Раскаявшийся дезертир Спиридоновского лесного отряда Тимофей Ряз…
(Фамилия неразборчива.)
Мужик хитер, да память коротка.
Не будь у мужика
Для памяти подмоги,
Зарубки или узелка,
Совсем бы сбился он с дороги.
Вот басня, в ней урок. Хочу, чтоб кой-кого
Уму да разуму она бы научила.
* * *
У мужика у одного
С зарубки память соскочила.
Емелька в оны дни, известно, как он жил:
«Живем – о землю рожей!» –
Работал день и ночь, и день и ночь тужил,
В избе нетопленой прикрывшися рогожей;
Худой, оборванный, босой,
Кряхтел над тощей полосой
И, встав порой у раздорожья,
Где был в помещичью усадьбу поворот,
Шептал озлобленно: «Ограбили народ!
Всю землю отняли! А ведь земля-то божья!»
Что ж приключилося с Емелькою, когда
От бар не стало и следа?
Дорваться стоило Емельке до земельки,
Отшибло память у Емельки.
С ним деликатничай, его не раздражай;
Собравши новый урожай,
С деньгой кубышечку храня у изголовья,
Емелька позабыл все прежние присловья.
Он прежде был добряк. Теперь он не таков.
Теперь он кулаку иному не уступит:
Он хлеб продаст тому, кто купит.
Спокойно с городских рабочих, с бедняков,
За фунт муки три шкуры слупит.
На власть Советскую беда как он сердит.
«Учитывают хлеб, – угрюмо он твердит, –
На кой же ляд тогда, выходит, сеял рожь я?
С учета этого убыток мне прямой!»
«Емелька, а земля?..»
«Земля, конешно… божья,
А хлебец – мой!»
* * *
Емелька, мазан я с тобой одним елеем
И говорю с тобой, как с братом иль отцом.
Не будь, Емеля, подлецом,
А наипаче – дуралеем!
Голодные, мы сил последних не жалеем,
Но до конца борьбы еще не довели.
Коль мы по милости твоей переколеем,
Ты околеешь – без земли.
Советские враги – не о тебе радеют.
И если баре вновь землею овладеют,
То – заруби себе ты это на носу! –
Так возмещать начнут они свои убытки,
Что, вынося от них неслыханные пытки,
Ты, весь обобранный до нитки
И прячась где-нибудь в овраге иль в лесу,
Начнешь завидовать ты собственному псу!
Полковник «Кулак-Кулакович»*
Я – единственный начальник русских войск Гдовского, Псковского и Лужского районов. Я – законный представитель народной власти.
Ослушников расстреливаю!
Подписал: Атаман крестьянских партизанских отрядов полковник Булак-Балахович.
То грозит нам не старый Илья-богатырь
И не славный Алеша Попович,
То дворянский ублюдок, голодный упырь,
Пан-полковник Кулак-Кулакович.
Не надеясь на силу своих кулаков,
Он не брезгает подлым обманом
И сзывает, сзывает в свой стан дураков,
Величая себя атаманом.
Эй, Кулак-Кулакович, лихой атаман,
Далеко те до Разина Стеньки:
Выворачивал Стенька боярам карман,
Но ни сжег ни одной деревеньки.
Стенька шел впереди своих вольных людей
В кумаче, а не в царском уборе,
И таких «атаманов», как ты, лиходей,
Стенька вешал на первом заборе.
И тебе, Кулаку-Кулаковичу, тож
Не уйти от народной расправы, –
Скоро в спину получишь ты пулю иль нож
От своей же от белой оравы.
Потому что настанет такая пора:
Все Епишки поймут и Микешки,
До чего довести может эта игра,
Где они – только жалкие пешки;
Что какая-то сволочь пройдет в короли,
Офицеры получат поместья,
А для пешек достанется – холмик земли
Да позор векового бесчестья!
Песня (фронтовая)
Член особого совещания при Деникине, Колокольцев, заявил, что крестьяне должны будут 1/3 урожая и 1/2 сена отдать прежним владельцам – помещикам и арендаторам.
Красным – «барин – злой татарин»,
Белым – мил припев другой:
«Уж ты сударь, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!»
