Михаил Ерёмин (р. 1936) – поэт, переводчик, крупнейший реформатор поэтического языка второй половины XX века. Учился на филологическом факультете Ленинградского университета. Окончил Педагогический институт им. А. И. Герцена. Входил в одну из первых неформальных литературных групп Ленинграда конца 1950‐х, впоследствии получившей название «филологическая школа». С 1960‐х публиковался в самиздате («Синтаксис», «Часы», «Митин журнал»). Первая книга «Стихотворения» увидела свет в 1986 году в Нью-Джерси (США) в издательстве «Эрмитаж». Лауреат Премии Андрея Белого (1998). Живет в Санкт-Петербурге.
В настоящем томе впервые собраны стихотворения М. Ерёмина 1957–2020 годов и переводы, без которых непонятны многие особенности его оригинальной поэтики. Визитная карточка поэта – «свернутый» в миниатюру-восьмистишие полифонический образ, чувственная сторона которого дополняется насыщенной интеллектуальной составляющей (комментарии, реминисценции, расширение поэтического словаря научными терминами и условными символами естественных наук). Это своеобразная натурфилософская лирика, обновленная благодаря обращению к опыту русского и англо-американского модернизма, к античной традиции развернутых метафор и средневековой ученой поэзии.
на грудь молочно-белого залива.
Мы говорим: из моря вышла Афродита —
Вхожденье девы в лоно вод людьми забыто,
И возвращенье мы воспринимаем как рожденье
Соединившей в красоте божественность и наважденье
Вновь губы мои не шепнут «До свиданья», из рук
Твоих на мои не прольется, как было, вода,
Ведь гулкую раковину распластали, и звук
Морского прибоя безмолвием стал навсегда.
Но верность один окольцованный голубь хранит
И нежностью сердце моё окрыляет в ночи —
И ныне прекрасен в заветном кольце лазурит,
Хотя и померкли его голубые лучи.
Фонтаны иссякли, и лишь при ущербной луне
Последние капли на вайях порой заблестят:
Пусть мрамор подобен надгробьям в глухой тишине,
Но я не молю о твоём возвращении в сад.
Грядущее так же не мной предопределено,
Как эта процессия траурно-мрачных стволов;
В тумане, который незыблемей клятвенных слов.
И саду теперь, как миражу, пропасть суждено
Мелькает мотылек, петляет в воздухе пчела.
Все, им отпущенные, дни и ночи напролёт
Они свободны – груз имён крылатые тела
Не отягчает. Видно, нам покоя не даёт
Свобода безымянности, и потому подчас
И обескрыливает их жестокость наших рук.
А сами имена свои выносим напоказ,
Не понимая, что они пустой всего лишь звук.
О если б собственные имена людской язык
Отверг и в хоре тех, кому даны взамен имён
При сотворении плавник, копыто или клык,
Восславил бы единственное Имя всех времён.
I
Вперегонки с барашками прибоя
Гоняют мальчуганы, и швыряются песком
Друг в друга, и высвобождают раковины
Из пересохшей тины – беззаботны,
Неугомонны, в блёстках брызг.
А солнце, вторя крикам детворы,
Пускает стрелы в пену гребней, но буруны
Отбрасывают их, ворча, на берег. Будь услышан,
Я мог бы их предостеречь: «Эй, малышня,
Играйте с мокрым псом, отыскивайте
Окатыши, отбеленные вечными стихиями,
Но есть предел, за коим лону вод
И ласковым наперсным водорослям
Не вздумайте доверить ваши гибкие тела —
Коварна и безжалостна морская бездна».
II
– И такова гримаса вечности,
Безбрежных вод, подвластных всем ветрам;
Раскинута парча золо́тных волн,
А гибкие подлунные ундины
Хохочут, потешаясь над любовью.
Зловещи завывания Стихии
Над белопенными волютами,
Терзая слух, вселяют ужас в души;
Смешение добра и зла подобно
Коварной нежности любовных уз.
Звонят колокола Сан-Сальвадора
Над зыбью отмелей, расцвеченных
Шафрановою россыпью созвездий.
О, Ваша Щедрость! Темных сил Стихия! —
Бездушная пучина древних чар.
По мановению ее плеча
Прилив с ладони берега стекает.
Успей прочесть посланье волн пока
Не сгинут в бездне грезы, страхи, страсть,
Как тот цветок, что унесен Стихией.
Не посягай, о, Просвещенный век,
На души. О, мелодии Карибов!
На суше да помянут отошедших
В подводный мир – в его глубинах тайных
Морские твари прозревают рай.
ІІІ
Родством нежнее кровного повязаны
С тобой, которая исходит светом
Нисшедшей, величаемой бурунами,
Небесной плоти в лоно вод, а волны
Как тропы странствий разбегаются
Передо мною по безбрежному простору
Враждебной к чужаку тесниной,
Где зыбки капители вихревых колонн,
И где по воле волн звезда ласкает
Звезду и мечутся лучи, пройдя,
Почувствовать твое предштурмово́е
Дыханье!
Но под гребнями буру́нов —
Не гибель, а пучина одиночества,
Над бездною звучат не погребальные,
А перевоплощенные распевы.
Позволь мне плыть, любовь, к тебе в тебе …
IV
Не выпадали счастья считанные дни
Нигде мне как ни в окоеме океана,
Когда над бездною вращали бездну крылья,
И мне ль не знать, что замкнут круг (над пальмами
Лагуны неизменный альбатрос), но суетные
Водовороты преодолевая, вечное
Течение любви, я верю, вынесет к тебе.
А если бы навязчивые ароматы
И неизбывное влечение однажды,
Как обещали и глаза, и губы, въяве
Свели нас вновь в обетованной гавани
Того заветного июньского расцвета —
Смогли б вернуть мы к новой жизни стебли
Соцветий и свирелей после роковых,
Столь гибельных приливов и отливов.
В словесной зашифрованности истинного
Единокровные отроги рифа из миражей
Моих предчувствий выступают, полночью
Объята грудь залива и открыта
Для недосказанного и хранимого
Моею памятью все годы одиночества
Среди безбрежной зоркой синевы —
В том изречении заключена разгадка,
Что есть ладья любви и весел лепестки.
V
Оцепеневшая в кромешной полночи,
Смиренная под леденящей белизной,
Обманчивая, словно лезвие, —
Оттенена тяжелым небом бухта.
– А кажется такою безобидною!
Бегучая оснастка наших сновидений
Пестрит лоскутными воспоминаниями
Бесстрастных звезд… Опутаны мы светом
Не одолеют силу притяжения – подвластны
Луне приливы и отливы, и любовь
И разочарование…
Ты говоришь мне:
«Управы на неё в подлунном мире нет!»
Но оба знаем, что не стоит уповать
И на могущество небес, которые
Песчинкам быстротечных жизней счет ведут.
«– А в остальном несведущие!» Нет ничего
На всех твоих блистательных покровах,
Напоминающего дерзкое пиратство.
Смирись и ты отныне с одиночеством.
Не знаю, что за призраки тебя
