Ночь в Дагомысе
Лиловый купол южной ночи
Стремительно спустился вниз,
Окутав мраком город Сочи,
Его курорты, Дагомыс.
Прибой у ног мурлычет кошкой,
Штурмует грозно скальный склон.
Сияет лунная дорожка
Прорехой на асфальте волн.
Под музыку мелодий старых
Призывно стонет саксофон,
В кафе скользят неспешно пары —
Здесь танцевальный марафон.
А на вершине терренкура —
Скамейка для усталых тел,
В засаде там сидят амуры
С колчанами любовных стрел.
Совсем забыла, вот досада,
Сосед на танцы звал вчера,
Но лень, давленье мерить надо,
Пожалуй, и в постель пора.
Куст ромашек жалкий, куцый
Облететь давно готов.
Греется в огне настурций
Просинь васильков.
А прозрачные берёзки
Им не застят свет,
Щедро сыплют на дорожки
Медь своих монет.
Кровь умирающего дня
Течёт из рваной раны.
Пробитых облаков броня
Окрашена багряно,
Пожаром полыхнув в окне,
Теплом стекает светлым
И застывает на скамье
Холодным серым пеплом.
Ушёл на отдых зной дневной,
Луна встаёт устало,
И укрывает шар земной
Дырявым покрывалом.
Недолго длится ночи тень,
Незыблема основа
Закона жизни: умер день —
Да здравствует день новый!
Часы стучат: «не так, не так».
И закружился у постели
Бессвязных мыслей кавардак.
Невнятных образов метели.
С тобою, спутница ночей,
Бессонница, мой спор извечен
В проулках памяти моей.
Ты бродишь, зажигая свечи.
Не разделив со мной мечты,
Подносишь горький яд сомненья,
Надежд увядшие цветы
Бросаю на алтарь смиренья.
О, сколько в нём сокрыто мощи
И как он дорог для меня,
Певец благословенной ночи,
Певец искрящегося дня!
Он в самой сути изначален,
Как вечный холод или зной, —
Певец изнеженной печали
И бурной радости земной.
Един и противоположен —
Набат и хрупкость хрусталя.
Неравнозначен, непреложен
И вечной памятью умножен
Певец твой, Русская земля!
Ах, чёрт возьми, какая осень!
Какие краски – ну и ну!
За тысячи звенящих вёсен
Не отдал бы её одну!
Такой простор! Такая свежесть!
Такой пожар горит везде!
Такая буря! Кротость! Нежность!
В одном берёзовом листе!
Орга́н и скрипка. Крик молчанья,
В багрянце стынущие сны,
Немое, страшное отчаянье,
Гроза и песня тишины.
В лесу, в полях кипит работа,
И дни багрянца сочтены.
Но осень-мать готовит ноты
Для песни будущей весны.
Не у дороги полевой,
Не над глухим причалом,
Не между небом и землёй
Мелодия звучала.
В неясном свете замер гам,
И в глубине, у стенки,
Играл флейтист – совсем пацан —
На станции подземки.
На бледно узеньком лице
Дробился лучик тонкий,
И пела флейта о певце —
О жаворонке звонком.
Флейтист мелодией явил
И зной, и дух полыни,
И пела флейта о любви
И о небесной сини.
А наверху кипел балдёж,
И пелось, и плясалось,
Там золотая молодёжь
По полной отрывалась.
И баксы тысячами шли,
И обнажалось тело.
А здесь, в подземке, о любви,
О счастье флейта пела,
О том, как хороша весна,
Как славно жить на свете,
О том, что Родина одна,
И мы – России дети.
Всё! Конец! Развожусь! Уезжаю!
Все мосты порублю и сожгу!
Вот ведь стерва попалась какая!..
Видеть больше её не могу!
Уходя, прибабахаю дверью,
Так что треснут и дверь и стена!
Говорят, за Торжком или Тверью
Есть забытая Богом страна.
В ней укроюсь от внешнего мира.
Прагматично с природой сольюсь.
От ходячего в юбке кумира
Я с усмешкою злой отрекусь.
Чтоб совсем не свихнуться без дела,
Буду свой обустраивать дом.
Постараюсь, чтоб женского тела
Даже запаха не было в нём.
И ушёл. И уехал. И дверью
Жахнул так, что считай, двери нет.
И пошёл, помешавшийся Тверью,
На вокзал – брать плацкартный билет.
Ну, и что получилось в итоге?
Я уехал не в Тверь, а к сестре.
Это, в общем, почти по дороге,
Но дешевле… в соседнем дворе.
И сестра, незамужняя сроду,
Приняла – всё же в доме мужик…
Не учла, что в прошедшие годы
Я работать по дому отвык.
