Тройка*
Мчалась пара… генералов –
«Уж Москва невдалеке».
Шел Деникин на пристяжке,
А Колчак – в кореннике.
Приступили к перепряжке,
Головой Колчак поник:
Он с Юденичем в пристяжке,
А Деникин – коренник.
Мы… Юденича загнали
И загнали Колчака,
Нынче, братцы, остается
Нам свалить коренника.
В вечернем сумраке
Кривая улица.
Буржуй по улице
Идет, сутулится.
Вперед посмотрит он,
Назад оглянется,
К плакату каждому
Руками тянется.
Движеньем яростным
В одно мгновение
Тут он плакат сорвет,
Там – объявление.
Утешен радостью,
Увы, минутною,
Полна душа его
Тревогой смутною:
«Ох, положеньице
Ты буржуазное,
Что безысходное
Да невылазное!»
Буржуй по улице
Идет, сутулится.
В вечернем сумраке
Кривая улица.
Фон-дер-Гольц в родном Берлине,
Он в Стамбуле – Гольц-паша,
Гетман Гольцев – в Украине.
Что ни день, то антраша.
Сколько красок в этом Фоне:
Все цвета на всякий вкус!
Фон-дер-гетман-Гольц в вагоне
Теребит «казацкий ус»!
«Мейне тапфере козакен –
Едер герое, курц унд гут[12].
Ошень смелий все воякен,
Алле габен дейтшер мут![13]
Онэ орднунг…[14] бес парятка
Штэт[15] ди руссише… земля,
Ми поим своя лошатка
На московише Кремля!»
Шарлатану наши баре
Помогают во всю мочь.
Фон-дер-Гольц-пашу в бояре
Возвести они не прочь.
Это что! Прохвосты рады
Возвести его в цари:
«Лишь верни нам наши клады
И порядок водвори!»
Ждут «порядка» живоглоты.
Погодите, дайте срок.
С фон-дер-гетманской работы
Вам немалый будет прок:
Коль охоты нет расстаться
Вам с мечтою о царях,
Не пришлось бы (может статься)
С фон-дер-Гольцем вам болтаться
На московских фонарях!!
(Московская картинка с натуры)
Буржуй одет «под пролетария».
Безбожный прежде горожанин,
Он у отца у Истукария
Теперь первейший прихожанин.
На голос звона колокольного
Он нынче мчит, как угорелый,
И средь народа богомольного
Он разговор ведет умелый.
Волк, под овечьей скрытый шкурою,
Глаза молитвенно закатит,
На разговор с иною дурою
По часу битому он тратит.
Попу, умильно руку чмокая,
Подносит воду и кропило.
В глазах лукавых – скорбь глубокая
«Как-кое время наступило!»
В руках – с яичко воробьиное
Просфорка серая, сухая.
«И вот за это – пять с полтиною!» –
Буржуй в толпе бубнит, вздыхая.
Толпа к просфоркам жадно тянется.
Поп всем дает – дает просфорки,
Продаст просфорку и оглянется:
Бумажек стопочки и горки!
Буржуй на паперти старается,
Весь разрывается на части:
«За что Расея-мать карается?
Дождемся ль мы законной власти?»
Всех взбудораживши вопросами,
Он мчит домой к своей шкатулке
И… всю неделю папиросами
Торгует в Банном переулке.
Ни достатка, ни порядка;
Ходит сам не свой Касьян:
У Касьяна есть лошадка,
Нету плуга и семян.
У Емели дует в щели.
С горя, бедный, будто пьян:
Плуг есть старый у Емели,
Нет лошадки и семян.
Злая грусть берет Нефеда,
Дед клянет весь белый свет:
Семена нашлись у деда,
Нет лошадки, плуга нет.
Повстречал Касьян Нефеда,
Подошел к ним Емельян.
Слово за слово – беседа
Завязалась у крестьян.
«Ох-ти, брат, не жизнь, а горе».
«Я вот стал совсем моща».
