Ознакомительная версия.
И сквозь вуаль тумана самой за нами наблюдать,
Восторги все предвосхищая.
А вот и столб, и лев, и книга вместе с ними,
И, приподняв личину истории из забытья,
Их обхожу из суеверия кругом я.
И каждый шаг, здесь сделанный, начнется вздохом,
А кончится он выдохом любви,
И в тысячах влюбленных отзовется,
Сцепляя их ладони и проникая в сцепленные рты.
И в том кафе, что «Флориан» зовется,
Я встречу назначаю с тем, с кем я по книгам
Свела свое знакомство, – единожды зовет себя
Он Казановой, а чувствует – в стократ.
И вот уж абрис дерзкий касается венецианских
Тех зеркал, и отражение лица его пленяет,
Но, а само лицо – узор из удовольствий – меня
ввергает
В стыд и, все движения его предупреждая,
Свою накидку подбираю и опускаю взгляд.
«О, белла, белла», – уж шепчут губы, неистовость
свою
В моей неистовости подтвердить хотят и, обжигая
Руку в поцелуе, последний лед и топят, и крушат.
И, в поцелуе замирая, глаза свои я открываю и…
Вижу странные глаза, морщинок сети избороздили
уж
Лицо его, уста мои – немы – теряются в вопросах
И путают года.
О, грезы, как мог венецианец этот мне показаться
Тем, кого так страстно я ждала, и покорить
обманом
Любви своей меня?
А он встает, мое недоумение заметив, и
продолжает
Путь свой, и вот уж в отражении зеркал я вижу
Абрис времени и… те ж горящие глаза,
И я кричу ему вдогонку: «Постой же, Казанова,
узнала я тебя!»
О, время, тебе подвластны лица наши, ну, а любовь
в сердцах
Не в силах покорить ты – любовь не знает времени
и мер,
И Казанова наш тому пример.
И песню сладкую Венеции пою я, и вторят ей
влюбленных голоса:
Любить, любить, любить,
Любить, как любят Казанову, – через века, через
года,
Стареют города и лица, любовь же не стареет
никогда.
Мне чудится – вошел ты тихо,
И, своею тенью случайный солнца луч загородив,
Меня поцеловал так, словно нежностью любви
своей
В губах моих ты гнездышко облюбовал.
И воздухом, тобою принесенным с Риальто —
Праздного моста того – как соком праздничного
Счастья напоил, и ароматом розы утренней,
Венецианской, как завтраком влюбленных
накормил.
И глаз людей влюбленных отраженья, как свет
Впускаешь в комнату мою, и лишь твои глаза
В потоке этом отыскиваю и люблю.
И многолицие любви в толпе людей и радует,
И восхищает, и вот уж стая белых голубей —
Детей Венеры – в тугую высь взмывает.
И грусть, и счастье в жгучий тот водоворот
Любви впадая, толпой людей стекает по мосту,
И люди эти неповторимость утра венецианского
вдыхают.
И в сказочной той галерее жизни могу картину
Выбрать я любую, но среди сотни глаз той
Праздничной толпы лишь по твоим глазам
тоскую.
Жасминовые лепестки —
Роскошные пальцы восточных красавиц,
Китайского неба лучи вас касались;
В волшебном напитке теперь прикасаюсь
Своими губами – я.
Вас ветер ласкал руками своими,
О запахе чудном моля,
И ночь вас смущала темными крыльями,
Цветки закрывать веля.
И чувствовать вкус жасминов нежных —
Как чувствовать вкус бытия,
Как восхищаться небом прекрасным,
Как знать, что все в этом мире едино:
Жасмины, и ветер, и я.
Гроздьями ливня – сливой небесной – залиты
неба сады,
Дремлет крольчонок в комнате теплой, видит
сладкие сны.
Веки – раскосы, тонкие лапы, нежная влага глаз;
Как ты влюблен в рук моих ласку, грезя о ней
сейчас.
Век твой недолог, но радость земную каждый
получит сполна:
Час – моей радости, твоей – минута смыслом
одним полна.
Смысл любви для всех одинаков, жажда
у всех – одна,
Души амброзией наполняем, этот подарок – один
на двоих нам —
Памятью на века.
Маленький друг, уйдешь слишком скоро – участь
у всех одна.
В снах буду видеть, как теплые уши твои нежно
ласкаю я.
Своими крыльями свободу ты волнуешь,
И крыльями предвосхищаешь холсты
Невидимых для глаз шедевров.
Рисуешь.
Что крыльями своими ты рисуешь,
Что так волнует и тревожит мои нервы.
И каждый день все в тот же час
Вниманья ищешь моего ты,
И невнимание минутное мое
Как вызов принимаешь.
Я здесь.
Тобой я восхищаюсь.
