тревожат,
Какие неизбывные виденья, но
Смирись, оставив снам желанный путь домой.
VI
Там замок леденяще величав
Встает в тумане перед мореходом,
И проявляют неуемный нрав
Течения под чуждым небосводом,
Навязчивый, как раковины зов,
Прибой, выплескиваясь вал за валом
На мыс из трюма огненной зари,
Дробится, растекается по скалам,
Буруны, что вздымались к небесам,
До зыби утихают в бухте – темный
Покинутый командою корабль
Глаза мне застит – странник Твой бездомный
И безымянный вправе ль я роптать
На то, что бездна поглощает имя
Пророка, но разносится помин
Царю волнами пенными Твоими.
Сирокко, дань собрав, сникает, день
На убыль поворачивает вскоре;
Нависший клиф, обвисший кливер – здесь
Свои законы всем диктует море —
А в штиль и красным словом не увлечь
Богиню, но хотя уста безмолвны,
Загадочной улыбкою она
Не даст забыть про штормовые волны —
Выдерживая курс на Бэлла Айл,
Пройти под радугою с верой в чудо,
И откликом на «Весла враз суши!»
Возникнет белый остров ниоткуда.
Не вещее ли Слово дарит жизнь
Растениям в расселинах утесов? —
Оно же, как непонятый ответ,
И порождает череду вопросов.
Михаил Ерёмин пишет о жизни. Глагол жить у Ерёмина уже почти не синонимичен глаголам быть или существовать, как мы к тому привыкли, а наполнен куда более активным и самоценным содержанием.
Л. Лосев. «Жизнь как метафора»
Познавать природу – значит «чувствовать в ней дыхание Божие»; всякое научное открытие есть и откровение религиозное – вот сущность Гёте.
Д. Мережковский. «Гёте»
Определение «филологическая» (школа) в названии группы, хотя и имеет «условный» характер, в случае Михаила Ерёмина вполне оправдано. Поэзию Ерёмина можно назвать семиотической. Прежде всего, это относится к монтажному принципу композиции, объединяющей в стихотворении несколько языков описания одного явления, события, объекта: естественнонаучный, язык образов, мифологический, лингвистический/ литературоведческий, обыденный; что выражает идею равноценности методов познания мира. Для М. Ерёмина поэзия – путь познания.
1
Повилика, прильнувшая к стеблю,
Бледный ви́тень, чье тело длиной с его жизнь —
Дериват ли от vita? Гапло́гия
Композиты из vita и тень?
Или плеть? Аксельбант родовитого льна
Или ядопрово́д? Или тирса лоза? Или –
«…The laws impressed on matter by the Creator…» —
Селекционерская гордость Мойр?
Тема миниатюры «Повилика, прильнувшая к стеблю…» (1977) – тайна предназначения сорняка (семейство повиликовых, род повилика (Cuscuta [1])), известного своей ядовитостью, паразитирующего на других растениях. 1-я строка фиксирует наблюдаемое («Повилика, прильнувшая к стеблю…»); 2-я – переводит увиденное на язык образов: «бледный ви́тень, чье тело длиной с его жизнь»; 3–5 строки содержат размышление о свойствах этого растения через осмысление неологизма «витень», его звучания, возможного состава и способа образования («Дериват ли от vita и тень? Гапло́гия / Композиты из vita и тень? / Или плеть?..»); в 5–6‐й строках предлагается ряд облаченных в метафоры вопросов-предположений («Аксельбант родовитого льна / Или ядопрово́д? Или тирса лоза»). В 7‐й строке в качестве ответа приводится высказывание Ч. Дарвина: «…The laws impressed on matter by the Creator…» (Законы выражают волю Создателя. – Ю. В.). Ироническая отсылка к античной мифологии в 8‐й строке («Селекционерская гордость Мойр?») «переключает» данный сюжет в область искусства.
