кричат, и никто не поможет их горю —
Если только что ты, с утешительной ветвью в руке.
Жили впотьмах, ждали ответа;
Кто там внизу — а это лишь стекло.
Счастье мое, ты