Что обычно, вернувшись с работы,
На диване с газетой лежу.
Если где-то испортилось что-то,
Я упорно туда не гляжу.
Образ жизни мой, видимо, вскоре
До печёнок сестрицу достал.
Поначалу случайные ссоры
Перешли в перманентный скандал.
Я, признаться, её понимаю,
За скандалы её не кляну,
Но всё чаще с тоской вспоминаю
Нашу дачу, квартиру, жену…
Бесконечно, особенно ночью,
Эротичные мучают сны.
И я вижу, как будто воочью,
То коленки, то спину жены.
И теперь не Торжком и не Тверью,
А женой наполняю мечты.
Я готов реставрировать двери
И уже воздвигаю мосты.
По утрам, не успею проснуться,
Шлю подарки и письма пишу,
И уже мне позволить вернуться
Обещают, когда заслужу.
Разбилось зеркало. В осколках тротуар.
А в них калейдоскопом – мельтешенье —
Теней и красок праздничный базар,
Обрывки моментальных отражений.
Мелькают руки, сумочки, плащи,
Портфели, джинсы, туфельки, корзины —
И тут уж понапрасну не ищи
Доступной пониманию картины.
Здесь всё в лоскутьях, всё и вкривь и вкось,
Сплелось, смешалось: небо, вещи, лица —
Сплошное буйство пятен и полос,
Но целым ничему не отразиться.
Таким вот люди постигают мир
Через осколки собственного взгляда.
И видят только крохотку громады
Из личных дач своих, машин, квартир.
Но вот, заветной мыслью одержим,
Придёт сюда мудрец, осколки сложит,
И в зеркале весь мир увидеть сможет,
И обо всём поведает другим.
Я верю – летопись России
В скрижали наши вековые
Не до конца занесена.
Народа дух неукротимый
Сокрыт внутри.
Неотвратимо
Воспрянет спящая страна!
Я верю – мысли светлый гений
Рассеет сумрак заблуждений,
И мир увидит наяву
Неисчервлённую свободу
В руках Великого народа.
И этой верой я живу.
Я рада – мой гостеприимный дом
Вас радует не блеском и изыском,
А теплотою дней, прошедших в нём
В кругу ушедших дорогих нам близких.
Я расставляю старый мой сервиз
На скатерти, подаренной свекровью,
И красное вино, как лучший приз,
В стаканах отливает тёмной кровью.
Вы слышите родные голоса
И видите знакомые вам лица.
Земных богатств дарю вам чудеса
И предлагаю ими насладиться.
Гость каждый, посетивший этот дом,
Мне дорог – этот дом ему стал близок,
И я живу в сиянии улыбок,
Преподнесённых мне за дружеским столом.
Держу в руках я не синицу,
Я сокола держу в руках,
Я знаю: этой гордой птице
Парить достойно в облаках.
Я сокола рукою грею,
Слова шепчу и слёзы лью
И, удержать его не смея,
Простору неба отдаю.
Он не зовёт меня с собою,
Уже он к звёздам на пути,
А я шепчу ему – прости,
Не суждено нам быть с тобою!
Они погибли в ту войну
Как воины, по сути – дети,
Из пекла боя – в тишину,
Не добежав в двадцатилетье.
И приняли они тот бой,
Лет недожитых не считая,
Победе проложив собой
Дорогу в незабвенность Мая.
Из них никто встать не успел,
Ни даже просто крикнуть: «Мама!...»
Таков солдатский был удел —
Лицом к врагу, вперёд и прямо.
Их души детские взошли
Звезда́ми красными: на нивах,
Вдоль всех дорог родной земли
И возле речек торопливых.
Потомок! Поклонись им низко,
Пусть память станет обелиском
На тех могилах безымянных
В родной стране и в дальних странах.
Нечаянность сюжета одного
Так очевидна и неоспорима,
В порыве ветра женщина шла мимо
Дубов летящих – в полотне Коро.
Но это мне – восторженному духу —
Струной звенящей с листьями взлетать,
А женщина, скорей всего, старуха,
Хотела перед ветром устоять.
Наклон вперёд – упрямо, жёстко, грубо,
И юбка – парус, главное – успеть.
О, стойкая бретонка, эти губы —
В столетьях отвердевшая камедь!
Умерь свой шаг и подожди немного.
Чуть отдышись, уж близится рассвет.
Листва густа, и не видать дороги,
Меня услышь – я твой теряю след…
Когда октябрь, как плачущий Пьеро,
А сердце – словно одряхлевший лапоть,
Мне хочется открыть альбом Коро —
Рассматривать и размышлять, и плакать.
