3–4. НЕКРАСОВ
1. «Некрасов… и вот начинается детство…»
Некрасов… и вот начинается детство:
Ненастная осень, костры за рекой,
В тех песнях, что часто слыхал по соседству,
Твой голос был сызмальства голос родной.
Забыть ли про то, как старик ярославец
(Саженные плечи и брови вразлет),
Струны балалайки заветной касаясь,
О двух коробейниках песню поет.
На синем рассвете и в сумрак вечерний,
В холодных раздольях родной стороны
Лесные просторы сибирских губерний
Некрасовской вольною песней полны.
От лжи виршеписцев, посредственной, узкой,
Уводит народной мечты торжество,
В былинном укладе поэзии русской
Живет самобытное слово его.
Где русскою песней и русскою речью
Полны города, да прославится вновь
Поэт, не забывший тоску человечью,
Но прежде всего возлюбивший любовь.
2. «Огни над Невою. Нежданная ростепель…»
Огни над Невою. Нежданная ростепель,
Вокзалы гудят — прибывают войска,
Весеннее небо в тумане и в копоти,
И в Смольный спешат комиссары ЧК
Со сводками, с вестью из дальних просторов,
Из южных степей и полесских болот.
Как тихо сейчас в тесноте коридоров…
И вижу я: медленно Ленин идет.
И вот выбегают навстречу солдаты,
Матросы спешат говорливой толпой,
И плачет от счастья казак бородатый,
Увидевший Ленина в час грозовой.
А звезды нежданно в тумане блеснули
И свет свой холодный над липами льют.
Сменившись,
стоят у костров караулы
И вольную русскую песню поют.
К ним Ленин подходит и слушает долго,
И песенник крутит седеющий ус,
А в песне — снега,
и дорога,
и Волга,
И золото сердце,
и матушка Русь.
И снова Некрасов с Россией, усталость
И горе от верных сердец отводя,
И вдруг я увидел (иль мне показалось?) —
Слезинка блеснула в ресницах вождя.
А вечером смольнинский зал переполнен.
Задумавшись, Ленин к трибуне идет…
Сказанье певца в этот час он припомнил,
Некрасовский стих в его сердце живет:
«В рабстве спасенное
Сердце свободное —
Золото, золото
Сердце народное!»
1938
Безвестный агитатор в старой куртке
Ходил тогда по шумным коридорам,
Сутулясь, как по просеке лесной.
Как по листве опавшей, по листовкам
Разорванным ступал он осторожно,
Простаивал часами перед картой,
Раскрашенной и пестрой, как закат.
Мела метель, кружились долго хлопья,
Как будто перья белых куропаток
В тот час на землю падали.
Он шел
Ко вмерзшему в лед синий пароходу,
Где спорили усталые охтянки
И долговязый журавель колодца,
Поклонами встречавший издалека,
Напоминал родимую деревню.
Закованная крепко в броню льда,
Нева свирепо выла под мостами,
Из прорубей струился пар косматый,
Она дышала в полночь тяжело,
И лед трещал, как будто грудь реки
Железный обруч с гулом распирала.
А той зимой на берегу залива,
Как крылья птиц, замерзших на лету,
Висели паруса на старых лодках,
И падала колючая звезда
В дымки́ костров, пылавших на закате.
Он полюбил туманы над Невой.
Его везде встречали. На заводах
Он появлялся часто вечерами,
И в спор вступал, и, медленно крутя
Солдатскую цигарку, улыбался.
Бывало, в ночь ревут гудки тревоги.
Под выстрелами гаснут фонари
На перекрестках. Ходят патрули
По улицам. Рабочие отряды
Спешат к вокзалам. Где-нибудь за Гдовом
В короткий час походного привала
Проходит он. Как часто в свежих гранках,
Еще пропахших краской типографской,
Подписанные Лениным декреты
Он вслух читал.
В солдатских сапогах,
В потертой куртке, в шапке набекрень,
С огромным свертком новых книг под мышкой,
Он предо мной — как памятник живой
Родному восемнадцатому году.
Где облака настой сосновый пьют,
И на заре токуют глухари,
И в зимний день гудят деревья, в рев
Изюбров быстрых голос свой вплетая,
В глуши лесов, далекий, верный друг,
Учитель мой в дни юности веселой,
Быть может, эти строки перечтешь,
И улыбнешься, и вздохнешь украдкой,
И вновь припомнишь льдину на ветру.
Спор до утра.
Гудки тревоги.
Смольный…
1938
Загремели валы в отлете
На высокой морской волне.
Сказку сказывали на гальоте
Поздней ночью поморы мне.
Будто Ленин скитался смолоду,
С погорельцами в дружбе жил,
В города — в Архангельск и в Вологду —
Он как странник простой входил.
Старина ли, заветный голос ли, —
Снова зори горят огнем,
В деревнях позабытой волости
Знает каждый с тех пор о нем.
Был солдатик один особенный
Из онежской лесной стороны,
Со своей лесною родиной
Распрощался он в год войны.
Он с полками дивизий русских
Шел четыреста дней подряд
От постылых болот Мазурских
До застывших в снегах Карпат.
Как царя со князьями сбросили,
Как шиповник в лесах отцвел,
В дни туманные поздней осени
С фронта он в Петроград пришел.
Непогожими днями осенними
Паровозы бегут в дыму,
И явился солдатик к Ленину,
Со слезами сказал ему:
«Может, вас и встречал я смолоду,
Только где — и не вспомню сам,
Иль в село, за лесную Вологду,
Приходили вы прежде к нам?»
Ленин ласково улыбнулся,
Крепко руку ему пожал,
И солдат в село не вернулся,
Он в охрану Ленина встал.
Посейчас под стеной кремлевскою,
Где Ильич в мавзолее спит,
Где заря — золотой полоскою,
Тот солдат на часах стоит.
1937
Как ро́стится щука порой ледолома,
В день молнии первой и первого грома,
Когда громыхает на озере лед,
На сойме высокой рыбачка плывет.
Она синеглазая, с желтой косой,
С обветренной сильной, широкой рукой,
В плетенных из дранки корзинах у ней
Лососи и пестрые спины ершей.
И знают рыбачку в краю приозерном
И помнят по песням ее непритворным.
Когда, белее снега,
Проходят облака,
Приснится им Онего,
Развод ее платка,
И словно сердце ранит
Напев ее речей,
По ней тоскует странник,
Всю жизнь грустит по ней.
Она, как хозяйка озер знаменитых,
Плывет на заре мимо лодок разбитых.
И славится ясного края краса:
Желтее, чем лен, у рыбачки коса.
Как только слетаются в белую ночь
Над озером ветры, чтоб волны толочь,
Она проплывает и тянет канат,
Поет о разлуке, спешит на закат.
И песни ее молодая истома
Живет в камышах у высокого дома.
В тумане побережье,
На черные пески
Плывут от Заонежья
Подростки рыбаки,
И тот, кто слышал прежде
Родные голоса,
Плывет в одной надежде
Взглянуть в ее глаза.
1938