И в красоте твоей не сомневаюсь
Ни минуты.
Узоры твоих крыльев – сна наяву начало,
Где сон и явь дружны,
Где бабочка моя – учитель,
Где я – ее лишь верный ученик,
Где красотою мир рисовать
Меня научит.
Ты, как тот серебряный ландыш, —
Свою песню неслышно поет,
И венок тонкорукими стеблями
Из волос моих ловко плетет.
Зазвенишь, и – раскаешься в звоне —
Так он сладок, но нет, не для всех —
Лишь для тех, кто услышать достоин
Светлый звон колокольцев тех.
Шапка светлых волос – нимбом,
Ландышу белый цвет – к лицу,
И найти бы дорогу к сердцу —
Твоему золотому дворцу.
Потерянное тело – неумело,
Лишь странный дом для чувств моей
души,
А, ведь, когда-то и цвело, и пело,
Раскаянье похоронив в тиши.
Раскроют зеркала объятья по привычке,
Но странен телу старой песни звон —
Подвластное той красоте и тайне,
С душою тело дышит в унисон.
Земную быль придумало сознанье,
Полутенями сделало людей,
Чтоб времени рукой – воспоминаньем
Прошедшего создать и тень и день.
Запечатлев навек души движенья,
Улыбкой странною – из света в тень,
Пыльцой в лучах летают привиденья
Прошедших дней.
Открытыми души глазами
Внимаю этой жизни каждый день;
Прикосновенья дней твоих запоминаю
Через их свет, через их тень.
Так просто скользят, переходя друг в друга,
Земной реальности часы передо мной;
Но им не избежать воспоминаний —
Лихого багажа дарованных мне лет,
Другого измеренья назиданий
На мой вопрос, на мой ответ.
Хочу отдать тепло огня в камине
Морозящему лапу псу или же спину.
И не по вкусу мне вино – кровавым дивом,
Мне душу не развеселит оно, пока есть льдина.
На глыбу равнодушья-льда – разутым сердцем,
Чтобы – до дна, чтобы до льда достать всей
честью.
Мне радостью эта война,
Топленье – силой;
По льду – весной,
По центру льда – тепла плотиной.
Откройте, наконец, сердца и оглянитесь!
Тоской у вас весь мир в глазах,
А жизнь – в зените.
Мы человечность, как цветок в себя посадим,
Чтобы она цвела в других, когда не станет
Нас – себя и каждого.
А люди – пас, души – в кювете, и надо захотеть
Помочь, чтобы спасти и быть в ответе.
Вы захотите? – Ах, да ведь жизнь – в зените,
И надо многое успеть во многих сферах:
И в жизни, суете, детях, проблемах.
Не суть, как важно, что у бездомного
Бродяги-пса кость голодом застряла в горле,
И также мечется в душе тоска – безвыходно,
Бесповоротно.
А нужно только – оглянуться и посмотреть
В ту сторону, где есть добро и солнце есть;
И душу накормить с руки, как того пса из
подворотни.
Проблемы? Долгов не счесть? – Должны.
– Мы все —
Душе должны, тем, что не сделано и сделано
не будет;
И жни-не жни, один на всех нам и кузнец,
и жнец,
И с смертью мы убудем.
Вот, только, перед этим не забыть бы —
(Забудем! Не каждому дано!)
Душу разбудить, чтобы и тело научила она
песню петь.
Чтобы стареть, и с каждым днем, мертвея
телом,
Не умирать, а – создавать – неспящею душой
и делом.
Ох, научиться бы! – Хотите? – Сможете. —
Кормя других и с сердца, и с руки – себя
накормите.
Он – накормил. Всех. В пустыне выбрав голод.
Не в царстве, но в кресте Cвоем найдя ответ
И зная, что за всех в ответе.
Но каждый выбирает сам – встать за каким
ответом.
И пища нам дается днем, и светом, и чтобы
жить
Неспящею душой и, как бы ни страшила всею
смертью ночь —
Вот, только б оглянуться!
Смочь!
«Все в этом мире – не конец…»
Все в этом мире – не конец,
Все в этом мире – не начало.
И матери вкус молока
Для каждого лишь дня начало.
И в просьбах к миру проку нет,
Они – лишь наших душ веленье.
В надежде – тихий, вечный свет,
И с миром этим – примиренье.
Срываем радостно цветы
И с жадностью к себе подносим,
Вот, также и цветы любви
К ногам печали преподносим.
Ты не спеши топтать любовь,
Разменивать монетой грусти;
Ты лишь смотри, вдыхай и чувствуй,
Любовь есть жизни – кровоток.
И, если в тайну ту проник,
Что для любви и жизни мало,
Ты верь до самого конца
И верой начинай с начала.
Ознакомительная версия.
