Эту правку Есенин не завершил и, прервав ее буквально на полуслове («лет<ит?>»; см. раздел «Другие редакции» наст. тома, с. 185*), отложил работу над поэмой.
Спустя некоторое время — уже на бумаге другого формата и другим карандашом — эта работа была продолжена. Скорее всего, вновь вернувшись к тексту «Повстанцев», автор решил, не вводя Махно в произведение (от этого он отказался раньше), углубить его народную мужицкую тему, намеченную в первой главке поэмы.
Так появился черновик, начинающийся со строки «Но что там за туманной дрожью?» (текст см. в разделе «Другие редакции», с. 185–186*). По-видимому, он предназначался для продолжения первой главки «Повстанцев», но остался в архиве поэта, так и не попав при его жизни в печать.
Таким образом, из истории текста первой редакции «Повстанцев» явствует (в полном соответствии с рассказом И.И.Старцева) как то, что героями поэмы Есенин действительно хотел сделать «Ленина, Махно и бунтующих мужиков», так и то, что замысел поэта «разбрелся по отдельным вещам» (Восп., 1, 414). Однако эта редакция так и осталась незавершенной.
Вторая редакция произведения — Ред. II — была доведена до стадии белового автографа за подписью: «Сергей Есенин». По справедливому наблюдению первого исследователя творческой истории «Ленина» Ю.Л.Прокушева, здесь «авторская подпись как бы подчеркивает, что это — законченное произведение» (журн. «Москва», 1975, № 10, октябрь, с. 186). Однако и эта редакция не была отдана в печать.
Лишь третий вариант (Ред. III) — под заглавием «Отрывок из поэмы» — вышел в свет в «Круге-III». Есть основания полагать (см. об этом статью С.И.Субботина в кн. «Есенин академический…», М., 1995, с. 43–73), что фрагмент «Ученый бунтовщик, он в кепи..» (см. его как составную часть Ред. IV, с. 189* наст. тома) присутствовал в не известной ныне наборной рукописи, сданной Есениным в Круг-III, но не был пропущен редактором альманаха А.К.Воронским.
Ред. IV была исполнена автором непосредственно на печатном тексте «Отрывка из поэмы» в Круге-III — Есенин выправил его и включил в него два значительных фрагмента: первый — «Ученый бунтовщик, он в кепи…», второй — строки, завершающие «Отрывок», начиная от слов «Его уж нет!..». Правка была выполнена здесь с исключительной тщательностью — были не только устранены опечатки и искажения, но расставлены недостающие знаки препинания и даже многоточия в конце строк и целые строки точек, разделяющие части текста. Кроме того, кое-где было изменено взаимное расположение этих частей — автор ликвидировал два пробела между строками, а в трех случаях из одной строки сделал две. Следует подчеркнуть, что указанные исправления и дополнения поэт произвел единовременно, одними и теми же красными чернилами, завершив текст подписью: «Сергей Есенин».
Однако последняя прижизненная публикация отрывка «Ленин» в Стр. сов. не содержит фрагмента «Ученый бунтовщик, он в кепи…», в остальном (кроме разбивки на строки) практически совпадая с Ред. IV.
Печатается по наб. экз. (вырезка из Стр. сов.), в соответствии с тем, что наб. экз. для наст. изд. является основным источником текста.
В Собр. ст., 2 — дата: «1923», исправленная специальным примечанием, данным в конце этого же тома: «На стр. 161-й под стихотворением „Ленин“ помещена ошибочная дата „1923“; нужно „1924“» (Собр. ст., 2, 200). Датируется согласно приведенной поправке.
Отклики на первую публикацию «Отрывка из поэмы» появились вскоре после ее выхода в свет. В рецензии на Круг-III И.А.Бахрах отмечал: «Стихотворения Есенина, Клычкова и Наседкина — образец того, как не нужно писать. Есенин посвящает стихотворение Ленину. Конечно, Ленин получается у него свой, „есенинский“. Вроде того, как о Ленине писал Клюев. Типичным для этого стихотворения являются следующие четыре строки о Ленине: „И не носил он тех волос <и т. д.>“. Не Есениным писать о Ленине. Это получается не Ленин, а анти-Ленин, как сказал когда-то тов. Троцкий о книге Клюева <точнее, о цикле стихов Клюева „Ленин“ (1919)>» (журн. «Книгоноша», М., 1924, № 21, 31 мая, с. 10; подпись: Исбах).