Такая композиция миниатюры отсылает к традиции поэзии метафизиков: от эмблематического визуального образа – через серию обостряющих внимание читающего вопросов – к философскому суждению.
Отметим важную деталь. Научный метод анализа, с использованием лингвистического термина «дериват», применен поэтом в той части стихотворения, где речь идет о созданном им же самим неологизме «витень» («Дериват ли от vita и тень? Гапло́гия / Композиты из vita и тень? / Или плеть?..»), тем самым образное мышление как способ рефлексии над миром уравнивается с мышлением научным (напоминая об идее В. Гумбольдта о неразрывности мышления и языка) или понимается его необходимым этапом (согласно взглядам А. Потебни).
Самовитое слово «витень», по замыслу автора, акцентирует двойственную природу растения: воплощать собой жизненный рост (vita) и нести смерть (тень). В то же время, выражает и саму идею соединения научного и поэтического, т. к. образовано сложением 1) латинизма, характерного для терминологии, и 2) метафоры.
Заметим, что оба значения неологизма порождают интертекстуальные связи, и, что любопытно, первое – в научном, второе – в поэтическом контекстах. Так, в значении vita вьюнок фигурирует в естественнонаучном трактате Гёте «О спиральной тенденции в произрастании», где приводится как образец непрерывного жизненного развития: «Преобладание спиральной тенденции бросается в глаза у вьюнков. <…> Станем летом около водруженного в почву сада шеста, вокруг которого, обвиваясь снизу, взбирается вьюнок и, крепко прилегая к нему, продолжает свой живой рост. Вообразим же теперь, что оба – и вьюнок, и шест – одинаково одарены жизнью, выходят из одного корня, взаимно производят друг друга и таким образом непрерывно развиваются. Кто может претворить такой образ в свое внутреннее созерцание, получит об этом гораздо более ясное представление. Вне себя вьющееся растение ищет то, что должно было дать себе само, но не смогло» [2]).
В символистской же поэзии «повелика» – один из символов momento mori. Например, у В. Брюсова («Мрачной павиликой / Поросли кресты, / А внизу цветы / С красной земляникой» [3]) и А. Блока («Мой любимый, мой князь, мой жених, / Ты печален в цветистом лугу. / Павиликой средь нив золотых / завилась я на том берегу…» [4]).
В миниатюре М. Ерёмина условность границ между поэтической и научной картинами мира (образным мышлением и научным) подчеркивается «интеллектуальным монтажом». Так, визуальный образ двух соприкасающихся стеблей, напоминающих форму буквы «V», дает мотивировку выбора латинского написания слова «жизнь».
Ботанический контекст способствует оживлению внутренней формы в термине «дериват» (от лат. derivatio – «отведение», «образование»), поэтической его этимологизации – от «дерево». В то же время, «дериват» выступает некой альтернативой «композиту» как способу образования слова («Дериват ли от vita и тень? <…> Композиты из vita и тень?»). Семиотическая игра заключается в том, что «композит», будучи термином материаловедения, а не лингвистики, употребляется здесь в переносном значении, в котором, однако, проявляется его этимологическое (первичное) значение (от лат. – compositio «составление»). Значение его как термина при этом не «затемняется» и порождает мотив материализации слова (слово-материя).
Интересно, что «ответвление» и «составление» («объединение») полагаются автором не только способами образования слова, но и объясняют природу самого растения.
2
Стечение (Жгут или узел?)
Существ – (Грёз? Или тел?) – enjam-
Bement – ова́ний;
И звуковязь:
От пауз в арабеске флексий к немоте;
И трепет как пружина между данностью
(Поверхностью?) и дном;
И судорога – устье (Бифуркация? Исток?)
Миниатюру «Стечение (Жгут или узел?)» (1995) можно назвать филологическим трактатом, в нем (ответ Тынянову?) поэтически обосновывается идея о том, что конструктивным принципом стихотворения является enjambement («перенос») [5]. Вопрос «Жгут или узел?» указывает на главные функции анжабемана:
