Барьер судьбы преодолеть?
Иль снова разорвется миг,
Не дав ни смысла, ни отсрочки?
И разлетимся мы – две точки
Раз пересекшихся прямых.
Мне от себя бы отдых взять,
Расслабиться и жить, не думать.
Мне надо мыслей пену сдунуть
И отрешиться, и не ждать.
События в свой срок придут,
Преграды длинные минуя…
Но разум, сердце, тело ждут.
А что же против них могу я?
Ищу тебя в своих воспоминаньях,
В давнишних снах, в сегодняшнем бессонье…
Ищу тебя в незнаньях, и в признаньях,
В морщинках на твоей родной ладони.
Ищу. Не оставляй меня, любимый,
Без нежной ласки тела твоего.
Я помню миг счастливый, день счастливый,
счастливый месяц… Больше ничего.
Поговори со мною о любви,
О чуткой нежности прикосновенья…
Не сдерживай потоки откровенья,
Пусть выльются в меня слова твои.
И я приму живительный поток
И растворюсь в сиянье голубое…
Ладонь моя накроет, как листок,
Бутон привядший, и замрет в покое…
Мы так сейчас близки, так далеки –
– Израиль – Украина нить тоски.
Без милого я и смеюсь, а плачу,
Строкою в лист бумаги изольюсь…
А с миленьким моим, с ним все иначе,
А с милым я и плачу, но смеюсь.
Без милого я только половина,
В тревоге сердце, мается Душа,
Сама Земля «безвидна и пустынна»
И жизнь, пусть не плоха, не хороша.
А с милым по-другому сердце бьется,
Бриллиантами становится роса…
Когда же мой любимый улыбнется,
Заголубеют даже небеса.
Мы смотрим в мир усталыми глазами
Давным-давно ушедших в времена.
Происходящее уже случалось с нами
В забытом, где-то там, на грани сна.
Обрывки мыслей, озаренья, строчки…
Пронзительная Бездна Пустоты…
Сгущенье «я» на грани «я» и «ты»…
Молчание. Ни решенья, ни отсрочки…
Я прощаюсь с тобой до утра. До утра?
А, быть может, мы встретимся где-то во сне?
Мне б к разлукам с тобою привыкнуть пора.
Ты и рядом со мной и в далекой стране.
В той стране, где цветут незабудки в лугах,
Где от птичьего звона горит небокрай,
И родительский кров, и родительский прах…
Где сказала всему я: «Прощай».
Не редактируйте меня!
Я – не бревно! Я – Буратино!
Я – неба странная картина
На грани вечера и дня!
Вы ж не кромсаете в лесах
Все листья, превращая в хвою…
И я хочу сама собою
Предстать и в мыслях и в словах.
Качались олеандры, мальвы, розы,
Желтели шесики,
словно просились съесть,
Цвели гибискусы, акации, мимозы
И бугенвилии… всего не перечесть.
Цветы пестрели, словно счастья знаки.
Я их улыбкой отмечала на ходу…
А над травой краснели тихо маки
За то, что радуюсь цветам в чужом саду
– Скажи, а ты когда-нибудь по настоящему любил?
– Конечно. Что я не человек? Четыре раза по настоящему любил. А потом понял – фигня все это.
– Но я имею право?
– Бетах[3], что имеете.
– По закону?
– Послушайте, уважаемый, что Вы задаёте глупые вопросы и тратите эфирное время… Конечно же по закону. Вы ведь разговариваете не просто с человеком с улицы, а с известным адвокатом.
– Значит, я могу…
– Ничего Вы не можете. У Вас не хватит денег доказать в суде Вашу правоту. Да и сумма, которую Вам задолжали, не окупит Ваших затрат на адвокатов.
– Но Вы ведь говорили, что по закону…
– Все! Вам ответили. Теперь Вы тратите чужое эфирное время. Следующий… Кто у нас на линии?
– Ты раздетых женщин любишь?
– Я всех раздетых людей люблю.
– Ты что, гомосексуалист?
– Нет, охранник на входе в супермаркет.
– Зачем живешь одна? Ты одна, я один.
– Ты же знаешь, я замужем. Да и у тебя, думаю, жена, дети…
– Э… где они все. А пока твой муж приедет, мы могли бы быть вместе…
– Зачем ты оскорбляешь меня? Разве я давала тебе повод?
– Что я сказал плохо? Ты взрослая женщина. Я тебе хорошо говорю.
– А тебе будет приятно, если, пока тебя нет, твоя жена будет с кем-то другим?
– Нельзя говорить так. Зачем говоришь плохое? У нас запрещено. Если узнаю что, да, приеду – убью.
Жаркий день. Полупустой автобус. От кондиционера всех разморило. Пассажиры тихо подремывают. Вдруг, автобус останавливается и шофер спрашивает: «Чья сумка?».
Одна дама молча встает и выходит из автобуса. Водитель еще несколько раз задает свой вопрос, а затем предлагает всем покинуть автобус. При этом, он открывает дверцу, отделяющую водительское место от салона, таким образом, что она загораживает сумку со стороны пассажиров, а сам он остается незащищенным.
Люди быстро покидают автобус, только одна женщина возится. «Быстрее» – просит ее водитель. «Куда ты спешишь?» – возмущается она и направляется к передним дверям. «Госпожа, пожалуйста, на вторые двери» – просит ее шофер. «Что вдруг» – удивляется она, подходит к передним дверям, забирает, вызвавшую переполох, сумку и выходит из автобуса.
Водитель несколько секунд с изумлением смотрит на нее, а потом предлагает пассажирам продолжить поездку.
– Слушай, неужели ты не знаешь, кто написал книгу о бароне Мюнхгаузене?
– Кто? Неужели Пушкин?
– При чем здесь Пушкин? Вслушайся, фамилия-то какая: «Мюнхгаузен»…
– Ну и что? Пушкин тоже был Каннибал.
– Кто? Кто он был?
– Ну, этот, как его, Каннибал.
– Во-первых, не совсем Пушкин, а во-вторых, не Каннибал, а Ганнибал.
– Подумаешь, какая разница? Шломо тоже называют Соломоном.
– Понимаешь, каннибалы – это людоеды.
– А Ганнибалы?
Вот тут-то я и задумалась.
Мой любимый (иврит)
Что слышно (иврит)
конечно (иврит)
