Неоднократно в поэме Теркин выступает как агитатор, и его агитация, рожденная душевной щедростью и внутренней убежденностью, — вполне конкретна и потому по-особому убедительна, действенна.
Такой патриотизм и такая гражданственность, основанные на «правде сущей», обладают особой воспитательной силой. «Когда мы отступали, когда были тяжелые дни, — писал Твардовскому фронтовик А. Родин, — почти все рассказы, что я читал, были только о победах. Помню, как меня и моих товарищей поразил ваш рассказ «Переправа». Этот рассказ о том, как переправа сорвалась, но он в десять раз оптимистичнее всех других самых победных рассказов других авторов. И написано так, что абсолютно все себе представляешь. Душевно так и жизненно».80
Твардовскому свойственны редкое умение «ликовать нехвастливо», как выразился он в стихотворении «Я убит подо Ржевом»; сдержанность, неприязнь к выспренному, литературно-нарочитому и фальшивому слову; к высоким словам, употребляемым всуе. Поэт различает действительно высокие слова и «словеса», злоупотребление которыми («краснословье») в искусстве равносильно измене ему:
Да, есть слова, что жгут, как пламя,
Что светят вдаль и вглубь — до дна,
Но их подмена словесами
Измене может быть равна.
Вот почему, земля родная,
Хоть я избытком их томим,
Я, может, скупо применяю
Слова мои к делам твоим.
Сыновней призванный любовью
В слова облечь твои труды,
Я как кощунства — краснословья
Остерегаюсь, как беды.
Не белоручка и не лодырь,
Своим кичащийся пером. —
Стыжусь торчать с дежурной одой
Перед твоим календарем.
(«Слово о словах», 1962).
Патриотическая идея в «Книге про бойца» передается не фразой и лозунгом, а психологически мотивированным изображением всего поведения и мироощущения героев, неоднократно возникающим лирически взволнованным обращением к родине:
А всего милей до дому,
До тебя дойти живому,
Заявиться в те края:
— Здравствуй, родина моя!
Воин твой, слуга народа,
С честью может доложить:
Воевал четыре года,
Воротился из похода
И теперь желает жить.
Он исполнил долг во славу
Боевых твоих знамен.
Кто еще имеет право
Так любить тебя, как он!
Или, если употребляются действительно «высокие» слова, то они так натуральны, уместны и святы, что не воспринимаются как лишенная убедительности риторика:
— Взвод! За Родину! Вперед!
И хотя слова он эти,
Клич у смерти на краю,
Сотни раз читал в газете
И не раз слыхал в бою,
В душу вновь они вступали
С одинаковою той
Властью правды и печали,
Сладкой горечи святой,
С тою силой неизменной,
Что людей в огонь ведет,
Что за все ответ священный
На себя уже берет.
— Взвод! За Родину! Вперед!
Так возникает какой-то особый, — высокий лиризм Твардовского.
* * *
Есть в «Книге про бойца», кроме героя-протагониста — Теркина, еще и второй герой. Этот герой — сам автор-поэт. Он «подружился», сроднился с Теркиным и повсюду ему сопутствует («Теркин — дальше. Автор — вслед»). Это не обязательно во всем сам Твардовский; правильнее, как и во всех подобных случаях («Евгений Онегин» Пушкина, «Герой нашего времени» Лермонтова и мн. др.) говорить о специально созданном по законам искусства, художественно обобщенном образе автора-повествователя, личность, характер которого определенным образом вырисовывается из произведения, сообщены даже некоторые внешне-биографические сведения, совпадающие с реальной биографией А. Твардовского. В этом «авторе» очень много «теркинского», разве что он не только «в колхозе», но и «в столице курс прошел…» Теркин, как уже было сказано, феерически талантлив. Таков же по типу талант Твардовского. Щедрым своим талантом Теркин близок, сродни Твардовскому. И это гармоническое сочетание талантов автора и героя обеспечило «Книге про бойца» блестящий успех и долгую жизнь в литературе.
Автор — посредник между героем и читателем, ведущий свободный разговор с читателями, присутствие которых тоже ощущается. Вся книга написана с уважением к «другу-читателю», которое сквозит не только в прямых к нему интимно-доверительных обращениях, но прежде всего опять-таки в преподнесении ему не подслащенной полуправды о жизни и войне, а все той же «правды сущей», —«как бы ни была горька». Читатель часто приглашается к проверке авторских суждений. Прямая обращенность к читателю придает произведению особую лирическую теплоту, приобщая и приближая читателя к автору, к герою, к изображаемому.
Лиризм проявляется в излюбленных обращениях автора (или его героя) не только к читателю, но и ко многим встречающимся в произведении одушевленным и неодушевленным предметам: к родине, к шинели, к снаряду (в главе «Дед и баба»), к врагу, к сбитому вражескому самолету, к собственному сердцу («не части») к женам, к девушкам, к «пограничному пункту контрольному», к самому себе…
Твардовский сделал Теркина своим земляком, уроженцем Смоленщины, родные и близкие которого, как и у самого автора, остались за чертой фронта, в немецком плену, и это усилило лирическую одушевленность и силу произведения.
Редко у какого поэта тема «отчего угла», «малой родины» занимает так много места, как именно у Твардовского, у которого эта любовь сочетается с горячей любовью к «иным краям», ко всей остальной России. Привязанность к родным смоленским местам Твардовский пронес через всю жизнь, и она отразилась в этом его произведении, как и во многих других.
Автор не только любуется своим героем, но и не скрывает своего единодушия, единомыслия с ним:
И скажу тебе, не скрою, —
В этой книге там ли сям,
То, что молвить бы герою,
Говорю я лично сам.
Я за все кругом в ответе,
И заметь, коль не заметил,
Что и Теркин, мой герой,
За меня гласит порой.
Кроме специальной главы «О себе», в окончательном тексте поэмы три главы «От автора». Это — следствие первоначального членения произведения на «части» и публикации его по частям во фронтовой печати. Но произведение только выигрывает от того, что автор четырежды на протяжении произведения берет слово для прямого обращения к читателю, для поэтического раздумья и высказывания от себя. Да и помимо того — автор присутствует на многих страницах книги. Поэма лирична, пронизана теплым и умным юмором, который органично связан с обликом героя и с образом автора — исходит то ли от автора, то ли от его героя, — настолько они нераздельны и родственны друг другу.
С самого начала речь заходит о насущной необходимости в солдатском быту, наряду с пищей и водой, —
…хорошей поговорки
Или присказки какой…
Такими «присказками» насыщен и текст поэмы — вроде забавного словечка «сабантуй», подслушанного Твардовским на Юго-западном фронте, или озорного рефрена: «Пушки к бою едут задом», с подтекстом в духе русского простонародного юмора. Помимо этого, в произведение включены многие юмористические рассказы и сценки.
Юмористическое на многих страницах сосуществует с патетическим и трагическим, но это не воспринимается как разностильность. Симбиоз автора и героя на фоне эпической темы большой войны создает особый лиро-эпический сплав, заставляющий говорить о «Книге про бойца» как о произведении совершенно особого и небывалого жанра. Твардовский не случайно не называет его «поэмой», а именно «Книгой про бойца». Подзаголовок «Поэма» фигурировал только в первых публикациях отдельных глав в газете «Красноармейская правда».
Композиция (и — соответственно — жанр) «Книги про бойца» обусловлена прежде всего ее творческой историей. Поэт вынужден был придавать известную законченность каждой отдельной главе, как писал он в своей статье (см. стр. 260), потому что его фронтовой читатель часто бывал и незнаком с предыдущими главами и не всегда мог рассчитывать дождаться следующих, то есть попросту дожить до них. Сам поэт шутливо, но с большой долей правды так определяет в поэме свой композиционный принцип:
Словом, книгу с середины
И начнем. А там пойдет.
Необычность композиции книги, начатой «с середины» и оборванной без развязки, заставили автора в тот момент, как произведение стало формироваться, ввести в текст соответствующие, опять-таки шутливые оговорки:
…книга про бойца.
Без начала, без конца,
Без особого сюжета…,
и т. д.
И потому она — «книга».
* * *
Историю замысла и создания «Книги про бойца» А. Т. Твардовский сам рассказал в своем очерке «Как был написан «Василий Теркин». (Ответ читателям)» (1951).
