Тризна*
Польские паны под напором красных советских войск, не будучи в силах удержаться в Киеве и потеряв надежду захватить его снова, перед своим отступлением взорвали водопровод, электрическую станцию, все вокзалы, знаменитый Владимирский собор.
Кто говорит: «позор»? Чья «честь» омрачена?
Иль мы не знаем панской чести,
Как велика ее цена?
Или не знает пан, что нет его поместий,
Что им затеяна последняя война,
Что голова его давно обречена,
Что не уйти ему от справедливой мести?
Им разрушаются плоды его ль трудов?
Иль он на храм смотрел, как на свою святыню?
Пред гибелью своей он все свершить готов,
Чтоб не осталося на свете городов,
Чтоб превратился мир в пустыню,
Чтоб ни единый ключ живой воды не бил,
Чтоб без питания и света,
Могила всех панов и всех, кто их сгубил,
Среди угаснувших светил
Плыла земля – свой век отжившая планета.
Бойцы, сомкните же дружней свои ряды,
И, в краткий срок отбив советскую отчизну
От всей помещичьей, шляхетской злой орды,
С рабочими всех стран, в лучах одной звезды,
По всем панам всемирно справим тризну.
На предложение, сделанное русскими эмигрантами – дать швейцарским банкам в обеспечение свои имения и дома в России, представитель швейцарских интересов заявил: 1) что предложенный залог – миф, никаких гарантий не дающий, 2) что русские должны обеспечить заем реальными гарантиями, как то: драгоценностями, имениями где либо за границей или в Польше.
(«Последние новости»)
Персоной будучи в кругах известных видной,
Потомственный буржуй с осанкою солидной
(При случае его я назову)
Зашел в Париже в банк и сразу: «Вуле-ву?
На редкость выгодная сделка.
Мне банк даст золота, я банку – векселя
Под обеспеченье!..»
«Какое?»
«Есть земля…
Вполне исправное громадное именье,
При нем завод – мое почтенье!
Железный путь совсем вблизи,
Большая пристань тут же рядом…»
Какой же банк таким побрезгует закладом?
В минуту дело на мази.
Но… вмиг всю сделку погубило
Словцо, всего одно словцо.
Директор банковский, смеявшийся так мило,
Вдруг скорчил кислое лицо:
«А как – пардон, мусью! – как велика оценка
Именья вашего?»
«Мильон».
«Мерси, мерси!..
А где ж, мусью, оно?»
«Где? – побелев, как стенка,
Забормотал буржуй. – В России!.. Ан Рюсси!..»
«Ах, ан Рюсси!» – вздохнул в ответ директор банка
И дал российскому мусью… на чай полфранка!
Красноармейская песенка
Били, бьют со всех сторон.
Трудно удержаться.
Черный Врангель, герр барон,
Пробует сражаться.
Был Деникин, был Колчак,
Не было барона.
Экий, гляньте-ка, смельчак!
Мокрая ворона!
Через крымский Перекоп
Дура-птица скачет
И глазами хлоп да хлоп:
Ошалела, значит.
Вслед за нею воронье
Каркает протяжно.
Дело что-то не так,
Не ахти как важно.
Охватил всю стаю страх.
Повернуть обратно?
Пушки – трах-тарах-тарах!
Вот как жарят знатно.
Жарко так, хоть со скалы –
Черной стае в воду,
Это красные орлы
Не дают ей ходу!
«Черный Врангель – смерть ему!»
«Разряжай патроны.
Не осталось чтоб в Крыму
Ни одной вороны!»
Вот случай был! Средь бела дня
У Клима свистнули коня.
Не важно – кто, какие воры,
А важно то, что Клим деревней, по задам,
Не тратя времени на сборы,
Пустился в путь по воровским следам.
Как разъяренный зверь по всей округе рыща,
Усталый, бледный, словно тень,
Добрел мужик на третий день
До воровского становища.
В селе Парижкине подлец-богач Корней
Жил скупкой краденых коней –
Тем, говорят, живет и ноне.
Так мудрено ль, что у него в загоне,
В заборе провертев глазок,
Клим своего коня приметил.
Загон весь обойдя один, другой разок,
Клим дело живо сметил:
В заборе сделавши пролом,
Увел конька домой. Казалось бы, по праву?
Ан, нет. Корней потом пред всем своим селом
Шумел вовсю, пустив про Клима славу:
Клим, дескать, вор!
Клим у него сломал забор,
Клим у него коня угнал-де из загона.
Так что ж Клим думает, что это так сойдет?
Что вещь подобная терпима?
Что он, Корней, на Клима
Управы не найдет?
«Ну, нет, уж это дудки]
Да я его!.. Да я ему!
Под суд мошенника, в тюрьму!
В Сибирь за этакие шутки!
Уж это, верьте мне, ни Клим, ни кто иной,
Кому коня он сбудет,
Владеть конем не будет.
Конь мой! И за него расчет у всех – со мной!»
Так чем же кончилось все дело?
А тем, что на своем коне
Клим всюду ездит смело,
Корней же у себя сидит, как на огне,
С загона не спускает глазу,
Всех краденых коней боясь лишиться сразу.
Ждать можно этого вполне:
Немало бедняков, лишившихся лошадок,
Хотят свое добро обратно получить
И навек скупщиков с ворами отучить
От воровских повадок!
* * *
Слыхали вы сердитый гул
Парижских скупщиков: «Смотрите! Караул!
Большевики злодеи, воры,
Они на царские чихают договоры!
То золото, что нам хотели дать цари,
Украли эти дикари!»
Две трети золота, положим, гады эти,
Французские дельцы, свезли от Колчака:
Но тянется теперь их жадная рука
К последней трети.
Ну что ж! Большевиков кляня,
Пусть эта сволота ярится. Леший с нею!
Ей нашего добра не видеть, как Корнею
Не видеть Климова коня.
Нашим братьям – польским крестьянам*
Братья наши, польские крестьяне!
Ваши паны выезжают на обмане.
В ту пору, как нам, русскому народу,
Удалось вырваться от панов на свободу,
Ваши паны, как хотели,
Так вами вертели:
Паны танцевали, а вы кряхтели,
Проливали свой пот над панскими полями.
Теперь вас погнали воевать с «москалями».
Проливать свою кровь ради прихоти панской.
С кем вы воюете? С беднотой крестьянской!
Разве за вашим добром мы гоняемся?
Вы – нападаете, мы – обороняемся.
Вы возьмите-ка в толк хотя б то, к примеру,
Что мы бьемся теперь не за царя, не за веру,
Не за панство-дворянство, не за купечество,
А за наше советское бьемся отечество.
Ваше панство на нас наперло,
Ваше панство берет нас за горло,
Берет не своими, а вашими руками.
Так неужто вы будете такими дураками,
Чтоб по панскому злому приказу
Губить и нас и себя сразу?
Ваши паны с нашими столковалися,
На нашей шкуре подлецы сторговалися,
Они ищут себе общей прибыли,
Добиваются нашей погибели.
Так на что же это, братцы, похоже:
У панов на уме одно и то же,
Пан стоит горою за пана,
А бедный Ян режет бедного Ивана –
За то, что Иван панам невзлюбился,
За то, что Иван от панов отбился
И, не видя в том никакого изъяну,
То же сделать советует бедному Яну:
Дескать, незачем, Ян, тебе рыть траншеи,
Сворачивай лучше панам своим шеи,
Чтоб ни одного не осталося пана в Польше,
Тогда будет, брат Ян, у вас толку больше.
Расправившись со всеми панами,
Заживешь ты, Янушка, с нами
В согласье, в любви и в дружбе,
Позабудешь о панской службе,
Никто не посмеет помыкать тобою,
Не станет урядник пред твоею избою,
Чтоб тебя с больной твоею хозяйкой
На панщину гнать нагайкой,
Будешь ты жить на своей полной воле,
Пахать свое, а не панское поле.
Кончатся, Ян, твои прежние муки,
Все добро перейдет в крестьянские руки –
И панская земля и панская машина.
Нам вашей земли не нужно и аршина.
У нас земли и своей довольно.
Мы своих панов общипали больно,
У нас всю Советскую Русь обрыщешь,
Ни одного прежнего пана не сыщешь,
Ни пана, ни чиновника,
Ни генерала, ни полковника.
Перевели мы пана в мужичью избенку,
Остригли пана под общую гребенку.
Пожил, пан, попировал ты смолоду,
Теперь работай иль подохни с голоду,
И пусть тебя после смерти
В аду кормят черти.
А у нас теперь – дудки!
Нету больше уже старой погудки:
«Работай, мужик, весь свой век на пана,
Вынимай для пана последний грош из кармана,
А сам от голоду с ног валися!»
Были дураки, да перевелися! –
Польские ваши паны и наши
Кормились у одной чаши,
Кормились, роднились,
А теперь против нас объединились:
К этому теща приперла, а к этому дядя.
Ваши паны, на наших глядя,
Как наши паны бегством спасаются,
Такой же судьбы опасаются;
Переймут вдруг хлопы московскую заразу
И покончат с польскими панами сразу,
Оттого польские паны распетушилися,
Оттого на войну с нами решилися,
Что положенье у них опасное:
Либо – пан, либо – пропал! – дело ясное.
Либо шляхта вернет нам царя и дворянство,
Либо шляхту сбросит польское крестьянство!
Братья наши, польские крестьяне!
Мы даем вам клятву заране:
Как только вы панскому племени
Дадите дубиною крепкой по темени,
Так, чтоб зубы из панской посыпались пасти,
И когда вы, не тратя горячего времени,
Ставши сами, с рабочими вместе, у власти,
Известите нас братски об этом,
Мы ответим вам братским приветом!
Мы поможем вам всем, что вы только ни спросите,
Когда с шеи вы сволочь шляхетскую сбросите,
Злую, панскую сволочь, которой
Вы так долго служили опорой
И, панов поддержавши в их подлой борьбе,
Тем готовили гибель и нам и себе!
