Ельцина, как все служаки. Слава богу, он гробанулся вместе с летчиком-испытателем Сергеевым (Реальная фамилия лётчика Серёгин. – Сост.), и остался нам только его рейд в космос. Оттуда он первым из людей увидел нашу голубую и зелёную планету. Вертящуюся, как и предсказывал Галилей. В тяжелом скафандре с прибамбасами, висящий на шланге, он личинкой висел в космическом корабле. Неизвестно даже, насколько у него было развито чувство историзма. Понимал ли он, что осуществляет операцию, к которой долгой цепью, передавая друг другу знания и умения, двигалось человечество? И в той цепи много наших: Желябов – Кибальчич – Циолковский. Неизвестно».
«…он дружил с Атиллой царём гуннов…». Аттила (ум. 453) – вождь гуннов с 434 по 453 год, объединивший под своей властью варварские племена от Рейна до Северного Причерноморья. Образ этого исторического персонажа отразится ещё в стихотворении «Парашютисты» из сборника «А старый пират…», в заглавном стихотворении «Придёт Атилло длиннозубое…» из сборника стихотворений «Атилло длиннозубое», а также в стихотворении «Народы двигались по Земле…» из сборника «Золушка беременная».
«…он был правая рука Чингиз-хана». Чингисхан (1155 или 1162–1227) – краткий титул монгольского хана из рода борджигинов, объединившего разрозненные монгольские племена. Великий полководец, основатель Монгольской империи.
«Читатель-простак любит Евтушенко…». Евгений Александрович Евтушенко (1932–2017) – поэт, прозаик, режиссёр, сценарист, публицист, актёр. Упоминается Лимоновым в стихотворении «Мать Косыгина жила / может быть и живет / в Харькове…» из «Седьмого сборника». Под именем Ефименков, описанный в несколько ироничном ключе, Евгений Евтушенко фигурирует в романах Лимонова «История его слуги» (1982) и «Укрощение тигра в Париже» (1985). Характерный момент лимоновской иронии (но и снисходительной симпатии) по отношению к Евтушенко: «Парень в синей косоворотке вышел к микрофону и запел “Очи чёрные”. Плохо запел.
– Эмоций! – крикнул Ефименков. – Не так поёт! Не так! – простонал он: – Разве так поют отчаянную вещь “Очи чёрные”? Разве так поют, а? – обратился он к мадам и компании. – Рот открывай! Не спи! – закричал он парню и, неодобрительно качая головой, стал выбираться из-за стола. Выбираясь, он задел бокал, и бокал, ударившись о пепельницу, раскололся. Равнодушно оглянувшись на осколки бокала и пролитое вино, Ефименков выбрался к певцу и, схватив его за рукав, подтянул парня к столу. Задницей ткнул его в край стола и сказал: – Не надо, не пой, милый человек, эту песню, если не умеешь! – Певец глупо улыбался. Значительно омноголюдившийся зал полусотней очей наблюдал непонятную сцену.
– Ты даже не в том ритме поёшь! Ты поёшь сонно, а “Очи чёрные” следует исполнять страстно. Понял?
«Понял». Певец глядел не на Ефименкова, но на мадам-хозяйку, которая равнодушно наблюдала за сценой.
Очевидно, точно с таким же спокойствием, потягивая чай, она наблюдала бы за тем, как Ефименков душит её певца».
Евтушенко упоминает Лимонова в поэме «Мама и нейтронная бомба» (1982) – «Поэма дерьмовая, даже моё появление её не спасает», заметит на этот счёт Лимонов в «Книге мёртвых» (2000). Здесь важно зафиксировать, что Евгений Александрович был первым биографом Лимонова. Более того, он и создал тот самый канон, которому следовал потом Эммануэль Каррер, автор мирового бестселлера Limonov, – когда биограф послушно следует за героем, точнее творимой им жизнестроительной легендой.
Из поэмы «Мама и нейтронная бомба»:
Я встретился с Лёвой случайно в Нью-Йоркев доме миллионера Питера Спрэйга,где тогда служил мажордомомбывший харьковский поэт Эдик,получившний это местоблагодаря протекциимажордомши-мулатки,которую вызвала мама,медленно умирающая в Луизиане.Эдик,по мнению эмигрантской общественности –чеховский гадкий мальчик,приготовляющий динамитпод гостеприимной крышейкапиталиста,тогда писал свою страшную,потрясающую исповедь эмигрантав комнатушке с портретами Че Геварыи полковника Кадаффи.Миллионер отсутствовал.Он улетел на «конкорде»в Англиюна собственную фабрику автомобилей«Остин Мартин»,и Эдик пил «Шато Мутон Ротшильд» 1935 года,если я не ошибаюсь,года собственного рождения,и заедал щами из кислой капусты,купленной в польской эмигрантской лавкена Лексингтон-авеню.
Евтушенко, оговорившись «если не ошибаюсь», разумеется, ошибается, состарив Лимонова на целых восемь лет.
«…повыше рангом – Вознесенского». Андрей Андреевич Вознесенский (1933–2010) – поэт, прозаик, художник, архитектор. Появится ещё раз в стихотворении «Свободно вращаясь в бульёне…», которое строится на воспоминаниях о Леониде Губанове: Вознесенский понадобится, чтобы ещё раз уколоть Губанова («Поэт, некрасивый мерзавец, / Он за Вознесенским икал»).
