Что в сей книге? Пожалуй, с собой расставанье, с той весенней зарёй, что несла день утех, с дорогими людьми…
class="v">взлёт весеннего вдохновенья,
разудалой природы игра.
По садам — хороводы невест:
пышных яблонь, тоненьких вишен.
Хор венчальный? Слышен он, слышен!
Соловьи распевают окрест.
В эту пору беда не беда.
Май бушует в зелёных садах.
Вот и радость: в начале июня
щебет ласточек ловит мой слух.
Лето, лето звенит в этих струнах,
вьётся в сини небес птичий круг.
Прилетели! И лето запело,
заиграло, заплыло травой.
Отворились земные пределы —
катит валом зелёный прибой.
Не весенняя нежность и слабость —
всё могучею силой полно.
Кисть сирени к земле свою тяжесть
клонит — душных созвездий руно.
И листва не сквозит — облаками
тёмной зелени ввысь поднялась.
Зародилась и зреет над нами
тайна — лета заветная власть.
Юрких ласточек шёлковый шелест,
звон во ржи скрытых перепелов —
этой музыки знойную прелесть
будь готов слушать!
…Вечно готов.
Зной, жара. Где спрятаться —
крутится в уме.
Тень нашёл — нет разницы,
Что ж, терпи вдвойне.
Впрочем… Ты вставал хоть раз
в ранние часы?
Там прохлады про запас,
на траве — росы.
Задержался ль вечером,
как утихнет зной,
в тишине доверчивой
зорьки золотой?
Может, ночью раз озяб
у речной воды?
Освежился — и назад.
Мокрые следы.
Зной нас жарит только днём.
Спрячемся вдвоём.
Нашему молению
внял Морозко-дед.
В Северных владениях
где-то друг-сосед
Ветродуй.
— Гони к Москве
горы облаков.
Залежались в вышине,
сборщики паров.
И, откуда ни возьмись,
шквальный ураган.
Разродилась неба высь —
водяной таран
струй холодных и тугих
с плёткою ветров
рушил полусон больных
трав, кустов, дерёв.
— Благодарствуй, Ветродуй!
Только слишком не балуй.
Хмурь ушла, как будто сдули,
нет и бьющих жаром глаз.
Это рожица июля
в новый час.
Дни последние дарил он
тихую теплынь.
Мелким дождичком сорила
ночи синь.
Ты не сразу, друг постылый,
нас покинь.
На прилавках всюду клюква —
красные горошины.
Собирали чьи-то руки
ягодное крошево.
— Из каких краёв?
— Тверских.
— То-то больно крупная.
Там лесов, болот глухих!
Доля многотрудная,
кого кормят огород,
лес — места укромные,
где среди лесных пород
зреет снедь съедобная.
Кто её своей считает,
встанет рано, до зари.
Сапоги в росу ныряют,
врозь бормочут: раз, два, три.
А потом летают руки
вслед за ягодой лесной
иль болотной до разлуки
с лесом мокрою порой.
Всё про ягоды. А рыжик,
груздь упругий, боровик?
В день заветный их услышат
тётка Оля, Глеб-старик.
Среди них есть и Калиныч*
с земляникою в руке.
Он поэт в душе, хоть лично
вырос на Тверце-реке.
Этим летом местный житель,
по лесной тропе ходок,
заглянул в мою обитель
и малины приволок.
2021 г.
* Персонаж рассказа Тургенева «Хорь и Калиныч». Орловские угодья. Пришёл к другу с букетом из кустиков земляники.
Дачный рай по осени ждёт-пождёт заботы
от меня, надеется, что не подведу.
Ночью уже настежь зимние ворота:
заморозки щёлкают, иней поутру.
Днём прогонит солнце все ночные страхи.
Сад стоит по пояс в золотой листве.
— Ты надень нам всё же белые рубахи
на стволы, надёжнее будет по весне.
— Принагни пониже нас, чтоб снежок засыпал, —
шепчет мне малина. Роз колючий ряд
зацепил, напомнил. Ну, денёчек выпал!
Кто ещё мне выдаст на труды наряд?
Всё. Замкну калитку. А на сердце тяжесть:
вдруг рассвирепеет зимушка-зима?
Остаются сирые. Как-то снег поляжет?
Долгий срок томит меня без вины вина.
Год плетётся к завершенью —
середина декабря.
Люди ходят хмурой тенью,
лёд ругают, тьму корят.
Так закончился бесславно
и ещё один денёк.
Глянь в окно: бесшумно, плавно
начал сыпаться снежок
не случайный, проходной —
гость надолго, гость ночной.
Утром вышла — где дороги?
Снеговая целина.
Рассердилась: жалко ноги.
Но горячая волна
радости накрыла душу.
Сеть березовых ветвей,
нет, пушистых снежных кружев
в слабом свете фонарей,
в синеве всех декабрей
упадает пеленою
впереди и надо мной,
вся обвита тишиною,
вся безмолвье и покой.
Разгребая снег, несу
бережно зимы красу.
