— Я плохо снимаю
— Это даже хорошо. Почти все молдавские газетные фотографы плохо снимают. Ты не будешь выделяться из серой массы. Во время интервью подойдешь к Смирнову, и слегка коснешься его рукавом этого пиджака. Здесь, в рукаве, как ты видишь, вмонтирован специальный шприц. Укола Смирнов даже не почувствует. Вы уедете, и все.
— Он умрет?
— Нет, будет жить долго и счастливо. Умрет, конечно.
— Он будет сильно мучиться?
— Ну, я не думаю. Яд действует через сутки после укола, и особых мучений жертва не испытывает.
— Господин Танасе знает о том, что я должен сделать?
— Нет. Эту операцию веду я. Господин Танасе занят сейчас другим делом: собирается разгромить террористическую ячейку в Кишиневе, и изловить самого Бен Ладена.
— Бен Ладен в Кишиневе?
— А где же ему еще быть?!
— Если меня поймают…
— Ты ничего не знаешь, в СИБ не был, откуда шприц в рукаве, даже не догадываешься.
— Можно будет, — придумал стажер, — списать его на отвратительную работу легкой промышленности нашей республики.
— Я патриот, я не могу отказаться выполнять этот приказ, — стажер встал, и пошатнулся, — торжественно клянусь, что выполню свой долг до конца.
— Умница, стажер, — встал и Эдуард, — дай я тебя расцелую.
Константин Танасе на черно-белом экране монитора уснул, положив голову на руки. Эдуард, обслюнявив стажера, аккуратно вынул шприц из специальной петли в рукаве пиджака.
— Что вы собираетесь делать? — заинтересовался стажер.
— Собственно, наполнить шприц ядом.
— А можно узнать, — присел на корточки любопытный юноша, — его компоненты? Я просто так. Для мемуаров. Ведь рано иди поздно я их напишу.
— Для твоего же блага советую, — радушно улыбнулся Эдуард, — напиши их как можно позже. Желательно, в доме для престарелых. Поздно ночью. Под кроватью. Чернилами из молока.
— Ну, все-таки?
— Объясняю. Раньше для таких целей мы использовали сок зеленой кукурузы. Это только дурачкам смешно!
— Простите, я не специально…
— Так вот, этот сок крайне ядовит. Как, впрочем, и листья помидоров или картофеля. Ты ведь, я погляжу, у нас специалист по ботанике, должен знать…
— Так точно. Часть растений из семейства пасленовых — ядовиты.
— Ну, вот. Потом враги нашли противоядие от сока зеленой кукурузы. И нашим специалистам пришлось срочно изыскивать новые средства. Помог случай. Полиция накрыла притон, в котором производилась фальсифицированная водка «Пробка».
— Раскрученная марка, — кивнул стажер.
— Она, — осторожно капал яд в шприц Эдуард, — как оказалось, обладала силой яда, несравнимого даже с таким знаменитым отравляющим веществом, как кураре.
— Читал. У Луи Буссенара.
— Выяснилось, что после употребления ста-двухсот граммов этой водки, человек слепнет, глохнет и немеет. Это было то, что нам нужно. Мы конфисковали партию, которую полицейские уже хотели сбыть на рынок через знакомых, а наши специалисты сделали из этого варева концентрат.
— У меня есть предложение!
Эдуард, осторожно переливавший яд, всем своим видом выразил заинтересованность. Стажер внимательно следил за пальцами майора.
— Я думаю, — начал он, — что процедуру нейтрализации нашего главного врага можно значительно упростить.
— Это как? — хмыкнул Эдуард, закончивший переливать яд.
— Достаточно просто остаться после интервью со Смирновым в кабинете, и предложить ему выпить. И поставить на стол бутылку названной вами водки.
— Неплохо, стажер, — одобрительно кивнул Эдуард, — только понимаешь, в чем тут загвоздка. Смирнов на такую водку и смотреть не станет. Он коньяк пьет, хороший. «Квинт» называется. Слышал?
— Конечно, господин майор.
— Да зови ты меня просто. По-дружески. Эдуард Николаевич.
— Конечно, Эдуард Николаевич, я знаю, что за коньяк «Квинт».
— Да… В Кишиневе по двадцать долларов за бутылку идет, а в Тирасполе — по пять. Кстати, после того, как задание выполнишь, заедете в фирменный магазин, купите ящик коньяка. Денег я дам.
— Вас понял.
— Молодец. Так что, вариант с распитием водки не подходит. И потом, а что, если охрана, не дай Бог, прикажет тебе выпить первому, на, так сказать, пробу? А? Ха-ха.
— Окочурюсь?
— Не то слово. В лаборатории четырнадцать крыс сдохли, когда мы только открыли бутылку этой гадости.
— Бедные…
— Это же крысы, стажер. Не жалей. Обычные серые крысы. Думал, у нас в лабораториях симпатичные грызуны бегают, как с рекламы корма для хомячков? Белые там, лабораторные крысы? А вот и нет! Крысы у нас самые настоящие, которые в домах бегают. На лабораторных белых крыс у ведомства денег нет. Экономия, мать их так!
— Скажите, Эдуард Николаевич, — робко начал стажер, — а почему в Молдавии водку такую плохую делают? Это что, заговор?
— Это имидж, стажер, — рассудительно ответил майор, — имидж. Вода здесь хорошая, спирт тоже, люди — не пальцем деланы, так что водку Молдавия могла бы производить хорошую. Но имидж страны этого не предполагает. Мы должны делать только хорошие вина и коньяки.
— А почему тогда вина стали хуже?
— А вот это уже, стажер, — заговор.
* * *
Пропустив четыре автобуса, тетка Мария уж не надеялась уехать в Кишинев, как вдруг маршрутное такси, ехавшее из Унген, остановилось.
— Хай, матушка! — радостно поприветствовал ее водитель. — Садись, подвезу. Десять леев всего.
— А быстро поедешь? — опасливо покосилась тетушка на загипсованную левую руку шофера.
— С ветерком прокачу! — бросил он ритуальную фразу людей за рулем, и помог старушке забраться в машину.
В салоне было тесно и дружно. На каждом кресле сидели, умудряясь при этом жестикулировать и разговаривать, от двух до пяти человек. Еще два пассажира сидели прямо на полу машины, расстелив газеты. Еще четыре балансировали на табуретках, которые прихватил с собой предприимчивый водитель. В общем, это был обычный рейсовый междугородный автобус Молдавии. С трудом втиснувшись между потными людьми, матушка Мария поставила между ног кошелку с дохлым петухом, и облокотилась на ящик с кукурузой.
— За багаж еще пять леев, — задорно выкрикнул водитель, и захохотал, — брат братом, а брынза за деньги.
Матушка Мария поняла, что водитель немного выпивши. Это ничего, думала она, покачиваясь в микроавтобусе, подскакивавшем на ухабах, дело молодое. Шофер, по просьбе пассажиров, включил радио. Частота, которую он поймал, была заполнена песнями радио «Шансон».
— В небо взмыла ракета, — весело заорал шофер, резко выкрутив руль, — человек вынул нож…
— Серый, ты не шути! — дружным хором ответил ему салон. — Хочешь крови, так что ж…
Матушка Мария лукаво улыбалась, утирая край рта платком. Минут через десять она решила, что пора поесть. Каким-то чудом сумела извернуться, и вытащила из сумки кусок жареной рыбы, немного хлеба и брынзы.
— Хочешь? — вежливо спросила она сидевшего под ней молодого парня, по всей видимости, студента.
— Спасибо, нет, — страдальчески поднял тот глаза к крыше маршрутки.
Матушка Мария лукаво усмехнулась, и начала есть, деликатно почавкивая. Делала она это совсем негромко, и старалась прикрывать рот рукой (заодно никто не увидит, сколько съела). А если и срыгивала, то тоже — очень деликатно, и к потолку, чтоб никому в лицо не попасть. В общем, все правила дорожного этикета матушка Мария соблюдала, и поэтому очень удивилась, когда поняла, что студента ее трапеза раздражает. А поняв это, улыбнулась еще лукавее, отряхнула крошки на пол, и достала из сумки небольшую бутылочку вина. Вино было на продажу, — при изготовлении дед Василий, муж Марии, старался положить в бродящее месиво как можно больше косточек, — и сшибало с ног всех городских. Деликатно налив в стаканчик (часть пролилась на головы пассажиров, раздались шутки, ругань, началось оживление) фиолетового вина, матушка Мария выпила, и спрятала тару. До Кишинева оставалось ехать еще два часа. Поэтому старушка прислонилась к спинке кресла, сдвинула платок с головы на плечи, и постаралась уснуть. Но автобус трясло так, что Мария оставила все попытки вздремнуть, и решила, что неплохо бы поговорить.
— Студент? — спросила она страдающего внизу парня.
— Студент, — буркнул тот, уткнувшись в книгу.
— И что ты все читаешь, да читаешь, — задала риторический вопрос Мария, и сама же на него (не зря вопрос был риторический) ответила, — Да потому что, вам, молодым, делать нечего.
— Угу, — студент явно не был расположен разделить с матушкой Марией радость.
А радоваться было чему. Она, матушка Мария, две недели вкалывала на сухой земле, как проклятая, а, возвращаясь домой с поля, готовила есть, убирала, шила, стирала, кормила скот и птицу, пропалывала огород. Несмотря на это, а также на обязательный вечерний комплекс упражнений, — драка с выпившим, как всегда, Василием, и три-четыре круга быстрым бегов вокруг дома — от Василия с топором, — матушка Мария была очень даже полной женщиной. И вот она, намаявшись, берет петуха, ведро кукурузы, и едет продавать все это в Кишинев. Там можно будет посмотреть на рынок, зайти туда, и долго глядеть на людей, да и себя показывать. А если еще и повезет встретить кого-то из знакомых… Наташа Ростова и ее бал отдыхали по сравнению с матушкой Марией и ее поездкой в Кишинев на рынок. Но матушка Мария не знала, кто такая Наташа Ростова, и потому ей даже в голову не приходило столь нелепое сравнение. Она просто была счастлива, рада. И все тут. Но счастье было неполным. Требовалось, чтобы кто-то разделил его.
