Pestel, the Poet, and Anna
Since early morning, Anna sang, with art
Of sewing and embroidery in making.
As songs descended flowing from the yard,
His heart gave in to tenderness of aching.
That instance Pestel thought: "Young man lacks patience.
Too absent-minded, would not even sit.
And yet, he harbors hope, as too unfit
His youth is for hypocrisy's temptations.
He thought: "As Russia undergoes its
Successful bid for liberties and proper
Authority in place, a space to prosper
Shall come to stately nature of his gifts."
"In that chibouk of yours — if you could find
Some light."
"Well, but of course."
"Oh, most kind."
While Pushkin thought: "He has a potent mind
And mighty will. Though Brutus-like behavior
Of his is misaligned with era's fervor.
And wasn't Bonaparte of Brutus kind?"
Equality and classes. Less than eager
Was Pushkin on the subject. "With the rest
To equalize the paupers? — when at best
Conditions for equality are meager.
Toward the poor it is gentry's obligation —
In dignity to foster education."
"Of course," responded Pestel, "since the throne
Remains the despot's undisputed booty,
The gentry has inalienable duty
To form the base for changes of its own."
"Alas," was Pushkin's answer. Bases of
Such piety gave rise to Pugachev.
"The peasantry revolting…"
Too divine
A contrast, Anna's voice was ceaseless labor.
The yard of the Moldavian, old neighbor,
Brought scents of sheepskin, cattle-shed, and wine.
The day was filled with azure, of the sort
That buckets grace from wells of deepest posture.
And voice… that voice with heights on verge of rupture
Caught Pushkin thinking: "Anna! Dear Lord!"
"Without fight, we peacefully evade,"
Came Pestel's protest, "tyranny, its evil."
"Ahh, tyranny in Russia — senseless drivel,
The tyrants hardly mastered their trade,"
Said Pushkin.
"What a truly frisky mind,"
Thought Pestel to himself, "A wealth of comments,
Yet paucity of reasonable thoughts."
"A genius can end the serfdom's torments!"
"In politics, a genius destructs,"
Responded Pushkin.
Topics overall
Were pleasant in discussion. Of Lycurgus,
Of Solon, of St. Petersburg, of focus
In Russia to expend beyond control.
Of Asia, of the Caucasus, of Dante,
Of insurrection, led by Ipsilanti.
They spoke of love, thus thwarting likely pause.
"Love,"
Pushkin asked, "in your envisioned nation
Has merits just for human propagation,
Thus being driven by a set of lasting laws?"
A smile came to Pestel, void of glee.
"Materialist at heart,
I live meanwhile
With reason in discord. His light-eyed smile
Led Pushkin to conclude: "And that's the key!"
They parted. Pestel sauntered through the breadth
Of muddy streets, conspicuous and livid,
As Alexander's absent-minded spirit
Was contemplating his departing steps.
There walked he, Russian Brutus. Storing grief,
The gaze of Russian genius pursued him.
The azure and the chill, and ever fulsome
Trees' greenery formed morning's leitmotif.
He made a written entry of that phrase —
On heart and reason. Dutiful to ponder,
He told himself: "And thus, another plotter.
What choice we have, but join their ranks."
A shabby wagon crept across the village.
The hound barked. The branches wrought with leafage
Were shaking through the morning's breezy cold.
In April, lust for life was filled with yearning.
And once again, he heard it — Anna's singing.
And gasped through passion:
"Anna! Dear Lord!"[20]
Убогая комната в трактире.
Дон Жуан
Чума! Холера!
Треск, гитара-мандолина!
Каталина!
Каталина
(Входит.)
Дон Жуан
Не знает — что мне!
Подойди, чума, холера!
Раз на дню о хвором вспомни,
Погляди, как он страдает!
Дай мне руку!
Каталина
Ну вас, старый кабальеро.
(Каталина убегает)
Дон Жуан
Постой!.. Сбежала,
Внучка Евы, род злодейский,
Чтобы юного нахала
Ублажать в углу лакейской!
Где мой блеск, где бал насущный
Ежедневных наслаждений!
А теперь девчонки скучной
Домогаюсь, бедный гений.
Зеркало! Ну что за рожа!
Кудрей словно кот наплакал.
Нет зубов. Обвисла кожа.
(Зеркало роняет на пол.)
Вовремя сойти со сцены
Не желаем, не умеем.
Все Венеры и Елены
Изменяют нам с лакеем.
Видимость важнее сути,
Ибо нет другой приманки
Для великосветской суки
И для нищей оборванки.
Старость хуже, чем увечье.
Довело меня до точки
Страшное противоречье
Существа и оболочки…
Жить на этом свете стоит
Только в молодости. Даже
Если беден, глуп, нестоек,
Старость — ничего нет гаже!
Господи! Убей сначала
Наши страсти, наши жажды!
Неужели смерти мало,
Что ты нас караешь дважды?
Юный дух! Страстей порывы!
Ненасытные желанья!
Почему еще вы живы
На пороге умиранья?..
Неужели так, без спора,
Кончилась моя карьера?..
Каталина! Каталина!
(Входит Череп Командора.)
Череп
Здравствуй, кабальеро!
Сорок лет в песке и прахе
Я валялся в бездорожье…
Дон Жуан
(отпрянув в страхе).
Матерь божья! Матерь божья!
Кто ты?
Череп
Дон Жуан
Какая Анна?
Ах, не та ли из Толедо?
Ах, не та ли из Гренады?
Или та, что постоянно
Распевала серенады?
Помню, как мы с ней певали
В эти дивные недели!
Как она теперь? Жива ли?
Ах, о чем я, в самом деле!..
Что-то там с ее супругом
Приключилось ненароком.
Не о том ли ты с намеком?
Череп, я к твоим услугам.
Череп
Я не за расплатой.
Судит пусть тебя предвечный.
Расплатился ты утратой
Юности своей беспечной.
Старый череп Командора,
Я пришел злорадства ради,
Ибо скоро, очень скоро,
Ляжем мы в одной ограде;
Ибо скоро, очень скоро,
Ляжем рано средь тумана —
Старый череп Командора,
Старый череп Дон Жуана.
Дон Жуан
(смеясь).
Всего лишь!
Мстишь за старую интрижку?
Или впрямь ты мне мирволишь?
Иль пугаешь, как мальчишку?
Мне не страшно. На дуэли
Мог я сгинуть для забавы.
А теперь скрипят, как двери,
Старые мои суставы…
Череп
Смерть принять — не шлюху
Обнимать. А ты, презренный,
Ничего не отдал духу,
Все ты отдал жизни тленной.
Дон Жуан
Я жизни тленной
Отдал все. И сей блаженный
Сон мне будет легче пуху.
Ни о чем жалеть не стоит,
Ни о чем не стоит помнить…
Череп
Крот могилу роет…
Собирайся. Скоро полночь.
Дон Жуан
Я все растратил,
Что дано мне было богом.
А теперь пойдем, приятель,
Ляжем в логове убогом.
И не будем медлить боле!..
Но скажи мне, Череп, что там —
За углом, за поворотом,
Там — за гранью?..
Череп
Что там?
Тьма без времени и воли…
(Shabby room in the inn).
Don Juan:
Curse! Endless drumming!
Dreadful nights of nothing in a
Wretched dwelling! Catalina!
Catalina
(enters):
Don Juan:
At last! Your gentle
Gaze falls on the truly loving!
Draw some closer to the candle.
Let my suffering have merit!
Hold my hand and…
Catalina:
