Ознакомительная версия.
«Как на осень лето поворачивает…»
Как на осень лето поворачивает,
ходит ветер, груши околачивает,
молодые яблони трясёт,
золотые молоньи пасёт.
И, как будто праведники с грешниками,
стукаются яблоки лобешниками:
тук да тук – разносится окрест,
точно урожайный блáговест.
А далече – бух да бух – заманивает:
Екатеринбурх грехи замаливает.
Азиатец, да коли алкал —
будет тебе, братец, колокол…
Намахни да вдарь – а нам стесняться кого?
Мы без государя с восемнадцатого…
Как намёк на скорую судьбу —
пятнышко у яблока во лбу.
Снова звонят на Большом Златоусте —
нота басовая издалека…
Словно к истоку приблизилось устье
сквозь неизменные облака.
Словно, и не помышляя о плате,
в прежнюю время легло колею.
Бабушку вряд ли узнаю мою
девочкою в гимназическом платье…
Словно задумано миром и градом,
чтобы, в библейские святцы вписав
имя, ко слуху притёртое, рядом
со Златоустом стоял ДОСААФ.
Словно эпоха ещё не разъята,
сталью военной не стала руда
и не вещает опять холода
нам краснокожее тело заката.
Словно живём высоко и уютно,
на ночь листая бульварный роман…
Если подымется ветер наутро —
сонных к чему призовёт Иоанн?
«Снова ветер в степи заиграл …»
– Ну, барин, – закричал ямщик, – беда: буран!..
Александр Пушкин «Капитанская дочка»
Снова ветер в степи заиграл —
бьёт зарядами пуще свинчатки…
Этот фронт перешёл за Урал
и, похоже, дойдёт до Камчатки.
В Таре-городе северный лес —
снег его прошибает не сразу,
а южней, говорят, МЧС
перекрыл заметённую трассу.
Здесь дрова запаляют в печах
отогреться, а не для потехи.
И почудилось: в Омске – Колчак,
и восстали опять белочехи…
А ветрище идёт на таран
и трясёт жестяную обитель,
и забытое слово «буран»
обновляет губами водитель.
…Среди русских воспетых полей
И чухонских болот,
пустырей обречённого града…
Екатерина Полянская
Неразличима глубина
в Екатерининском канале.
Вода высокая темна —
как целина, что распахали.
Не подымая головы,
в перевороченные степи
глядят эпические львы,
зубами стиснувшие цепи.
Не чая кучерской вожжи,
на межсезонной пересменке
экскурсионные баржи
уткнулись в каменные стенки…
Все прихотливые винты
креплёной мужиками суши —
неистребимые черты
глухой болотистой Кривуши.
И у Казанского моста
приходит на душу в итоге:
какие русские места
поднялись из чухонской топи…
Баллада о Псковском расчёте
Осиновый лемех податлив огню.
Но ежели храмы дотла, на корню
палят, что ни год, супостаты —
крыть золотом дороговато.
Так, руки свои возложив на мечи,
решили расчётливые псковичи:
негоже казною хвалиться,
когда недалече граница.
Кровавое время, понятный расчёт —
которое ныне столетье течёт,
а всё для иного тевтона
заманчиво русское лоно.
Доныне рубежный конец небогат,
доныне растит и хоронит солдат.
С чего бы над стенами Крома
огонь золотого шелома?
Того и гляди повторится:
«Корчма на литовской границе…»
Где светлые токи валдайских равнин
остзейское поят приморье,
былицу мне сказывал Слава Козмин —
хранитель из Пушкиногорья.
…Едва от земли оторвался Ан-2,
влекомый натугой мотора,
зажглась под крылом золотая глава
Троицкого собора.
Парили лоскутья весенней земли —
пригорки, поля и остожья,
и долго она полыхала вдали,
как вечная искорка Божья.
И только истаяла искра – гляди:
опять огоньки золотые
рассыпала в ясной дали впереди
глава Новгородской Софии…
Сегодня опять, что ни город – то храм.
Наверное, стало легко летунам:
не веришь иному прибору —
лети от собора к собору.
От самой границы до самой Москвы.
Но всё-таки те псковичи каковы:
казну зажимали в подвале,
а сами, надеждой – летали!
Иначе прервался бы чёткий пунктир,
где каждая маковка – ориентир
и переплетение нитей
сословий, судеб и событий…
А купол над Троицей – после войны,
что стоила неимоверной цены,
а ныне всё реже и глуше
окрепшие трогает души…
А золото класть или лемех —
и нынче зависит от денег.
Без героя война – не война.
И война без предателя – редкость.
Но ливонцу во все времена
не сдавалась Изборская крепость.
Поржавели былые мечи,
потускнели у тканей оттенки…
Вот они – от Изборска ключи:
вытекают из каменной стенки.
Все двенадцать – на собственный звон,
и незнаемо, что это значит:
по числу ли словенских племён,
по апостолам или иначе.
Память тысячелетнего льда
источила скалу ручейками
или просто живая вода
перепущена известняками…
Будь четырежды царь или зять
прокурорский – не видано толку:
человеку не дать и не взять —
лишь налить под завязку бутылку,
пересоленный рот освежить,
остудить распалённое тело…
А какое из тел не хотело
поздорову и дольше пожить?
Эта плотная сила права,
наделив неизбывною жаждой.
Все желанья земные молва
закрепила почти что за каждой
из двенадцати струй, но беда —
безымянны целебные жилы:
где которая льётся вода,
не поведают и старожилы.
Если к этой молве да всерьёз,
даже самою малою плошкой,
то вовеки не выреветь слёз,
из потока испитых оплошкой.
Но вполне в человеческой власти
не предать обещаний своих,
вновь одною судьбой на двоих
наполняя обыденный пластик.
В Киево-Печерской лавре сохраняются мощи Ильи Муромца, былины о котором ещё в XX веке сказывали на северной Печоре
По крылатому полёту видно сокола,
видно зиму по осенним овощам…
Илья Муромец был росту невысокого,
хоть и ладно сложен, судя по мощам.
Знать, не все ещё рассыпались алатыри
в окияне на Буяне острову.
Знать, не все былые русские богáтыри
полегли на Калке в чёрную траву.
Прямохожего пути или окольного
нет давно ему в мирскую суету,
хоть мешается ко звону колокольному
звон трамваев на Патоновом мосту.
И, хоть церковью причислен к небожителям
за воительный общеполезный труд,
подивясь, идут паломники к целителям
и, давясь, у их гробов поклоны бьют.
Я и сам за три-четыре милых имени
ставлю свечи по церквам Пантелеимону,
но в пещерах поклонился, как отцу,
Илье Муромцу да Нестору писцу…
Для больного целость родины – не главное,
небылица – связь народов и родов.
Дай нам Бог здоровья, люди православные!
Будь здорова, матерь русских городов!
И тебе, Печора, доброго здоровьица!
Разреши, спокойной силы отопью —
пусть во мне и на Руси не переводятся,
как вода твоя, былины про Илью.
Мы грустно расставались у вокзальчика,
хоть больше занимала не она
Германией увлёкшегося мальчика,
а крепкая Берлинская стена.
Под вечер разговаривали в номере
про то да сё: дороги, города…
Она сказала: бабушка в Ганновере,
да вряд ли повидаемся когда…
И поезд шёл по направленью к Азии,
и, радуясь берёзкам из окна,
я сокрушался: что за безобразие,
когда страна стеной разделена…
И продавцы неимоверной утвари
по станциям не шастали спроста.
И погранцы на мимолётном хуторе
ещё не проверяли паспорта.
Выгозеро – одно из крупнейших карельских озёр, ставшее частью Беломоро-Балтийского канала
Над водою который незнаемо год
острова, точно мамонты, движутся вброд.
И прохладная в тысячи пальцев рука
им покатые треплет и моет бока.
А покровы упругого свежего мха —
словно ложе невесты, что ждёт жениха…
Но цепляются за ноги, как мертвяки,
оголённые той же рукой топляки.
А уйдёт из бетонного ложа река —
обнажится забытая кем-то кирка…
То простое железо – не эхо времён.
Безъязыкая вечность не помнит имён.
Разве что упадёт в шлюзовую купель
с недалёкого Белого моря капель…
Баллада о минеральной воде
Спасая утопающих, император простудился и скончался от обострения хронической болезни…
Ознакомительная версия.
