Помню, в 1965 году в Москве проходил форум «Женщины Мира в борьбе за мир». Концерт при закрытии форума начался песней на стихи Александра Соболева «Женщины мира» (музыка Юрия Ефимова) и закончился, как заканчивались в те годы все сколько-нибудь заметные собрания, а уж значительные и подавно, — «Бухенвальдским набатом». Где находился тем вечером автор двух этих песен? Логично предположить, что сперва в качестве почетного гостя форума принимал участие в его работе, а затем вместе с делегатами и другими гостями переместился в концертный зал на торжественное закрытие. Увы!.. Успех своих песен — успех бурный, шквальный, когда зал взрывался аплодисментами, — он наблюдал дома, сидя у телевизора. Я это хорошо запомнила. Как сейчас вижу выражение его лица: глубоко сосредоточенный, без улыбки взгляд, устремленный на экран и... казалось, мимо, в себя... тогда я поняла с ужаснувшей ясностью, как можно убивать человека, не прикасаясь к нему, как можно отравить счастье и радость от творческой удачи.
И теперь, десятилетия спустя, я определяю его тогдашнее состояние словами Федора Абрамова: «А ты, оплеванный и униженный, пиши многие годы. Вот это — подвиг! Вот это — мужество!»
К описанию разных «не положено!» в жизни поэта Александра Соболева прибавлю еще и такое: ни к одной своей «круглой дате» не сподобился он услышать, как это было заведено: «За выдающиеся заслуги... наградить...»;
За «Бухенвальдский набат» поэт Соболев не заслужил в глазах компартии даже простого «спасибо». Народ неистовствовал, внимая песне, а партия и правительство были, как всегда, не в ладах с мнением народа.
Мне приходится напоминать, что Соболев был инвалидом войны пожизненно. Издеваться над здоровым человеком — стыдно, непорядочно. Глумиться над инвалидом — преступно, кощунственно. И вот после такой «преамбулы» задаю вроде бы риторический вопрос: допустимо ли, нравственно ли отбирать у инвалида заработанные им деньги?.. Но власть партийная, отбиравшая гонорары у поэтов и композиторов за выпущенные грампластинки, не сделала исключения и для инвалида Соболева.
Фирма «Мелодия» не успевала поставлять в торговую сеть грампластинки с «Бухенвальдским набатом», вышло их, как сказали Соболеву, что-то около девяти миллионов. Доля гонорара автора стихов составляла, по приблизительным подсчетам, почти миллион рублей, тех, доперестроечных, неинфляционных. Чтобы получить представление о размерах гонорара в современных дензнаках, надо к упомянутому миллиону приписать четыре нуля... Соболев из заработанных за грампластинки денег не получил ни копейки. Написал Косыгину, попросил хотя бы двадцать тысяч (из миллиона). Ответа не последовало... И когда автор знаменитого произведения собрал документы для оформления пенсии по возрасту, его средний заработок составил 275 рублей. Может быть, ему дали персональную пенсию? Нет, он и этого оказался недостоин.
Странные мысли приходят в голову, когда вспоминаешь незначительный вроде бы эпизод, связанный с «Бухенвальдским набатом» и его автором.
Как рассказал Александру Соболеву знакомый артист Ансамбля песни и пляски Советской Армии, он оказался случайным свидетелем разговора, происшедшего во время гастролей ансамбля во Франции. Успех «Бухенвальдского набата» был, как всегда, огромен. После концерта к руководству ансамбля обратился один из слушателей. Этот человек хотел узнать, каким образом он может в благодарность за «Бухенвальдскии набат» передать в подарок автору слов этой песни легковой автомобиль.
Присутствовавший при этом «человек в штатском» ответил: «У него есть все, что ему нужно»!
Можно ли себе представить, что и четыре года спустя после начала победного шествия «Бухенвальдского набата» по всему миру поэт Соболев продолжал жить в бараке? Да, да, в бараке, «по уши» осевшем в землю, разумеется без каких-либо удобств. И, похоже, никто не собирался его оттуда извлечь. Между тем окружающим было непонятно, как это такому человеку не дают подходящую квартиру.
Во что обошлись поэту эти долгие барачные годы, надеюсь, ясно.
Чего стоило мне добиться свидания с секретарем парторганизации ЦК КПСС, тоже объяснять не надо. Но после разговора с ним, к счастью журналистом в прошлом, буквально через два дня нам прислали пять ордеров на квартиры — на выбор, все в хрущевках, одна другой хуже. Так мы переехали в малометражную двухкомнатную квартиру. У больного поэта появилось место для отдыха и работы — комнатка-восьмиметровка.
