«Кушнер – один из лучших лирических поэтов XX века, и его имени суждено стоять в ряду имен, дорогих сердцу всякого, чей родной язык русский», – писал Иосиф Бродский. «Поэт жизни во всех ее проявлениях», в своем творчестве он следует традициям «гармонической школы» и акмеизма с его «прекрасной ясностью», вниманием к деталям, оттенкам, мелочам, из которых складывается волнующая полнота человеческой жизни, ее хрупкая, мимолетная красота. Стихи Александра Кушнера отмечены многими литературными премиями, были переведены на другие языки и положены на музыку.
В книге представлены избранные произведения, написанные в разные годы жизни и тщательно отобранные автором для этого издания.
class="stanza">
Не было б места ни страху, ни злобе,
Все б нам простились грехи,
Если бы там, за границей, в Европе
Русские знали стихи.
Если б прочесть их по-русски сумели,
То говорили бы так:
Лермонтов снился в походной шинели
Мне, а потом – Пастернак!
Знаете, танки, подводные лодки,
Авианосцы не в счет.
Фет мимо рощи проехал в пролетке,
Блок постоял у ворот.
Май в самом деле бывает жестоким,
Гибельной белая ночь.
Разумом не остудить эти строки,
Временем не превозмочь.
«Есть разница между метелью и вьюгой…»
Есть разница между метелью и вьюгой,
Но как объяснить ее? Я бы не мог.
Одна закруглить постарается угол,
Другая повыше поднять завиток.
Метель нас плетьми обвивает тугими,
И вьюга прерывистым делает шаг,
И разницу чувствуем мы между ними,
Но определить не беремся никак.
И так ли им надо, чтоб их различали,
И снег, словно маска, лежит на лице.
Ну, разве что к мягкому знаку в начале
Одна обратилась, другая – в конце.
А гость, перед дверью снимая ушанку
И плечи охлопав себе и бока,
Дымится, вокруг себя белую манку
Рассыпав, и нам объясняет: пурга!
«Сегодня солнечно и ветрено…»
Сегодня солнечно и ветрено,
Бушует дуб, клубится вяз.
«Страданья молодого Вертера»
Наполеон читал семь раз!
В саду у нас и ели с пихтами
Растут, стремясь под облака.
Возил его в ботфорт запихнутым
Или в кармане сюртука.
Сирень с лоснящимися скулами
Морской напоминает вал.
Как храбро вел себя под пулями
И как в изгнанье увядал!
Напрасно скалы придвигаются
И соблазняет пистолет:
Из-за любви и впрямь стреляются,
А из-за Ватерлоо – нет!
Арльские дамы, у них и на шали узор
В мелкий цветочек, у них и в руках по букету.
Ну и на клумбах такой же счастливый набор
Ярких цветов, ни пышней, ни пестрей его нету.
Так почему ж эти арльские дамы мрачны?
Так почему же цветы их не радуют эти?
Словно их мучает темное чувство вины,
Словно, горюя, они за Ван Гога в ответе.
Желтый, карминный, оранжевый, розовый цвет.
Ах, и дорожки извилисто-мягки, не прямы.
Он же для вас легкомысленный выбрал сюжет,
Что ж вы его так подводите, арльские дамы?
Подошел в темноте, протянул мне руку,
На ночном поздоровались сквозняке.
Помолчали. Пожаловался на скуку.
Постояли с минуту, как в столбняке.
Отошел. Я во сне потянулся к другу:
Свою руку забыл он в моей руке.
Оглянись! Я не знаю, что делать с нею.
Страх меня охватил, сотрясает дрожь.
Остываю и, кажется, каменею.
Почему ты на статую так похож?
Что там сделали с вечной душой твоею?
Ты загадки мне страшные задаешь!
«Саша! – он мне говорил, позвонив однажды…»
– Саша! – он мне говорил, позвонив однажды,
Было ему лет за восемьдесят уже,
– Саша! – И каждое слово, с заминкой каждой,
Врезалось в память, оставив свой след в душе:
– Саша, я вот что хотел вам сказать, другому
Я не сказал бы, а вам, дорогой, скажу:
Жизнь замечательна. Вот я хожу по дому,
Радуюсь, сяду за стол – и в окно гляжу.
Чудо какое, не правда ли, вы согласны?
Ни одного нет на свете пустого дня.
Клены шумят, и оправданны все соблазны.
Мой дорогой, понимаете вы меня?
Я потому и звоню вам сказать об этом,
Что понимаете. – Да, – я ответил, – да!
Вскоре он умер. Предсмертным его приветом
Страх посрамлен и подсвечена темнота.
«Нет утешенья, оправданья, прощенья ужасам земным…»
Нет утешенья, оправданья, прощенья ужасам
земным,
Но есть глубокое молчанье, и мы его не предадим,
Не разменяем на унынье и малодушные слова.
Есть небосвод над нами синий и благосклонная
листва.
Они ни в чем не виноваты, к ним и на кладбище
готов,
Превозмогая боль утраты, прильнуть. Слова?
Не надо слов.
И пустословье суетливо, и обольщенье ни к чему.
Стихотворенье молчаливо. Прочти,
прислушавшись к нему.
«Посмотрев на дела отца, неужели сын…»
Посмотрев на дела отца, неужели сын
Не смутился, увидев всех этих слепых, убогих,
Не подумал, за что они терпят – и ни один
Не возропщет, но кланяться будет пришельцу в ноги:
Вдруг он вылечит? Он и лечил их, а что ж отец,
Почему от рожденья слепой должен быть незрячим
И не видеть ни облачка в небе, ни тех овец,
Что похожи на облачко? Смотрим на них – и плачем.
Почему не заплакал? Не задал простой вопрос,
В чем они провинились, безногие и хромые?
Можно ли проповедовать, требовать в царстве слез
Исполнения заповедей? А еще немые,
А еще бесноватые… Крестных трехдневных мук,
Может быть, маловато в виду повседневной муки?
Не учить, а учиться у них! Это всё, мой друг,
Говорю я в слезах, – не из прихоти или скуки.
«Прошла собака – и следы…»
Прошла собака – и следы
От лап остались на бетоне
Сыром – теперь их видишь ты