Менее категорично и намного более развернуто высказался по поводу «круговского» текста «Отрывка из поэмы» в обзоре «Ленин в художественной литературе» А.Лежнев: «…Ленин здесь взят с той стороны, с которой реже всего подходят к нему поэты. Подчеркнуто именно все то, что отличает его от обычного типа „героя“: его доброта, личная скромность, любовь к детям, просто так — именно не общее, а личное, своеобразное и вместе чисто-русское, то, что любил, ценил и охотно изображал <Л.Н.>Толстой <следует двадцать одна строка, начиная от слов „Суровый гений!..“>.
Застенчивый, простой и милый, катающийся на салазках с сопливой детворой, любитель перепелиной охоты, — нарисованный так идиллически, — Ленин теряет всякую характерность и превращается просто в добродушнейшего дедушку, каких на свете очень много, хоть отбавляй. Неудивительно, что поэт не может понять, как такой Ленин потряс мир. Есенин слишком подчеркнул, быть может, и характерные, но, в конце концов, все же второстепенные черты В.И., не показав главного: Ленина-вождя, революционера. Он сделал ошибку, прямо противоположную той, которую совершили пролетпоэты и Маяковский, показавшие только Ленина-революционера. У них Ленин вышел неживым, абстрактным. У Есенина получился живой, но… не Ленин.
Есенин сам, очевидно, чувствует недостаточность характеристики и дополняет ее рифмованной газетной прозой <приведены одиннадцать строк, начиная от слов „Он мощным словом“>.
Это конечно, голо и неубедительно. Но надо все-таки быть справедливым к Есенину; его образ Ленина, при всей своей недостаточности, неполноте, все-таки лучше всех других, потому что это образ живого человека, а не метафизическая отвлеченность» (сб. «Великий вождь», М., 1924, с. 196–197; выделено автором).
Е.И.Замятин оценил строки о Ленине, понравившиеся А.Лежневу, более скептически: Есенин, «кажется, впервые пробует себя в патетической форме оды — и увы: до чего это оказывается близко к сусальности прочих бесчисленных од»; при этом, однако, была сделана следующая оговорка: «Быть может, отчасти тут и вина редакции, украсившей стихи Есенина длинным ожерельем многоточий» (журн. «Русский современник», Л. — М., 1924, № 2, с. 270). Впрочем, рукописи Есенина и его правка печатного текста «Отрывка из поэмы» в Круге-III показывают, что «ожерелья многоточий» в «Ленине» принадлежат самому автору.
Приехав в Тифлис в сентябре 1924 г., Есенин, без сомнения, прочел в местной газете статью Н.Н.Асеева «Новости литературы» с таким суждением о своем «Ленине» в связи с одноименной поэмой Маяковского: «Из стихов очень интересна поэма В.Маяковского „Ленин“. <…> Тот же сюжет, взятый С.Есениным, наряду с сильнейшей и вместе с тем ясной трактовкой его Маяковским, выглядит пестро раскрашенной кустарщиной рядом со стальной выверенной моделью» (З. Вост., 1924, 12 сентября, № 675).
Еще в одном литературном обзоре («Русская художественная литература в 1924 г.») есенинская поэма трактовалась И.А.Оксёновым как «реалистически-четко преломляющая образ великого Ленина» (газ. «Ленинградская правда», 1925, 1 января, № 1).
В отличие от других критиков, В.Липковский, рецензируя Стр. сов., сосредоточил свое внимание на музыкальности есенинского стиха в «Ленине». Процитировав его начальные восемь строк, он писал далее: «Так внутренне единая стихотворная речь оформляется в строгие рамки, и самые простые слова приобретают столь большую власть над воображением читателя. <…> Скопление одинаковых ударных гласных („Немолчный топот, громкий звон“) или расстановка их по краям стиха („Не знаю светит ли луна“), <…> — все это делает стих, как говорится, музыкальным. Это, конечно, не та певучесть, которой отличались произведения символистов („музыка ради всего“), ради которой жертвовали смыслом слова, а та стройная гармония, которая всегда наблюдалась в классических образцах» (З. Вост., 1925, 20 февраля, № 809).
О финальных строках «Ленина» И.Т.Филиппов отозвался так: «В конце цитируемого стихотворения несколько строк о коммунистах. <…> Почему это коммунисты после смерти Ленина „суровей и угрюмей“ повели свою работу? Как будто они не собирались ей придавать такие тона, и на практике их незаметно. Коммунисты хотят и стараются работать, как Ленин, идти без Ленина по пути ленинизма. Конечно, смерть Ленина не сделала их менее суровыми и не настроила менее „угрюмо“, если вообще можно говорить о коммунистической угрюмости. Но она и не усилила этих черт. Несмотря на действительно незаменимую утрату, они все-таки пытаются, и пока удовлетворительно, заменить Ленина коллективным, монолитным, дисциплинированным усилием. И только» (журн. «Лава», Ростов-на-Дону, 1925, № 2–3, август (на обл.: июль-август), с. 72–73).