Разумеется, никто не собирался заботиться о летнем отдыхе талантливого, к тому же больного человека. И не будь у моей овдовевшей мамы половины горсоветовского дома, площадью в 18 квадратных метров, с небольшой террасой, сидеть бы Соболеву в душной, задымленной Москве «в обнимку» со своей второй группой инвалидности безвыездно. Даже собес и тот не выполнял по отношению к нему закона об обязательном ежегодном предоставлении путевки в оздоровительное учреждение инвалидам войны первой и второй групп.
Что ж, хвала Озерам! В них Александр Соболев написал не только «Бухенвальдский набат», но и большую часть своих стихов, в последние годы — и роман. Чистый воздух, тишина, сосновая роща возле дома, близость Песочного озера — старицы Оки, близость и самой Оки, окружающие город со всех сторон леса — естественно, в такой благоприятнейшей обстановке и жилось, и работалось отлично. Тесновато, так сказать, жилплощадь мала? Но мудрый народ давно сказал: «В тесноте, да не в обиде».
Занятная и грустная история отношения к Соболеву властей города Озеры. Очевидно, поначалу, поддавшись, как и все, гипнотическому действию «Бухенвальдского набата», узнав, что прекрасные стихи написаны у них в городе, они даже без просьбы Соболева расширили террасу до 12 метров (та, на которой был написан «Бухенвальдский набат», имела пять с половиной) и заговорили о благом намерении — построить за свой счет поэту дом на высоком берегу реки Оки.
Но очень скоро отцы города сообразили, что ошиблись. Они поняли, что поэт Соболев — не любимчик «верхов». Повод для прозрения был налицо: вроде бы знаменитая птица, а проводит каждое лето в такой захудалой, уж никак не золотой клетке. И их осенило: песня живет сама по себе, а ее автор — сам по себе. Песне — слава, автору — шиш. Значит, он в глазах «верхов» не выдающийся, а как все «простые» люди, бесправный, значит, никем и ничем не защищенный.
И когда моей маме исполнилось 80 лет и ее необходимо было взять к нам в Москву, озерские власти без стеснения показали Соболеву, чего он стоит в родном Отечестве. Соболев попросил в горкоме оставить небольшое жилище ему в качестве дачи: и как поэту, и как инвалиду. Ответ Озерского горкома партии должен во веки веков служить мерилом «ума, чести и совести» компартии. Он гласил: «Отказать, так как он уже прописан в Москве».
Никогда не пойму, зачем понадобилось секретарю Первомайского райкома партии Москвы расставлять Соболеву ловушку? Дело в том, что Соболеву пришлось пойти к нему на прием: в связи с увеличением нашей семьи поэт лишался своего небольшого кабинета, комнатку-восьмиметровку он уступил моей старой и больной маме. Наша двухкомнатная квартира была малометражкой — 25,5 м. Соболев попросил секретаря райкома помочь по возможности побыстрее поменять нашу квартиру на трехкомнатную, пусть тоже малометражку, и хорошо бы поближе к лесопарку Измайлово — нет дачи. Ответ партруководителя обнадежил: пусть теща возьмет справку, что сдала свою жилплощадь городу Озеры, и мы в течение двух-трех месяцев подберем вам квартиру. А когда требования были выполнены, тот же секретарь сказал: «Поставим вас на льготную очередь. Года через два...» Это означало: больному поэту два года жить в стесненных и уж отнюдь не рабочих условиях, два года не выезжать на лето за город. Места отдыха (слава озерским властям!) мы лишились. Вот это — капкан! Вот это — западня! Отчаявшись, я написала письмо в Отдел культуры ЦК КПСС. Тогдашний замзавотделом культуры, будущий редактор газеты «Советская культура» Беляев лично и терпеливо объяснял мне значение термина «не положено» в данном конкретном вопросе. Ну, хоть в омут головой, помощи ждать неоткуда!
Но... тут произошло чудо. Не знаю, по какой причине, по сей день это для меня загадка, позвонил инструктор Отдела культуры Цветков, подчиненный Беляева, и стал упрекать меня за наветы на секретаря Первомайского райкома. Он, Цветков, только что говорил с ним о Соболеве и услышал, что в райкоме недоумевают, куда же пропал Соболев, ему уже подобрана квартира, а он не идет получать ордер. Я осталась буквально с открытым ртом... А чудеса продолжались: Соболеву позвонила вдруг дама из районного отдела учета и распределения жилплощади и сладчайшим голосом попросила его и его супругу подойти в такой-то день, в такой-то час получить ордер, но раньше, если угодно, посмотреть квартиру. Так мы очутились в Южном Измайлове, в доме рядом с лесопарком.
