Илья Эренбург - Избранное

Конечно! А гражданка Агнесса? Она участвовала во
                 всех заговорах.

Но гражданка Агнесса — современница наполеоновских
        войн и похожа на ведьму Гойя.

Что ж, зато она опытна в конспирации и многих
            молоденьких стоит.

Вы не знаете нашего Пабло! Мы как-то с ним мимо
            садоводства проходили,
Я показал ему на чудесные лилии —
Так он нарочно отвернулся и пошел скорей в смущении.

Я был погружен в раздумье.
Я всегда отвертываюсь, проходя мимо цветов или
             красивых женщин.
Они мне мешают думать о фаланстере и трудовой
                 коммуне.

Мы не аскеты, есть услады и для нас,
Я знаю толк в вине и в барышнях.
Мой идеал — чтоб каждый, даже папуас,
Курил бы вечером такую же сигару,
Конечно, после честно проведенного и трудового дня.

Черт побери! Но отчего я не Гонгора
И эта красотка ждет не меня!

А вы ее примите вместо Гонгоры. Ну кто там
                 разберет…
По крайней мере, забавный анекдот.
Для меня переворот — нечто вроде цирка.
Всё становится наоборот,
Шиворот-навыворот.
Гидальго жирненький в цилиндре картошку чистит и
                 осла скребет,
А я вот в этом кресле с графскими гербами
Пишу приказ… «об уничтожении имперской власти
                 в Германии».
Перекрасить вывески, переставить календарь,
              перепутать имена,
Заставить каталонца говорить по-якутски,
Теперь октябрь, не всё ль равно — «провозглашается
                 весна», —
Вот это революция!

Ты фантазер! Мое желанье сейчас более скромно
На полчаса превратиться в Гонгору.
Глаза какие! Точно искры, вспыхивают.

Ну как? Прозрели?

Она похожа на того роялиста.
Что с ним?

Расстрелян.

В ней что-то необычное… невнятное…
Я бы боялся с ней остаться…

Вы заняты?

Мы разрабатываем план восстания в Германии.

Наши войска разбиты у Карэбы.
На базарах четвертый день нет хлеба.
Народ ропщет. Нельзя терять ни одной минуты
Они готовятся исподтишка. Они хитрее нас.
Это двенадцатый час,
Не мой, не ваш — Революции.

Гонгора, я разработал до мельчайших деталей
План общественного кормленья грудных младенцев
              в народном сквере.
Надо, чтобы граждане со дня рожденья приучались
К новой социальной эре.

Войска Руиса в трех переходах от Картагена,
А вы лепечете о младенцах.
Я был в комитете, там со вчерашнего вечера грызутся,
В десятый раз голосуют резолюцию
О нашем отношении к последнему письму Бакунина
И о том, допустимы ли памятники в Коммуне…

Вопрос о памятниках мною обследован, надо все
             решения пересмотреть.

Теперь надо одно — уметь умереть.

Вот я хочу умереть. Дайте мне десяток резвых ребят,
И я перережу сотню королевских солдат.
Вы здесь с Пабло сидите,
А мне надоело это… как его?.. «мирное строительство».

Резвитесь, ребята, на картонные мечи надейтесь.
Для вас революция — это игра в индейцев.
Войска Руиса — армия, кого обманывать?
И против них — десяток партизан!

Всё равно ничего не выйдет.
А так, по крайней мере, можно хорошо погибнуть.

Вы думаете, что мне сладко сидеть в этом дворце?
Что я не мечтаю о таком же конце?
Но кто будет писать законы,
Устанавливать цены, посылать солдатам патроны?
А хлеб, этот проклятый хлеб — кто его достанет?
Да, это труднее, чем поднять восстание!
Родриго хочет героического, громкого,
Пабло проверяет теории Сан-Симона,
Другие просто ищут выгоды
И только прикидываются,
Но все изменяют, и все предают…
А те идут — шаг за шагом идут.
Пабло, Родриго! Идите на митинг.
Сигарщицы требуют хлеба, не расходятся, ждут.
Уговорите их, скажите,
Что хлеб везут!..

Кто везет? Уж не Руис ли?.. А впрочем, какая разница!
Эх, хорошо б сейчас в Мексику, все-таки
                 разнообразие!..
Иду!

И я иду! Я им скажу: довольно мечтать
            о мирном конце,
Довольно утопий в духе Фурье…

Остался один только выход из положения.

Какой?

Компромисс, соглашение.
Начать переговоры с либералами, может быть,
              и с Руисом,
Умеренное правительство,
Кой-какие реформы. Пока примириться.
Перейти в оппозицию.
Тогда мы сбережем хоть зерно для будущего…

Кто хочет сберечь — только губит.
Если мы погибнем — через десять лет, через сто
В Мадриде, в Париже, в России, в Германии
Исступленный работник в земле найдет
Наше окровавленное знамя.
Надо, чтобы пролилась наша кровь,
Огонь зальют, метнется искра в ночь,
Но если мы уступим, вино смешаем с водой,
Что станет с нашим знаменем?
За розовую тряпку кто пойдет на бой?
Могила может к мести звать, но не кресло
                 в парламенте.
Нет, есть лишь один исход:
Живыми не уйдем с этого места.
Пусть Коммуна еще раз умрет,
Чтобы снова и снова воскреснуть,
А нам, Педро, не уйти от смерти — так на роду
                 написано, —
Но всё же пуля в сердце лучше виселицы.

Хорхэ, вы слишком спешите,
Хотите сразу переделать мир.
А наше ремесло — политика,
Мы имеем дело с людьми.
Вы от них требуете нечеловеческого.
Ночь кругом, темная,
Мы одни на дороге, безумные разведчики,
Нас не догонят отставшие легионы.

Да, мы предтечи
Обреченные…
Но медлить нельзя.
Вперед! Вперед!
Пусть погибну я,
Смена придет.
Они придут в неслыханном величии,
По пути окровавленному, за нами следом.
Теперь нас сотни — будут тысячи тысяч,
Теперь погибель — будет победа.

Но страшно умирать в ночи…

Я вижу первые лучи.
Они умирают, видя сияние рдяное
Былого мира, отсверкавшего огня.
А мы, мы встали слишком рано,
Чтоб встретить свет иного дня.

Хорхэ, простите, что я вас об этом спрашиваю,
Скажите, вам никогда не бывает страшно?
Ведь ясно всё, и смерть близка…