распространился как поэт, хотя ни единого раза не был напечатан.
Читают Лимонова и во многих заграничных городах.
Первые американские хиппи появились в 1967 году.
Лимонов же жил у реки, ночевал в сараях и подвалах уже года с 1960-го. С 1964 года он уже непрерывно ведёт жизнь, полностью подпадающую под определение «Свободного существования».
т. е. живет плодами рук своих, нанимает комнаты от хозяев /по выражению Достоевского/, не служит и располагает собой по собственному усмотрению.
Если ему кто нравится – он с ним дружит, если нет – национальному герою легко в сторону уйти.
Национальный герой в тот период ничего не покупает /как, впрочем, и в этот/ у государства кроме несчастных продуктов питания.
Деньги немногие, нужные для питания, ему доставляет шитьё брюк. Непосредственно на эти деньги, получаемые из рук заказчиков, каковыми являются его многочисленные друзья, он и покупает еду.
Национальный герой говорит:
Окуджава и все прочие – выдохшееся поколение. Сюсюканье городских романсов инженерам в протёртых штанах это очень нравится. Под эти романсы хорошо просерать свою жизнь на службе, под их мелкотравчатый гуманизм.
Внушить новый образ жизни – вот что насущно необходимо нации.
Национальный герой размышляет:
«Как на мелкие цели, так и на великие затрачиваются одинаковые средства. Гений это тот, кто не занимается мелочами, а умеет оборачиваться только к главному».
«Я ввёл в обиход выражение простые люди в его отрицательном смысле. И не жалею об этом. Я сам был героем времени»
– сказал Лимонов.
И так он сказал:
«Нужно непременно играть. И нужно заиграться. И нужно довести игру до конца – до смерти. /Играть – принять чуждое, но желаемое/».
Ещё Лимонов сказал:
Сахаров и Солженицын – дети радио. Вся так называемая русская оппозиция обязана своим существованиям радиостанциям, а отнюдь не смягчению нравов. Пляши, Маклюэн! Никогда ранее в России такое не было возможным. Мы тоже удостоились включения в мировую деревню.
Однажды Лимонов бросил вскользь:
«Легенды Александра Великого, Цезаря, Наполеона, Мао-Тзэ-Тунга – грошовая глупость, лубочный вариант для непосвященных. Я берусь воспитать из подходящего русского мальчика великого полководца и необыкновенного мудреца».
Ох эти главы правительств! Эти Чаушеску, эти Никсоны! Они напускают на себя такой вид, точно мы без них не ели бы, не жили, не существовали. Благодетели! А то до них было пустое место. Сплошной Салтыков-Щедрин был, да?
произносит национальный герой.
Надо отнять у них их ореол. Никакой таинственности нет у бюрократов!
Чего ищет человек? /отдельный человек/
Славы и чести
А чего ищет государство в лице всех?
– покоя и усреднённости
и это он сказал.
Для воспитания в простых людях чувства историзма нелишне выпускать пуговицы с изображениями /поясными портретами/ великих людей древнего, старого и нового времени. Люди, каждодневно надевая одежды, наслаждались бы видом высоких особ, которые одновременно служили бы и примером.
так он предлагает. Он – национальный герой Лимонов.
Вот он был неким символом. Вот он был вечным притворой, этот Лимонов, чёрт его знает, чем и кем. С одной стороны, энергичен, стоек. С другой стороны, вдруг где-нибудь на людях, где его не знают – разноется, притворится, в присутствии каких-либо юношей, что те его успокаивать начнут. А выйдет на улицу, как рассмеётся!
Так и корчил дурачка, даже рожи корчить утруждался. Войдёт, бывало, простофилей глупым в иные дома, да так привыкши у двери их и впредь лицо быстро сменяет.
Моя голова атакуется информацией
ТВ вчера мне показал, как японцы ловят в иле каких-то полубычков, полурачков. Знать мне это нужно или не нужно, во всяком случае, я теперь это знаю.
Лимонов.
Он вспоминает:
«Я любил покидать друзей, когда вырастал из них. Я не был лишен сентиментальности, но помню облегчение, с каким я выходил из ворот завода “Серп и молот”, полностью рассчитавшись и поставив нужные лиловые печати. Мир снова был неясен, открыт, а этап был позади. Так же и друзья. Я вспоминал их и вспоминаю.
Я в каком-то смысле их представитель в других высоких сферах жизни – куда они не дошли. Но я горд, и мне хочется, как Суворову при получении звания фельдмаршала, прыгать через стул и кричать “Салтыкова обошёл! Бестужева обошёл!”
И я таков».
«Ну да; я сын младшего офицера Советской Армии и вполне устраиваю низшие классы. Нельзя сказать, что происхождение сразу поставило меня в выгодное положение в мире. Отец мой играл на гитаре, был начальником клуба в своём полку и паял телевизор. Сколько помню себя, мы жили в одной комнате все втроём»
говорил Лимонов в частной беседе.
Для роли национального героя
тридцать лет вполне подходящий возраст.
Я испытывал чувства ужаса и подавленности, пока был такой как все.
Но подавленность сразу исчезла, как только я набрёл на стихи. Уже тогда.
– вспоминает Лимонов.
Вся моя жизнь есть борьба с общепринятой моралью, с моралью отца и матери, с «будь как все!»
Я говорю. «Не будь как все!»
Будь особенный – развивай в себе странности, чутко следи за собой и придёшь к искомому. К тому месту жизни, где тебя не будут мучить кошмары, а будет ясное ощущение – я стою там, где нужно и будет легко – чуть ли не взлетишь
Лимонов стал национальным героем за:
русских харьковских ребят:
Саню Красного
Костю Бондаренко,
«Голливуда»
За Кота и Леву
за капитана Зильбермана
за Витьку Косого
за друга Кописарова
за друга Кадика
За двоих Ляшенко, за Ляховича, за Ляха
За Витьку Кемченко и Витьку Ревенко
За Славку Цыгана
За Бокарева
За Гришку Приймака
За Витьку Головашова и Сашку Тищенко
За Леньку Коровина
Вовку Золотарёва
умершего Витьку Проуторова
Он дошел за недошедших:
повесившегося поэта Видченко
железнодорожника Игоря Иосифовича
спившегося поэта Мотрича
зарезавшегося поэта Аркадия Беседина
за Лёньку Иванова
за Сережку Горюнова
за директора магазина Мелихова
за Поля Шеммета
за художника Басова
за друга Гришу Гуревича
За Соколова
За Прокопченко.
Московских же ребят перечислить и нет возможности
……………………………
……………………
……………………
……………………
………………………
………………
………………
……………
………………………
……………………
…………………
…………………
……………………
………………
…………………
…………………
……………………
……………………
…………………
………………
…………………
Капитан Лукашевич вышел из ворот своей воинской части и задумался. Капитан Лукашевич должен был встретиться на Красной площади в 21 час 00 минут при смене караула у мавзолея с человеком, стоящим возле Лобного места, читающим надпись на исторической доске.
Алексей Лукашевич должен был подойти и сказать «Здравствуйте! Уже поздно осматривать Кремль, а не пойти ли нам поужинать?!» И после этого, как можно меньше взглядывая по сторонам, он и его странный знакомый должны были отправиться прочь с Красной площади.
Так всё и вышло. Спутник его был лет тридцати, а пожалуй, и чуть моложе. Фамилия его была Лимонов.
1974 г. Москва.
Русско-американские стихи (1974–1975)
«Вы знаете – любил поэт когда-то…»
Вы знаете – любил поэт когда-тоМоскву. она его как братаОна его ласкала нежная смешавс другими организмами. он правбыл от утра шатаясь в дымном шумев снегу в колёсах. В беспощадном у́месмешались грации любых сторонпоэт тогда был беспощадно «он»То к ГУМу занесёт его дорогаСтоит глядит товаров сколько многоУ всякой вещи есть своя фигура и окраскаи люди в деревенских про́стых маскахи от ворот Кавказа и от других воротприносят свою фразу все нации в народСпокойные узбеки. тревожный сын туркменНац. мены словно реки. вплывают в ГУМ вдоль стенПоэт средь них Лимоновпочти такой же сынодежда без фасонови чёрный цвет одинПальто сверхразливноекуски мохнатых брюкЛишь на лицо простоеочков наброшен крюкЕго встречали частохохол и белорусон с ними образуетневидимый союзТо занесёт его в букинистическийВ Столешников приземистый трагическийСтоит глядит он книги час и дваи без еды кружилась головаСказать теперь что стал он не такойЧто уж ему наскучил род людскойОн был растяпа и разиня. ротозейсмотреть любил на вещи на людейСвисают вещи. люди ткани мнутБольшой базар. прекрасно устаютглаза от метров ситца от папах и жёлтых рукСказать что нынче взгляд его потух?Нисколько. лишь переключился онМир наблюдает он с других сторонКак иностранцы бодрые живутчего съедают и про что поютО национальности! Вы слабость для поэтаИ нравятся чулки. носки. беретыПлащи. накидки. шубы и пальтоМашины. деньги. тысячи и стоО линии и лики президентов!О короли средь их больших моментов!О цвет и запах и бутылок этикеткиСтаринных фирм блестящие отметки!Всё это в изобилии даёт Москваманжеты белые торчат у рукаваПоэт почти такой лишь смотрит с удивленьемна мировые всякие явленья
«О войне за Хиву…»
О войне за ХивуО Хиве за войнуРасскажу я путём превосходстваНас не надо убитьИ в песках утопитьСовершить мы желаем поход свойА Хивинский тот ханДалеко отстоянОн живёт за войсками в оградахОн большой и смешнойС голубой бородойВесь в камнях соболях и наградахНу а русский солдатОн начальнику радОн в холщовом наряде с винтовкойУ него на лицеНичего о концеПритворяться умеет он ловкоПереход. переходМногодневный походВся пустыня в каза́ках солдатахПить как хочется ох!А колодец залёгВпереди в миражах и закатахЗдесь ночная постельПриближается цельИ туркмена измена не можетПомешать и не датьИ росси́янов ратьКрай хивинского ханства уж гложетОфицер впередиК белоснежной грудиПрижимает он перевязь-рукуДа от крови следыНичего. до водыДоберёмся сквозь жа́ры и муку
«Мне совершенно фигура Христа…»
Мне совершенно фигура ХристаТа и не таМне совершенно фигура Христане говорит ни чертаМне говорит он – ливийский духМежду пустыней двухВ храме которого не было нетХраминой целый светИ тёмной ночью военный отрядперестреляли ребятЭто ливийский вмещающий духластится вслухЭто вдруг тот говорит что молчалидеалист он и каннибалсентиментально покроет слезойтруп молодойВ снежной России он тот же – нашВ чёрном музее стружит карандашИ между двух потемневших старухВ нише
