Купите бублики
Ночь надвигается, фонарь качается,
Фонарь качается в ночную мглу.
А я несчастная, торговка частная,
Стою и бублики здесь продаю.
Припев:
Купите бублики, горячи бублики,
Купите бублики, да поскорей.
За эти бублики платите рублики,
Что для республики всего милей.
Отец мой — пьяница, за рюмкой тянется.
А мать — уборщица, какой позор!
Сестра — гулящая, тварь настоящая,
А братик маленький — карманный вор.
Инспектор с палкою, да, с толстой палкою,
Все собирается забрать патент.
Но я одесская, я всем известная
И без патента все продам в момент.
Я мальчишка, я калека, мне шестнадцать лет.
Подойдите, пожалейте, дайте мне совет.
Али Богу помолиться, али в ноги поклониться —
Все равно не вижу белый свет.
Припев:
Друзья, друзья, купите папиросы.
Подходи, пехота и матросы.
Подойдите, пожалейте, сироту, меня, согрейте,
Посмотрите, ноги мои босы.
Мой отец в бою жестоком жизнь свою отдал.
Мамку немец из винтовки где-то расстрелял.
А сестра моя в неволе, сам я ранен в чистом поле.
На войне я зрение потерял.
В день, когда исполнилось мне шестнадцать лет,
Подарила мама мне вязаный жакет.
И куда-то в сторону отвела глаза:
— Принесли посылку нам.
Это от отца…
Припев:
Ты о нем не подумай плохого!
Подрастешь, сам поймешь все с годами.
Твой отец тебя любит и помнит,
Хоть давно не живет уже с нами.
Вечером, на улице, мне сказал сосед:
«Что же не наденешь ты новый свой жакет?
Мать всю ночь работала, чтоб его связать».
…И тогда я понял, что такое мать!
Я рукою гладил новый свой жакет;
Не сказал я матери про ее секрет.
Лишь любовь безгрешная, лишь родная мать
Может так заботливо и так свято лгать!
Стоит одиноко девчонка, рыдает
И тихо по-детски туманы зовет:
— Туманы, туманы, а где моя мама?
Чего моя мама ко мне не идет?
Мне было три года, когда умерла ты.
С тех пор на могилку ношу я цветы,
С тех пор меня, мама, никто так не любит,
Никто не ласкает так нежно, как ты.
Сиротская жизнь не балует, не нежит,
Зачем появляться мне было на свет!
Туманы, туманы, верните мне маму,
Без мамы мне счастья и радости нет.
Туманы гуляют, гуляют на воле
И будто не слышат девчонки слова:
— Ах, мама родная, услышь, дорогая,
Услышь, как рыдает дочурка твоя!
Туманы седые плыли над могилкой,
Как будто хотели ей что-то сказать.
— Скажите, туманы, как жить мне без мамы?
Такую, как мама, уж мне не сыскать.
Я вижу, как ветер развеял туманы,
А я на могилке стою все одна,
Цветы поливаю своими слезами —
Такая, наверно, мне вышла судьба.
Не знает девчонка, что в поле широком
Туман ту могилку покрыл серебром.
— Туманы, туманы, верните мне маму,
Верните мне маму, прошу об одном.
Любите вы маму, цените вы маму,
Вы мамину ласку узнаете все.
Умрет ваша мама, тогда вы поймете:
За золото маму не купишь нигде.
А у кошки четыре ноги,
А сзади у ней длинный хвост.
А ты трогать ее не моги
За ее малый рост, малый рост.
Припев:
А ты не бей, не бей, не бей кота по пузу,
Кота по пузу, кота по пузу.
А ты не бей, не бей, не бей кота по пузу,
И мокрым полотенцем не моги.
А кошку обидеть легко —
Утюгом ее между ушей.
И не будет лакать молоко,
И не будет ловить мышей.
А у ней голубые глаза,
На ресницах застыла слеза.
Это ты наступил ей на хвост,
Несмотря на ее малый рост.
Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный
Пошел по улицам гулять.
Его поймали, арестовали,
Велели паспорт показать.
— Я не советский,
Я не кадетский,
А я куриный комиссар,
Я не расстреливал,
Я не допрашивал,
Я только зернышки клевал!
Но власти строгие,
Козлы безрогие,
Его поймали, как в силки.
Его поймали, арестовали
И разорвали на куски.
Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный
Не мог им слова возразить.
Судьей раздавленный,
Он был зажаренный…
Цыпленки тоже хочут жить!
Четвертые сутки пылают станицы,
Горит под ногами Донская земля.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, седлайте коня.
Мелькают Арбатом знакомые лица,
С аллеи цыганки заходят в кабак.
Подайте бокалы, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, налейте вина.
А где-то ведь рядом проносятся тройки…
Увы, не понять нам, в чем наша вина.
Не падайте духом, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, седлайте коня.
А в сумерках кони проносятся к «Яру»…
Ну что загрустили, мой юный корнет?
А в комнатах наших сидят комиссары
И девочек наших ведут в кабинет.
Над Доном угрюмым идем эскадроном,
На бой вдохновляет Россия-страна.
Раздайте патроны, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, надеть ордена.
Ах, русское солнце — великое солнце,
Корабль «Император» застыл, как стена…
Поручик Голицын, а может, вернемся?
Зачем нам, поручик, чужая земля?[74]
Москва златоглавая, звон колоколов.
Царь-пушка державная, аромат пирогов.
На проспектах и улочках в этот праздничный день
Продают сладки булочки — покупай, коль не лень.
Припев:
Конфетки-бараночки, словно лебеди — саночки.
«Эй вы, кони залетные!» — слышен крик с облучка.
Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные,
Грациозно сбивают белый снег с каблучка.
Помню тройку удалую, вспышки дальних зарниц,
Твою позу усталую, трепет длинных ресниц.
Все прошло, все умчалося в бесконечную даль.
Ничего не осталося — лишь тоска да печаль.
Сединою покрытая величаво стоишь.
И веками воспетая,
Русь святую хранишь.
И плывет звон серебряный над великой страной,
И звенит звон малиновый над родною Москвой.
Не смотрите вы так сквозь прищур ваших глаз,
Джентльмены, бароны и леди.
Я за двадцать минут опьянеть не смогла
От бокала холодного бренди.
Ведь я институтка, я дочь камергера,
Я черная моль, я летучая мышь.
Вино и мужчины — моя атмосфера.
Приют эмигрантов — свободный Париж!
Мой отец в Октябре убежать не сумел,
Но для белых он сделал немало.
Срок пришел… И холодное слово «РАССТРЕЛ»… —
Прозвучал приговор трибунала…
И вот я проститутка, я фея из бара,
Я черная моль, я летучая мышь.
Вино и мужчины — моя атмосфера.
Приют эмигрантов — свободный Париж!
Я сказала полковнику: «Нате, возьмите!
Не донской же валютой за это платить,
Вы мне франками, сэр, за любовь заплатите,
А все остальное — дорожная пыль».
И вот я проститутка, я фея из бара,
Я черная моль, я летучая мышь.
Вино и мужчины — моя атмосфера.
Приют эмигрантов — свободный Париж!
Только лишь иногда, под порыв дикой страсти,
Вспоминаю Одессы родимую пыль,
И тогда я плюю в их слюнявые пасти!
А все остальное — печальная быль.
Ведь я институтка, я дочь камергера,
Я черная моль, я летучая мышь.
Вино и мужчины — моя атмосфера.
Приют эмигрантов — свободный Париж!