Все на том сошлися вскоре:
С горем биться сообща.
Что у всех имелось втуне,
То теперь слилось в одно:
Есть коммуна, а в коммуне –
Плуг, лошадка и зерно.
Дед с Касьяном поле пашет, –
С ними спаянный трудом,
Молотком Емеля машет,
Подновляя общий дом.
Труд не в труд, одна утеха,
Стал милее белый свет.
– Братцы, счастья и успеха!
Коммунарам мой привет!
(Новогоднее)
Среди поэтов – я политик,
Среди политиков – поэт.
Пусть ужасается эстет
И пусть меня подобный критик
В прах разнесет, мне горя нет.
Я, братцы, знаю то, что знаю.
Эстету древний мил Парнас,
А для меня (верней для нас)
Милее путь к горе Синаю:
Парнас есть миф, Синай – закон,
И непреложный и суровый.
И на парнасский пустозвон
Есть у меня в ответ – готовый
Свой поэтический канон.
Сам государственник Платон,
Мудрец, безжалостный к поэтам
(За то, что все поэты врут),
Со мной бы не был очень крут.
Там, где закон: «Вся власть – Советам»,
Там не без пользы мой свисток,
Там я – сверчок неугомонный,
Усевшийся на свой законный
Неосуждаемый шесток.
Пусть я лишь грубый слух пленяю
Простых рабочих, мужиков,
Я это в честь себе вменяю,
Иных не надо мне венков.
Вот я поэт какого сорта,
И коль деревня видит черта
И склонна верить чудесам,
То черта вижу я и сам.
С детьми язык мой тоже детский,
И я, на черта сев верхом,
Хлещу его своим стихом.
Но: этот черт уже советский;
На нем клеймо не адских сфер,
А знак «Эс-Де» или «Эс-Эр»,
И в этом нет большого дива,
Про черта речь моя правдива.
Где суеверная толпа
Покорна голосу попа,
Там черт пойдет в попы, в монахи,
И я слыхал такие страхи,
Как некий черт везде сновал,
Вооружась крестом нагрудным,
И, промышляя делом блудным,
В лесу обитель основал,
Вошел в великую известность
И, соблазнивши всю окрестность,
Потом (для виду) опочил
И чин святого получил;
С мощами дьявольскими рака,
По слухам, и до наших дней,
Для душ, не вышедших из мрака,
Святыней служит, и пред ней,
Под звон призывно колокольный,
Народ толпится богомольный.
Черт современный поумней.
От показного благочестия
Его поступки далеки:
Он от строки и до строки
Прочтет советские «Известия»,
Все обмозгует, обсосет
И, случай выбравши удобный, –
Советской власти критик злобный, –
Иль меньшевистскую несет,
Иль чушь эсеровскую порет,
А черта черт ли переспорит?!
Черт на вранье большой мастак,
В речах он красочен и пылок.
«Ну ж, дьявол, так его, растак!»
Его наслушавшись, простак
Скребет растерянно затылок.
«Куда он только это гнет?
Порядки царские клянет,
Но и советских знать не хочет.
Про всенародные права,
Про учредиловку лопочет,
А суть выходит такова,
Что о буржуях он хлопочет.
Кружится просто голова!»
И закружится поневоле.
Черт – он учен в хорошей школе
И не скупится на слова.
У черта правило такое:
Слова – одно, дела – другое,
Но речь про чертовы дела
Я отложу ужо на святки.
Хоть вероятность и мала,
Что речь продолжу я, ребятки,
Бумага всех нас подвела:
Большие с нею недохватки;
В газетах нынче завели
Такие строгие порядки,
Что я, как рыба на мели,
Глотаю воздух и чумею,
Теряю сотни острых тем
И скоро, кажется, совсем,
Чертям на радость, онемею.
Пишу сие не наобум.
Не дай погибнуть мне, главбум,
И заработай полным ходом, –
На том кончаю. С Новым Годом!
Демьян Бедный.
