Ознакомительная версия.
Мы бежали с тобою, опасаясь погони,
Чтобы нас не настигнул пистолета заряд.
Лебединые стаи нам навстречу летели,
Нам на юг, им на север – всем по домам.
Эта тундра без края, эти редкие ели,
Этот день бесконечный и вдали лагеря.
Встретит мама сыночка, зарыдает родная,
Зарыдает родная – сын вернулся домой:
Это Клим Ворошилов и братишка Буденный
Даровали свободу, и их любит народ.
Припев .
Дождь нам капал на лица, им – на дула наганов.
Вохра нас окружила. «Руки вверх», – говорят.
Но они просчитались: окруженье пробито.
Кто на смерть смотрит прямо – пули брать не хотят.
Мы бежали, два друга, опасаясь тревоги,
Опасаясь погони и криков солдат.
Мы бежали, как волки, опасаясь погони.
Когда тундра надела свой зеленый наряд.
Припев .
Ветер хлещет по лицам, свищет в дуле нагана,
Лай овчарок все ближе, автоматы слышны.
Я тебя не увижу, моя родная мама,
Вохра нас окружила. «Руки вверх!» – и концы.
В черном северном небе ворон каркая кружит:
Не бывать нам на воле – жизнь прожита зазря.
Мать-старушка узнает и тихонько заплачет:
У всех дети, как дети, а ее – в лагерях.
Припев .
Я сижу в уголочке и гляжу в потолочек:
Пред законом виновен, а пред Богом я чист.
Предо мной, как икона, вся запретная зона,
А на вышке с винтовкой озверелый чекист.
Поздно ночью затихнет наш барак после шмона,
Мирно спит подуставший доходяга-марксист.
Предо мной, как икона, запретная зона
И на вышке все тот же ненавистный чекист.
Припев .
Рано утром проснешься – на поверку построят,
Вызывают: Васильев! И выходишь вперед.
Это Клим Ворошилов и братишка Буденный
Даровали свободу – их так любит народ.
Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра проснулась, развернулась ковром.
Мы бежали с тобою, замочив вертухая,
Чтобы нас не настигнул пистолета заряд.
На Колыме, где тундра и тайга кругом
На Колыме, где тундра и тайга кругом,
Среди замерзших елей и болот
Тебя я встретил с твоей подругою,
Сидевших у костра вдвоем.
Шел крупный снег и падал на ресницы вам;
Вы северным сияньем увлеклись.
Я подошел к вам и руку подал,
Вы встрепенулись, поднялись.
И я заметил блеск твоих прекрасных глаз,
И руку подал, предложив дружить.
Дала ты слово быть моею,
Навеки верность сохранить.
В любви и ласках время незаметно шло;
Пришла весна, и кончился твой срок.
Я провожал тебя тогда на пристань —
Мелькнул твой беленький платок.
С твоим отъездом началась болезнь моя,
Ночами я не спал и все страдал.
Я проклинаю тот день разлуки,
Когда на пристани стоял.
А годы шли, тоской себя замучил я.
Я встречи ждал с тобой, любовь моя!
По актировке, врачей путевке,
Я покидаю лагеря.
И вот я покидаю свой суровый край,
А поезд все быстрее мчит на юг.
И всю дорогу молю я Бога:
Приди встречать меня, мой друг!
Огни Ростова поезд захватил в пути;
Вагон к перрону тихо подходил.
Тебя больную, совсем седую,
Наш сын к вагону подводил.
Так здравствуй, поседевшая любовь моя!
Пусть кружится и падает снежок.
На берег Дона, на ветку клена,
На твой заплаканный платок.
Этап на север. Срока огромные…
Этап на север. Срока огромные,
Кого ни спросишь – у всех «указ»…
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз.
А завтра я покину Пресню,
Уйду этапом на Воркуту,
И под конвоем своей работой тяжкою,
Быть может, смерть свою найду.
Друзья укроют мой труп бушлатиком,
На холм высокий меня снесут,
И похоронят душу мою жиганскую,
А сами тихо запоют:
«Этап на север. Срока огромные,
Кого ни спросишь – у всех «указ»…
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз…»
Не знаю я, когда тебе, любимая,
О том напишет товарищ мой,
Не плачь, не плачь, подруга моя милая!
Я не вернусь уже домой.
А ты, сидя у подоконника,
Платком батистовым слезу утрешь.
Не плачь, не плачь, любимая, хорошая,
Ты друга жизни еще найдешь.
А дети малые, судьбой оплаканы,
Той же дорогой пойдут искать меня;
Не страшны им срока огромные,
Не страшны им и лагеря.
Этап на север. Срока огромные,
Кого ни спросишь – у всех «указ»…
Взгляни, взгляни в глаза мои суровые,
Взгляни, быть может, в последний раз. [82]
С одесского кичмана
Бежали два уркана,
Бежали два уркана да с конвоя.
