Джордж Байрон - Манфред

Луна встает большим багряным шаром.
На высоте, где ни единый смертный
Не запятнал снегов своей стопой,
Слетаемся мы ночью. В диком море,
В хрустальном океане горных льдов,
Мы без следа скользим по их изломам,
По глыбам, взгроможденным друг на друга,
Подобно бурным пенистым волнам,
Застывшим посреди водоворота,
И вот на этой сказочной вершине,
Где отдыхают тучи мимоходом,
Сбираемся на игрища и бденья.
Сегодня в полночь — наш великий праздник,
И, на пути к чертогам Аримана,
Я жду сестер. — Но что они так медлят?

Злодей венценосный,
Низвергнутый в прах,[15]
Томился в изгнанье,
В забвенье, в цепях.
Я цепи разбила,
Расторгла тюрьму, —
Я власть и свободу
Вернула ему:
Потоками крови он землю зальет,
Народ свой погубит — и снова падет!

Плыл в море корабль, точно птица летел:
В эту ночь ему горестный выпал удел.
Ни мачт, ни снастей, ни ветрил, ни руля —
Ничего от него не оставила я.
Один лишь пловец, — он достоин того, —
До прибрежья достиг, — я щадила его:
Предатель, пират,[16] снова будет он жить,
Чтобы мне своей темною жизнью служить.

Спокойно спал город, —
В слезах и тревоге
Увидит он утро;
Медленно, мрачно
Чума распростерла
Над городом крылья.
Тысячи пали,
И тысячи тысяч
Падут пред всесильной.
Живые погибших, —
Любимых и милых, —
Покинут, спасаясь
От призрака смерти.
Ужас и злоба,
Скорбь и смятенье
Охватят людей.
Блаженны почившие,
Взор отвратившие
От кары моей![17]

В руках у нас — сердца людей,
Наш след — их темные могилы.
Лишь для того, чтоб отнимать,
Даем мы смертным жизнь и силы.

Привет! — Где Немезида?

На работе,
Но на какой — не знаю: я сама
Не покладала рук до сей минуты.

Да вот она.

Все нынче опоздали.
Где ты была?

Женила дураков,
Восстановляла падшие престолы
И укрепляла близкие к паденью;
Внушала людям злобу, чтоб потом
Раскаяньем их мучить; превращала
В безумцев мудрых, глупых — в мудрецов,
В оракулов, чтоб люди преклонялись
Пред властью их и чтоб никто из смертных
Не смел решать судьбу своих владык
И толковать спесиво о свободе,
Плоде, для всех запретном. — Но пора!
На облака — и в путь! Мы опоздали.

Хвала ему, — хвала царю эфира,
Царю земли и всех земных стихий,
Кто повергает целый мир в смятенье
Единым мановением руки!
Дохнет ли он — бушуют океаны,
Заговорит — грохочет в небе гром,
Уронит взор — на небе солнце меркнет,
Восстанет — сотрясается земля.
В пути ему предшествуют кометы,
Вослед ему — вулканы мечут огнь,
И гнев его сжигает звезды в пепел,
И тень его — всесильная Чума.
Война ему, что день, приносит жертвы,
Смерть платит дань, и Жизнь, его раба,
К его стопам смиренно полагает
Весь ужас мук и горестей земных!

Восславьте Аримана! На земле
Растет его могущество — покорно
Исполнили мы волю Аримана!

Восславьте Аримана! Мы, пред кем
Склоняет выю смертный, преклоняем
Свое чело пред троном Аримана!

Восславьте Аримана! Преклоняясь,
Мы ждем его велений!

Царь царей!
Все, что живет, что существует — наше,
А мы — твои. Но, чтобы наша власть
Могла расти, твою усугубляя,
Наш долг быть неустанными в трудах,
И мы свой долг исполнили: мы свято
Свершили все, что повелел ты нам.

Что вижу я? Безумец, жалкий смертный!
Пади во прах.

Я узнаю его.
Он грозный и могучий чернокнижник.

Повергнись ниц и трепещи, презренный!
Перед тобой — и твой и наш владыка.
Ужели ты не видишь?

Сын Земли!
Прострись во прах пред троном Аримана,
Иль горе непокорному!

Я знаю.
И все ж не гну колен.

Тебя научат.

Напрасный труд. Не раз во мраке ночи
Во прах я повергал свое чело,
Главу посыпав пеплом. Не однажды
Изведал я всю горечь униженья,
Пред собственным отчаяньем склоняясь,
Пред собственною скорбью.

Ты дерзаешь
Восстать на Аримана? Отказать
Владыке в том, что воздает покорно
Ему весь мир? Не трепетать — и где же?
Пред ужасом величия и славы,
Пред троном Аримана? Ниц, безумный!

Пусть Ариман воздаст хвалу творцу,
Кем создан он не ради поклоненья.
Пусть он склонит главу: мы вместе
Склоним тогда.

