Детство
Виноградная гроздь
наливается соком душистым.
Сколько ягод сплелось,
не желают поврозь,
потеснились бочком золотистым.
Вот крыжовника куст.
В тьме колючей плетеная чаша.
Дом овсянки не пуст,
голосит желтоуст
хор птенцов, как ребятушек наших.
Мельтешат по земле,
на просторах её бесконечных,
незнакомые мне
точки света во мгле —
миллионы существ человечьих.
Как средь них весело!
Жизнь кипит, ты в летящем потоке.
Но в час горя — тепло,
в день ненастный — светло
от родных! Чуешь счастья истоки?
Тот обычай простой
стайкой плыть в океане житейском —
он зовётся семьёй,
дар великий земной,
дар природы. Прими и согрейся!
Я сижу над водою
средь высокой травы.
Мотыльки надо мною
вкруг лица, головы.
И мне стало казаться:
то не бабочек лёт,
чуть касаясь, роятся
ИМЕНА — звон идёт!
Много лет они рядом,
наши, только мои.
То трещат, как цикады,
то затихнут вдали.
Новый как-то прибился.
Дима, Дмитрий. Ну что ж!
Наяву. Не приснился.
Как и имя, хорош.
Никогда не исчезнут,
до последних минут.
Светят, лепятся тесно
и своих узнают.
Марья, Анна, Иван… —
чуть развею туман.
Вера, с ней Михаил —
каждый дорог и мил.
* * *
В именах мотыльковых
незнакомец идёт.
Рой кружится, раскован.
Чей-то длится полёт.
Я тебя нередко вижу в предрассветном сне:
в чёрной кепке и пальто подошёл ко мне.
От лица ловлю печали и покоя свет.
Всё живое, всё родное много, много лет.
Моим бедам сострадал ты молча, про себя.
Принимал как драгоценность все заботы дня.
Помню, пишешь и читаешь за столом в тиши.
Что-то важное решаешь для своей души.
Никого не обвинял ты на краю судьбы,
что несла мятеж и войны, «Выжить бы!» — мольбы.
Знаю, чувствую, сложился в камнепаде дней
человек большой, подспорье для мечты моей
провести пред чистым взором жизнь свою, детей,
выбраться из пут невзгоды, из её сетей.
«Время трудное» винить?
Иль стараться жить?
Заглянул к нам дядя Гриша в Рождество.
Первой маме поклонился. Так светло
улыбнулся и гостинец свой достал.
— Будь здорова, — молвил тихо, — лет до ста,
красота ты моя в доме, красота!
Мама Аня была женщиной простой
и уставшей, не блистала красотой.
Но все приняли заветные слова.
Да, права оценка дядюшки, права!
И с любовью посмотрели на неё:
светит так, что мы молчим, не узнаем.
В деревеньке под Москвою
две девчушки — я и Таня.
Далеко завод с трубою,
с нами рядом баба Маня.
Стужа зимнею порою
заметелит окна снегом,
дом набьёт тяжёлой тьмою.
Лишь у тёплой печки нега.
В темноте сидеть так лихо,
стали ссориться, скучая.
Печь наладив, баба тихо:
— Может, посумерничаем?
Рады. На лежанку кучкой
сели.
— Сказку пострашней!
— Расскажу-ка я вам случай,
бывший в младости моей.
И журчит, журчит беседа.
Где рассказ, а где вопрос.
Раскраснелись непоседы.
Что им тьма и что мороз!
Посумерничать… На даче
слово вспомнила не раз.
Вновь гроза. Вот незадача:
ток отключен, свет погас.
Возмущаемся. Ослепли
телевизор и компьютер.
— От безделья лезь хоть в петлю! –
восклицаем поминутно.
А сумерничать не стали.
Не умели? Не желали.
Из далёких детских дней горестный упрёк:
«Кошку-то вы любите больше, чем меня».
Лет мне… десять? Тане — семь. Это нам урок.
Почему слова нежданно в памяти звенят?
В моих грёзах бабушки Мани силуэт.
С нами от рождения рядом день деньской.
Март. Втроём отпразднуем старины завет:
будем кликать дальних птах с солнцем и весной.
Из ржаного теста птиц нынче нам печёт.
Крылышки распластаны, хвостик нарезной.
Жаворонков с торжеством (вот какой почёт!)
мы на крыше поместим кладки дровяной.
И споём «Летите, лето принесите!»
Внучек, родная, прости, жадных до игры.
Горечь слов твоих и слёз навсегда со мной.
Ты по жизни тихо шла и свои дары
раздавала не скупясь щедрою рукой.
Помечтаю. За столом мы сидим вдвоём.
Пар над чаем, ситничек пахнет молоком.
Задушевный разговор не спеша ведём.
Ты рассказывай, пойму, в возрасте таком.
Позвоню негромко строчками стиха
в край неведомый, далёкий.
Светлым облаком душа — в ней нет греха —
там парит, не одинока.
В нашем детстве невозвратном, голубом
звали Танею, Танюшкой.
В день пасхальный нарядили нас вдвоём
в платья красные горошком.
А под Новый год в овчинной шубе я
с лавки падала — Год Старый.
Из сеней сестра — куранты зазвенят —
Годом-Принцем вырастала.
Выросла. Уж сына-первенца ждала.
Роскошь — тело молодое.
Что в лице её? Пусть донесут слова:
Красота Надежды и Покоя.
Придержи, судьба, свои права,
не пускай подольше время злое…
* * *
Подкатился колесом Татьянин день.
Он всегда звенел — семейный праздник!
Проберусь хоть в мыслях (несмотря на темь)
в сиротливый дом. Чужой он разве?
Вспомню, как одни сидели за столом
и о чём-то говорили,
не приметив: то не звёзды за окном —
наши годы мимо плыли…