На Сонькиной малине они остановились,
Они остановились отдохнуть.
Один – герой гражданский,
Махновец партизанский,
Добраться невредимым не успел.
Он весь в бинтах одетый и водкой подогретый.
И песенку такую он запел:
«Товарищ, товарищ, болят-таки мои раны,
Болят-таки мои раны в глубине.
Одна вот заживает,
Вторая нарывает,
А третья – засела в глубине.
Товарищ, товарищ, зарой ты мое тело,
Зарой ты мое тело в земле.
Покрой ты мне могилу,
Улыбку на уста мне,
Улыбку на уста мне сволоки.
Товарищ малохольный, скажи моей ты маме,
Что сын ее погиб на войне —
С винтовкою в руке
И с шашкою – в другой,
И с песней на веселой на губе».
С одесского кичмана
Бежали два уркана,
Бежали два уркана да с конвоя.
На Сонькиной малине они остановились,
Они остановились отдохнуть.
Помню, помню, помню я,
Как меня мать любила.
И не раз, и не два
Она мне так говорила:
«Не ходи на тот конец,
Не водись с ворами!
Рыжих не воруй колец —
Скуют кандалами!
Сбреют длинный волос твой,
Аж до самой шеи!
Поведет тебя конвой
По матушке Рассее!
Будут все тогда смеяться,
Над тобою хохотать,
Сердце – кровью обливаться,
И на нарах будешь спать!
Выдадут тебе халат,
Сумку с сухарями,
И зальешься ты тогда
Горючими слезами».
Я не крал, не воровал,
Я любил свободу!
Слишком много правды знал —
И сказал народу:
«Не забуду мать родную
И отца-духарика.
Целый день по нем тоскую,
Не дождусь сухарика».
А дождешься передачки —
За три дня ее сжуешь,
Слюну проглотив, заплачешь
И по новой запоешь:
«Помню, помню, помню я,
Как меня мать любила.
И не раз, и не два
Она мне так говорила:
«Не ходи на тот конец,
Не водись с ворами!
Рыжих не воруй колец —
Скуют кандалами!»
Не забуду мать родную
И Серегу-пахана!
Целый день по нем тоскую —
Предо мной стоит стена!
Эту стенку мне не скушать,
Сквозь нее не убежать.
Надо было мать мне слушать
И с ворами не гулять!
Помню, помню, помню я,
Как меня мать любила.
И не раз, и не два
Она мне так говорила… [83]
Мы школы стороною обходили.
Наворовали, прогуляли и пропили.
А кто не понял нас: душа моя кипела.
И хуже нету, но не в этом было дело!
Припев :
Ах, поворую, перестану!
Жду: вот-вот богатым стану.
Вот тогда начну опять я законы соблюдать!
Ведь вору тоже нужно как-то развлекаться:
В костюмчик фирменный любил я одеваться,
Пойти в кабак, где по ночам красотка пела,
Ее хотел я, но не в этом было дело!
Припев .
Дружки мои все по два срока отсидели.
Не обижали никого, мы всех жалели.
Судья, паскуда, чтоб она огнем горела!
Она сгорит, конечно, но не в этом дело!
Припев .
А дело в том, что житие наше блатное,
Порой опасное и скользкое такое!
И пусть при слове «вор» душа прохожих млела —
Нам наплевать! Да и не в этом вовсе дело!
Припев .
Как жаль, что пенсию ворам не выделяют
И по ночам работать жизнь нас заставляет!
И лишь проснувшись, чтобы сердце не болело,
Махну сто грамм – и не спеша пойду на дело!
Припев .
На Арсенальной улице
Я помню старый дом
С широкой темной лестницей,
С решетчатым окном.
Войти в тот домик стоит рубль,
А выйти – два рубля.
И если есть на роже дупель,
То будешь без дупля.
Веселые там мальчики,
Девчата хороши.
Не суй им в ротик пальчики,
Записку напиши.
Там ждут суда за табаши,
Шпиляют в преферанс.
А я привык у бабушек
Раскладывать пасьянс.
Разложишь – не разложится:
Все масти не туда.
У милой дамы рожица
Скривилась от стыда.
Все карты из газетины.
Наверно, дело в том,
Такие уж заветины
В старинном доме том.
Пока сыграешь партию,
Узнаешь: кто и где
Создал в подполье партию,
А кто сейчас в беде.
Я стал силен в политике,
А в картах стал гроза.
Эх, братцы, помогите-ка
Нажать на тормоза.
Прошли года по полюшку,
Собрал я два рубля.
Купил билет на волюшку —
И вот пред вами я.
На Арсенальной улице
Я помню старый дом
С широкой темной лестницей,
Ознакомительная версия.