Раздавим червяка!
Растопчем!

Прочь! — Владыка сил незримых,
Перед тобою смертный, не похожий
Ни на кого из смертных, как об этом
Свидетельствует вид его и то,
Что он перед тобой. Его страданья
Бессмертны, как и наши; знанья, воля
И власть его, поскольку совместимо
Все это с бренным прахом, таковы,
Что прах ему дивится; он стремился
Душою прочь от мира и постигнул
То, что лишь мы, бессмертные, постигли:
Что в знании нет счастья, что наука —
Обмен одних незнаний на другие,
Но я еще не все сказала: страсти,
Всесильные и на земле и в небе
Над всем, что только существует в мире,
Так истерзали грудь его, что я,
Не знающая жалости, прощаю
Того, в чьем сердце жалость он пробудит.
Он мой — иль твой — но ни один из духов
Не равен с ним и им владеть не будет.

Зачем он здесь?

Пусть смертный сам ответит

Вы знаете, что властен я, — без власти
Я б не был здесь, — но мне не все покорно.
Я помощи прошу у вас.

Скажи,
Что хочешь ты?

Заставь восстать усопших.

Великий Ариман! Что повелишь мне?
Дозволишь ли?

Да будет так.

Кто должен
На мой призыв покинуть мрак могилы?

В земле непогребенная — Астарта.

Дух или Призрак!
Ты, что была
Создана прахом
И в прах отошла;
Ты, что утратила
Облик земной, —
В облике смертном
Восстань предо мной!
Сердце и очи,
Голос и лик
Вырви из жадной
Могилы на миг!
Восстань! Восстань от сени гробовой!
Тебя зовет убийца твой!

И это смерть? Румянец на ланитах!
Но не живой он, — странный и зловещий,
Как тот, что рдеет осенью на листьях.
Астарта! — Нет, я говорить не в силах,
Вели заговорить ей: пусть она
Простит иль проклянет меня.

Дух, ответствуй! Заклинаю
Властью неземной,
Тайной силой, что расторгла
Плен могильный твой!

Молчанье!
Оно страшней ответа.

Я свершила
Все, что могла. Великий Ариман,
Тебе лишь покорится призрак: повели ей
Открыть уста.

Дух, говори!

Молчанье!
Бессильны мы, — над нею власть имеют
Другие духи. Смертный, покорись
Своей судьбе.

Услышь меня, Астарта!
Услышь меня, любимая! Ответь мне!
Я так скорбел, я так скорблю — ты видишь:
Тебя могила меньше изменила.
Чем скорбь меня. Безумною любовью
Любили мы: нам жизнь была дана
Не для того, чтоб мы терзались вечно,
Хотя любить, как мы с тобой любили, —
Великий грех. Скажи, что ты меня
Простила за страданья, что терплю я
Мученье за обоих, что за гробом
Гебя ждет рай и что умру и я.
Все силы тьмы против меня восстали,
Чтоб к жизни приковать меня навеки,
Чтоб я перед бессмертьем содрогался,
Пред будущим, что может быть подобно
Прошедшему. Мне нет нигде покоя.
Чего ищу, к чему стремлюсь — не знаю,
Лишь чувствую, чтó ты и чтó я сам.
Пред гибелью хоть раз мне дай услышать
Твой голос сладкозвучный, — отзовись!
Я звал тебя среди безмолвья ночи,
Я спящих птиц будил среди ветвей,
Зверей в горах, и темные пещеры
На тщетный зов, на сладкий звук: Астарта!
Мне отвечали эхом — духи, люди
Внимали мне, — лишь ты одна не внемлешь!
О, говори! Я жадными очами
Искал тебя среди небесных звезд.
О, говори! Я исходил всю землю
И не нашел нигде тебе подобной.
Взгляни вокруг — мне бесы сострадают,
Я вижу ад, но полон лишь тобою.
О, говори!.. О, говори хоть в гневе,
Но только дай хоть раз тебя услышать.
Хоть только раз!

Манфред!

О, не смолкай!
Вся жизнь моя теперь лишь в этих звуках!

Манфред! Заутра ты покинешь землю.
Прости!

О нет! Скажи, что ты простила.

Прости!

Скажи — увидимся ли снова?

Прости!

О, пощади: скажи, что любишь!

Манфред!

Ушла — и вновь ее не вызвать.
Вернись к земле. Слова ее свершатся.

Он потрясен. Кто смертен, тот не должен
Искать того, что за пределом смерти.

Да, но взгляни, как он собой владеет,
Свои мученья воле подчиняя!
Когда б он был одним из нас, он был бы
Могучий дух.

Быть может, ты желаешь
Спросить еще о чем-нибудь?

О нет.

Тогда прости на время.

Разве снова
Мы встретимся? И где же? На земле?
Но все равно. Я твой должник. Простите!