В последующие десятилетия Барбье начал отстраняться от злободневной общественной проблематики, и популярность его постепенно стала угасать. Он не откликнулся на события революции 1848 года и молчал в дни бонапартистского переворота, хотя не пошел на сотрудничество со Второй империей и, подобно Беранже, отказался явиться на официальный прием к новоявленному императору. Правда, он продолжал клеймить нравственные пороки буржуазного общества, но делал это теперь в абстрактно-морализирующей форме, ссылаясь на Горация («Комические сатиры», 1865). Он занимается переводами, возвращается к традиции песенной лирики и публикует несколько книжек стихотворений («Маленькие оды», анонимно, 1851; «Сильвы» и «Легкие созвучия», 1851, 1865), в которых перекликается с Беранже, с «Песнями улиц и лесов» Гюго, появившимися в то же время, с поэзией П. Дюпона, воскрешает строй и образы старинной французской народной песни. При всем их изяществе эти стихотворения уже не были новостью в поэзии. Трудно установить творческое единство между поздними произведениями Барбье и его мощной гражданской лирикой 30-х годов, в которой он сказал свое веское и неповторимое слово, откликнувшееся гулким эхом по всей Европе. В 1870 году, совершенно забытый публикой, Барбье был избран во Французскую Академию, куда не получили доступа ни Бальзак, ни Золя.
Наряду с сатирой Барбье и поэзией Гюго, в которой все большее место отводилось обездоленному человеку из народных низов, во Франции времен Июльской монархии зазвучали песни и стихотворения, созданные самими людьми из народа, поэтами-рабочими — каменщиками, наборщиками, столярами. Эти поэты, по большей части самоучки, связанные с утопическим социализмом, были враждебно встречены официальной критикой, но пользовались заботливой поддержкой со стороны демократических писателей — Беранже, Жорж Санд, Гюго, Эжена Сю.[6] Из поколения народных поэтов, выступивших накануне революции 1848 года, самой яркой фигурой был Пьер Дюпон (1821–1870).
Дюпон родился в Лионе, издавна славившемся своими шелкопрядильными и ткацкими мануфактурами, — городе первых рабочих восстаний (1831, 1834). Его отец был деревенский ткач-ремесленник, поставлявший свою продукцию лионским фабрикантам, один из тех, кого привело к обнищанию начало машинного производства. Из-за бедности в семье будущий поэт, потеряв в четырехлетнем возрасте мать, попал на воспитание в дом своего крестного-священника, который отдал его в духовную семинарию. Выйдя оттуда, юноша некоторое время был учеником ткача, писцом в банкирской конторе; наконец он вырвался в Париж, куда его влекла страсть к стихотворству. Началась голодная жизнь в столичных мансардах, цепь неудач; в довершение всего Дюпон вытянул рекрутский жребий. Но тут ему пришел на помощь земляк его, драматург Пьер Лебрен, к тому времени член Французской Академии. Его стараниями была распространена по подписке первая, еще не вполне самостоятельная, книжечка стихов Дюпона, что позволило молодому поэту выкупиться из рекрутчины; Лебрен даже выхлопотал своему подопечному академический приз и скромную должность сотрудника по составлению словаря. Но Дюпон жаждал независимости и скоро расстался с Академией, как прежде с банком.
Он стал завсегдатаем «гогетт» парижских предместий; сочинял песни, клал их на музыку, тоже собственного сочинения, и сам же исполнял в кабачках, а позднее в рабочих клубах. Творческий облик Дюпона приближался к «шансонье» в современном смысле слова; внезапно пришедшим успехом он был обязан музыкальной стороне своих песен, восхищавшей его друга, композитора Шарля Гуно, неотразимо обаятельной манере исполнения, отмеченной многими современниками, в том числе Бодлером, но в первую очередь своему выдающемуся поэтическому дару.
Начало популярности Дюпона положила песня «Волы», за которой последовали «Тетка Жанна», «Белая корова», «Свинья». Когда вышел из печати сборник «Крестьяне. Сельские песни» (1846), их уже распевали по всей Франции. Накануне революции 1848 года слава Дюпона не уступала славе Беранже перед революцией 1830 года.
Песня Дюпона откровенно восприняла литературную форму, завещанную Беранже: легко запоминающийся ритм, рефрен, в котором концентрируется главная мысль песни, непринужденный тон, широкое использование элементов разговорной речи и народной лексики. Но в ней нет сквозного действия беранжеровой песни, ее интеллектуальной остроты, энергии и динамизма. И тут дело не только в разных масштабах дарования; песня Дюпона другая: в ней господствует лирическая стихия народной песни, грустноватая задушевность, порою теплый юмор; эти песни раздумчиво-описательны, из строфы в строфу тема не развивается, а лишь нанизываются все новые подробности, что иногда даже приводит к некоторой растянутости, вовсе неизвестной Беранже. Следует, однако, иметь в виду, что важную сторону эмоционального воздействия песен Дюпона составляла музыка, и, по единодушному свидетельству современников, они много теряли при чтении.
Дюпон вошел в литературу как певец труженика-крестьянина, патриархального народного быта, сельской природы. Песни из сборника «Крестьяне» открывали мир трудолюбия, простых светлых чувств, душевного и физического здоровья, — мир, к которому в те годы прикоснулась в своих сельских повестях Жорж Санд, но который впервые становился достоянием поэзии. Совершенно новой нотой прозвучала простодушная интонация этих песен (за которой, однако, крылась немалая доля лукавства, словно поэт сознавал, что подчеркнутая деревенская «экзотика» принесет ему успех в литературных салонах).
В песнях Дюпона явственно ощущается иная, чем у Беранже, литературная традиция, традиция крестьянского фольклора. С другой стороны, в них слышны преломленные сквозь призму романтических социальных утопий отзвуки мыслей Руссо о «естественном» существовании человека в единстве с гармонической природой. Поэтическое своеобразие этих песен в немалой мере создают лирические, полные неяркой прелести пейзажи — картины осенних полей, сосновых рощ, цветущих нив, в которых разлит близкий руссоизму «бог добра и красоты» («Сосны»). Человек у Дюпона еще не оторван от природы, и хотя за околицей села поэт уже слышит «фабричный гул», рисует он не столько реальную французскую деревню, куда давно уже проникали капиталистические отношения, сколько народный идеал жизни, которая не мыслится иначе, как жизнь, заполненная мирным, несущим благосостояние трудом. Для героев Дюпона счастье — это честная работа, заслуженный отдых, полное гумно, накормленный скот, здоровые и сытые дети.
Сквозь призму труда воспринимается окружающая крестьянина природа. Закатные лучи «в долину льются, как река пшеничных зерен темно-золотая»; сосновые леса не только величественно-прекрасны, они дают «то, что нужно всем»:
Друзья-деревья, вы всегда при деле,
Вы как рабочий или хлебороб.
Ваш первый дар — простые колыбели,
Последний дар — простой сосновый гроб.
(Перевод В. Портнова)
В духе народного идеала красоты переосмысляется романтическая образность: «серенады», «баркаролы» превращаются у Дюпона в народные песни; любовная лирика облекается в мелодии, ритмы, образы фольклора.
Фольклорная основа крестьянских «идиллий» Дюпона спасает их от фальшивой «пейзанской» идилличности. Поэт превосходно знает живую деревенскую действительность и передает в своих песнях точные ее приметы. Он знает, что «немало требуется пота пролить, чтоб выросло зерно» («Песня о зерне»), что волы — кормильцы пахаря ему дороже жены и детей и он не продаст их самому королю («Волы»); радуется вместе с крестьянином, что корова дает много молока и «всегда приносит двух телят» («Белая корова»); любуется расторопной «Теткой Жанной» или крестьянской девушкой, которая «встает, недосыпая», и работает весь день под палящим солнцем; рисует, как, поднявшись до зари, косарь «долго косу отбивает своим квадратным молотком».
Целиком выйдя из Беранже, как и все народные поэты его поколения, Дюпон не повторял своего глубоко почитаемого учителя, но сделал следующий шаг по намеченному им пути. Беранже открыл поэзию будней простого человека; Дюпон показал поэзию его труда. В песнях Дюпона мир увиден глазами труженика: крестьянина, идущего за плугом, косящего траву по росе; пильщика, вонзающего топор в пахучее сосновое бревно; ткача, гнущего спину за станком, швеи, в наколотых пальцах которой проворно снует иголка.
В песнях Дюпона труд впервые становится меркой жизненных ценностей и человеческого достоинства, источником гордости за свое ремесло, свою сноровку и умение. В его песнях звучит радостное упоение трудом, слышится голос человека, который сознает полезность своего дела и всем обязан только своим рабочим рукам.
По мере подъема народной борьбы в поэтический кругозор Дюпона наряду с сельским тружеником вошел и городской рабочий, образ которого существовал во французской литературе уже со времени рабочих восстаний 1830-х годов; по большей части это еще ремесленник, не потерявший связи с деревней, но появляется уже и песня фабричного ткача, печатника, машиниста. Дюпону было чуждо жалостливое отношение к рабочему, характерное для Барбье, для социально-утопической поэзии и многих демократических романов того времени. Рабочий в его изображении совсем не похож на беспомощную жертву угнетателей, он скорее под стать фольклорному богатырю: таков машинист локомотива, что мчит на своем сказочном огненном коне навстречу будущему; таков Жан Тремалю из одноименной песни — «душевный малый и золотая голова», силач и умница, который шутя перебрасывает мешки на столичном рынке и всегда готов прийти на выручку товарищу; вчера еще робкий крестьянский паренек, а сегодня любимец рабочих кварталов, он своим трудом «завоевал Париж», так же как веселые приятели из «Двух мастеровых» собираются трудом завоевать весь мир.
