Эмиль Верхарн - Стихи

Лобзанья мертвые годов минувших
Оставили печать на дорогих чертах;
Поблекло много роз и на твоих щеках
Под строгим ветром лет мелькнувших;

Твои уста и ясные глаза
Не блещут больше молнией летучей,
И над твоим челом не виснет тучей
Твоя густая черная коса;

И руки милые, с задумчивым мерцаньем
На пальцах, никогда уже не льнут ко мне,
Чтоб целовать мой лоб в минутном сне,
Как утро мхи целует с трепетаньем;

И тело юное, то тело, что мечтой
Я украшал с волнением когда-то,
Уже не дышит свежестью и мятой,
И плечи не сравню я с ивой молодой.

Все гибнет и — увы! — все блекнет миг за мигом,
И даже голос твой как будто изменен.
Как зрелый мак, твой стройный стан склонен,
И юность поддалась невидимым веригам!

И все ж моя душа, верна, твердит тебе:
Что мне до бега лет, назначенных судьбе!
Я знаю, что никто во всей вселенной
Не изменит восторженной мечты,
И для любви, глубокой, неизменной,
Не значат ничего прикрасы красоты!

Когда на скорбное, мучительное кресло
Свинцовою рукой недуг толкнул меня,
Я не мечтал о том, чтоб радость вновь воскресла,
Как солнце, что от нас ушло в разгаре дня.

Цветы грозили мне, злоумышляли клены,
Полудней белый зной больные веки жег,
Рука, моя рука разжалась утомленно,
И счастье удержать, бессильный, я не мог.

Желаний сорняки во мне теснились жадно,
Друг друга яростно терзая и глуша;
Смерзалась, плавилась и разгоралась чадно
Моя недобрая, иссохшая душа.

Но утешения врачующее слово
Ты просто и легко в любви своей нашла:
У пламени его я согревался снова,
И ждал зари, и знал, что поредеет мгла.

Печальных признаков упадка, умаленья
Во мне не видела, не замечала ты,
И твердо верила в мое выздоровленье,
И ставила на стол неяркие цветы.

С тобою в комнату врывался запах лета,
Я слышал шум листвы, немолчный говор струй,
И ароматами заката и рассвета
Дышал горячий твой и свежий поцелуй.

Я покидаю сна густую сень,
Тебя оставив неохотно
Под сводами листвы, бесшумной и дремотной,
Куда не проскользнет веселый день.

Пришла пора цвести и мальвам и пионам,
Но я иду, не глядя на цветы,
Мечтая о стихах прозрачной чистоты
С кристальным, ясным звоном.

Потом внезапно я бегу домой
С таким волненьем и такой тоской,
Что мысль моя, желанием гонима,
Опередив меня, летит неудержимо,
Меж тяжких веток сна прокладывая путь,
Чтоб разбудить тебя и вновь к себе вернуть.

Когда я наконец вхожу в наш дом уютный,
Где дремлет тишина и сумрак смутный,
То нежно, горячо целуя грудь твою,
Я словно песню в честь зари пою.

Касаньем старых рук откинув прядь седую
Со лба, когда ты спишь и черен наш очаг,
Я трепет, что всегда живет в твоих очах
Под сомкнутыми веками, целую.

О, нежность без конца в часы заката!
Прожитых лет перед глазами круг.
И ты, прекрасная, в нем возникаешь вдруг,
И трепетом моя душа объята.

И как во времена, когда нас обручили,
Склониться я хочу перед тобой
И сердце нежное почувствовать рукой —
Душой и пальцами светлее белых лилий.

Когда мои глаза закроешь ты навек,
Коснись их долгим-долгим поцелуем —
Тебе расскажет взгляд последний, чем волнуем
Пред смертью любящий безмерно человек.

И светит надо мной пусть факел гробовой.
Склони твои черты печальные. Нет силы,
Чтоб их стереть во мне. И в сумраке могилы
Я в сердце сохраню прекрасный образ твой.

И я хочу пред тем, как заколотят гроб,
С тобою быть, прильнув к подушкам белым;
Ко мне в последний раз приникнешь ты всем телом
И поцелуешь мой усталый лоб.

И после, отойдя в далекие концы,
Я унесу с собой любовь живую,
И даже через лед, через кору земную
Почувствуют огонь другие мертвецы.

Боярышник увял. Глицинии мертвы.
В цвету один лишь вереск придорожный
Спокоен вечер. Ветер осторожный
Приносит запах моря и травы.

Дыши и мыслью уносись вперед.
Над пустошью кружится ветер, клича,
Прибой растет, песок — его добыча,
И море с берега все заберет.

Когда-то осенью мы жили там —
Всегда в полях, под солнцем, под дождями
До рождества, когда широкими крылами
Сойм ангелов парит по небесам.

Там сердцем мягче, проще стала ты.
Дружили мы со всеми в деревушке,
О старине шептали нам старушки,
Про дряблые дороги и мосты.

В туманах ланд и светел и широк
Стоял наш тихий дом гостеприимный.
Все было любо нам — и черный, дымный
Очаг, и дверь, и крыша, и порог.

Когда же над огромным миром сна
Ночь расстилала света плащ широкий, —
Прекрасного давала нам уроки
Наполнившая душу тишина.

Так жили мы в долине — холод, зной,
Зарю и вечер вместе провожая.
У нас глаза раскрылись, и до края
Сердца вскипали яростью земной.

Мы счастье находили, не ища,
И даже дней печаль была нам милой.
А солнце позднее едва светило
И нас пленяло слабостью луча.

Боярышник увял. Глицинии мертвы.
В цвету один лишь вереск придорожный.
Ты помнишь все, и ветер осторожный
Приносит запах моря и травы.

Нет, жить тобой душа не уставала!
Ты некогда в июне мне сказала:
«Когда бы, друг, однажды я узнала,
Что бременем я стану для тебя, —
С печалью в сердце, тихом и усталом,
Бог весть куда, но я б ушла, любя».

И тихо лбом к моим губам припала

И снова:

«Есть и в разлуке радости живые,
И нужды нет в сцепленье золотом,
Что вяжет, словно в гавани, кольцом
Две наши тихие ладьи земные».

И слезы у тебя я увидал впервые.
И ты сказала,
Ты еще сказала:
«Расстанемся во что бы то ни стало!
Так лучше, чем спускаться с вышины
Туда, где будням мы обречены».

И убегала ты, и убегала,
И вновь в моих объятьях трепетала

Нет, жить тобой душа не уставала.