«Хаз-Булат удалой – бедна сакля твоя» – песня, во многом характерная для настроения Лимонова эмигрантского периода. Но это ещё и одна из его любимых. В романе «Подросток Савенко» он вспоминал: «Петь Эди любит. Когда он был поменьше, он порой пел для отца и матери, тогда ещё у них были хорошие отношения. Мать с отцом садились на диван, а Эди становился у стола, держа в руке песенник, и пел. Предпочтение Эди-бэби отдавал песням народным. Любимой его песней была старинная баллада о Хазбулате. Сюжет баллады не совсем обычен, построена она в форме диалога между старым воякой-горцем Хазбулатом и молодым, очевидно грузинским, князем. Князь уговаривает старого Хазбулата отдать ему жену ‹…› Эди-бэби распевал со всей серьёзностью, держа перед собой песенник, как оперный артист. Мать и отец же покатывались со смеху. Вениамин Иванович говорил Эди, что у него прекрасный козлетон. Не бас, не баритон, но козлетон. Однако Эди, как настоящего артиста, смех почему-то не смущал. Он чувствовал основную песню своего репертуара всем сердцем и потому, исполняя её, получал чисто эстетическое наслаждение. Хазбулат в конце концов убил свою прекрасную жену и презрительно отослал её труп князю, и Эди-бэби, у которого всё в жизни ещё было впереди, мечтал побыть и молодым грузинским князем, который влюблен в жену Хазбулата, а через годы и самим удалым, иссечённым шрамами жизни Хазбулатом и гордо убить красавицу, отстаивая свою честь».
«Эдинька, прелесть, радость и пончик!» – см. комментарии к стихотворению «А бабушка моя была прелестница…» (том II).
«Стоит Лимонов против Царь-пушки и, естественно, думает о Чаадаеве…». Пётр Яковлевич Чаадаев (1794–1856) – философ и публицист. Гвардейский офицер. Масон. За свои, как сказали бы сегодня, радикальные взгляды был заклеймён сумасшедшим.
«Тип героя Мандельштама уже выветривается из интеллигентских голов…». Осип Эмильевич Мандельштам (1891–1938) – поэт, эссеист, переводчик и литературный критик. Впоследствии Лимонов неоднократно замечал в своих эссе и в интервью о том, что высоко ценит поэзию раннего Мандельштама. Например, в своём ЖЖ (30 декабря 2017 года) он отметил: «Мандельштам дьявол, хорош. “Над желтизной правительственных зданий…” – я всегда читаю спутникам, когда иду по Дворцовой в метель. Лучше о Петербурге никто не писал».
«Первого русского поэта Тредьяковского министр Волынский бил палкой…». Василий Кириллович Тредиаковский (Тредьяковский) (1703–1769) – поэт и учёный. Артемий Петрович Волынский (1689–1740) – государственный деятель и дипломат. С 1738 года кабинет-министр императрицы Анны Иоанновны. В 1739 году был единственным докладчиком у императрицы по делам кабинета. Вскоре его противникам удалось вызвать против Волынского неудовольствие императрицы. Доведённое до её сведения дело об избиении Тредьяковского в покоях Бирона стало началом стремительного упадка его карьеры.
«Солженицын высказывает что-то, занимаясь устройством России…». Александр Исаевич Солженицын (1918–2008) – писатель, публицист, поэт, общественный деятель. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1970). В течение нескольких десятилетий активно выступал против политического строя СССР. Отношение Лимонова к Солженицыну претерпело существенные изменения. Явное неприятие было обозначено уже в романе «Это я, Эдичка» (1976), где герои занимаются любовью на фоне выступающего по телевизору Солженицына. Характерен портрет Солженицына, данный Лимоновым в рассказе «А барин только в троечке промчался»: «Я прочёл восьмой, наверное, затёртый экземпляр его запрещённой рукописи ещё в 1968 году. В 1974, когда его выставили из СССР, я услышал его речь из Вены по “Голосу Америки”. Нас сидело в моей квартире в Москве несколько душ, но никто не был поражён его неприятным голосом, – только я. Не потому, что он высокий, его голос, у меня самого высокий, так что возмущаться не приходится, но его был похож на голос одного очень неприятного человека – учителя…»
Далее идёт портрет одного крайне неприятного персонажа времён юности Лимонова: «…бесцветный, рыхлый, в сером макинтоше, в валенках с калошами, в серой шляпе, ходивший под зонтиком зимой, учитель ‹…› был невыносимо чужд всем…»
«Я хорошо запомнил его ханжеские интонации, – вспоминает Лимонов в рассказе, – и этот голос энтузиаста кипячёной воды, противника половых отношений. Голос кастрата, возмущённого тем, что все другие люди вокруг не кастраты».
«У высадившегося в Вене по пути в Цюрих был такой голос, – резюмировал Лимонов, переходя на Солженицына, – неприятный, сварливый, безтабачно-безалкогольно-бессексуальный. Визгливый. Только он выступал не против половых отношений, но против