Уж ты сударь, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!
В белой гвардии солдаты,
Одно слово, молодцы, –
Про мужицкие заплаты
Позабыли, подлецы!
Уж ты сударь, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!
Как росли под плеткой барской
На спине у нас рубцы,
Как жилось под властью царской, –
Все забыли, стервецы!
Уж ты барин, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!
Позабыли, – ум отшибло! –
Сколько мы вскормили вшей,
Сколько в войнах люда гибло
Ради барских барышей.
Уж ты добрый, ты, наш барин,
Сударь-барин дорогой!
В белой гвардии ребята –
Закаленные сердца:
Разопнут родного брата,
На штыки возьмут отца!
Будь доволен, сударь-барин,
Сударь-барин дорогой!
Дураков везде довольно,
Ими улицы мости.
Лезут в петлю добровольно:
Барин вновь у них в чести.
Распрекрасный ты наш барин,
Сударь-барин дорогой!
«Были босы, будем босы:
Без сапог – ногам не преть.
Вот те, барин, сенокосы,
Вот те, барин, хлеба треть!
Поправляйся, сударь-барин,
Благодетель дорогой!»
«Дай по трешнице на рыло
Холуям твоим на чай
И добро, какое было,
Все обратно получай!
Получай, голубчик барин,
Поправляйся, дорогой!»
Братцы! Силы мы утроим
И господским холуям –
Всем деникинским героям –
Накладем мы по шеям!
Холуям и добрым барам
Накладем мы по шеям!
Не теряйте, товарищи, веры высокой!*
Вот что, товарищи, досадно:
С красной Венгрией что-то неладно.
Хоть и врут на три четверти радиограммы,
Но, видно, в Будапеште не обошлося без драмы,
Пахнет гнуснейшим предательством
(Социал-соглашательством!).
Польстясь на посулы Антанты,
Соглашательские франты
Пытаются во главе республики
Поставить отбор из чистейшей публики,
То-бишь, пустивши в оборот «демократию»,
Разводить с Антантой «дипломатию»
(Танцевать по чужому приказу).
Антанта прижала их сразу:
«Неча играть нам в прятки,
Снимайте штаны, ребятки!»
А те готовы со страху
Снять и рубаху.
Простая штука,
И впредь дуракам наука,
Умный всегда в одиночестве.
Нет, не ошибусь я в пророчестве.
Как нам будет ни трудно держаться,
На судьбу все ж нам грех обижаться.
С надрыву расейский народ киловат,
Но – жиловат.
Мы Антантам всем на зло продержимся,
На колени (к чертям!) ни пред кем не повержемся.
Выпал жребий нам тяжкий, но славный,
«Класс рабочий всемирный» – союзник наш гласный.
Кто не верит в него, тому не во что верить,
Тому все наши подвиги надо похерить,
Растянувшись в гробу, ручки-ножки сложить.
Для чего больше жить?
* * *
Не теряйте, товарищи, веры высокой.
Не осталась Советская Русь одинокой!
Пролетария можно предать, обмануть,
В кабалу его в прежнюю снова вернуть,
Пролетарий обманутый – все ж пролетарий!
Он не прежний униженный парий,
Он не прежний забитый, запуганный раб.
Он ослаб.
Велико его бремя.
Но придет его время,
Торжествуя, победно восстать.
Что пигмейской душе не под стать,
То под стать исполину:
Как ни тяжек веками накопленный гнет,
Но, стряхнув его с плеч, исполин разогнет,
Навсегда разогнет исполинскую спину.
Жребий горький, но славный дала нам судьба,
Злую, злейшую участь раба
На своей испытали мы шкуре,
И по силам такая, как наша, борьба
Только нашей широкой натуре,
Нашей воле стальной,
Закаленной в тягчайшей неволе.
Мы всех дольше стояли с согбенной спиной
И терпели всех боле,
И за это дана нам судьбой
Величайшая честь – нашей силой бунтарской
Завязать и решить окончательный бой
За судьбу всей семьи мировой пролетарской,
О делах наших будут судить по концу,
По концу будет честь воздана и награда,
Вам – героям, железным бойцам Петрограда,
Мне – страданий и подвигов ваших певцу!
