VI. «Такой же дух бесприютный…»
Такой же дух бесприютный
И врач Леша Залесский
Чемоданы со вздохом готовит,
Чтобы ехать в глушь беспросветную
И, поживши там с психопатами
В санатории нервно-психическом,
В Москве приобресть право жительства
(А его душе разоренной,
Потерявшей родных и любимых,
И совсем жить на свете не хочется).
VII. «Тридцать лет друзья и спутники…»
Тридцать лет друзья и спутники,
На одной проживая улице,
Целый год друг с другом не виделись,
Почему — и сами не знают.
Случилось же с ними, с обоими,
То, что выпали оба из времени
И живут уже тайножизнью
— А не в днях, не в делах, не в свиданиях.
VIII. «…Эти взгляды, мимо скользящие…»
…Эти взгляды, мимо скользящие,
Звуки слов, как железо об лед стучащие,
В зеркалах кривых отражения,
Твоей мысли и чувств движения…
IX. «Успокойся, двойник мой, очнись!..»
Успокойся, двойник мой, очнись!
В бесконечные звездные дали вглядись!
Гражданин мирового пространства,
Вспомни путь неисчисленный странствий.
Приживательства искус пройден —
Не сегодня, так завтра закончится он.
С этих отмелей ты уплывешь навсегда,
Погляди, как чудесно сияет
Над тобою скитальцев звезда!
27 ноября 1945
Blancet noir (эскиз «Загорское»)
В луже пространной, похожей на пруд,
Белоногая девушка ноги полощет.
Стаи черных грачей неумолчно орут
В белоствольной березовой роще.
В небе (и в луже), качаясь, плывет
Облаков белоснежных гряда.
В черной грязи мимо лужи бредет
Белорунная коз череда.
6 июля 1946
Прощай, прощай… Но ты уже далёко.
Мои слова к тебе не долетят.
И колесница огненного Рока
Своих колес не повернет назад.
Под звездным пламенем свершилась наша встреча.
В ней каждый миг был дивно озарен.
И верилось, что мы с тобой — предтеча
Еще не бывших на земле Времен.
И вот уже, как сон обманный, снится
Мне образ твой, и жизнь, и смерть твоя.
И встречи нашей вырвана страница
Из книги бытия.
7 сентября 1946
ИЗ ЦИКЛА, ОБРАЩЕННОГО К В.А.ВАТАГИНУ
«Рога, копыта, когти, зубы…»
Рога, копыта, когти, зубы,
Победно поднятых хвостов
Движенья… Боже мой, как грубы
Виденья этих страшных снов…
О, если б в миге пробужденья
Всё это прошлое забыть —
Алчбу, убийства, запах тленья,
Каким не брезговала жить
Моя душа, хоть умирала
На этой бойне бытия,
Где вечно кровью истекала
Надежда и Любовь моя…
«Тоскливо пискнула в подполье…»
Тоскливо пискнула в подполье
О чем-то мышь в глухой ночи…
Ах, о тюремной нашей доле,
Зверек пугливый, помолчи.
Грызи, что есть; воруй, где можешь.
Нам, людям, хуже: целый век
Себя грызешь, пилишь и гложешь,
Что ты не бог, а человек.
«С ветки слетела ворона…»
С ветки слетела ворона,
Канула в снежную муть.
Черной нуждой отягченный
Труден вороний путь.
Будет на смрадной помойке
Рыбьи ошметы глотать.
Будет с терпением стойким
Новых удач поджидать.
К вечеру с горестным граем
Спрячется в мокрую ель.
Колкая там и сырая
Ждет ее к ночи постель.
Сладко ящерице спится
На сухих согретых мхах.
Кто расскажет, что ей снится
В золотых полдневных снах —
Голубой покой Нирваны,
Иль евфратский древний рай,
Иль кружащий неустанно
Зыбкий стан мушиных стай.
«На стене моей мертвая муха…»
На стене моей мертвая муха
(С паутиной прилипла к стене).
А другая жужжит над ухом,
И страшно жужжание мне —
О засиженных черных буднях,
О нечистом сердца мутье,
О прекрасном несбывшемся чуде,
О прикованном к праху житье.
Крылья, крылья, мушиные крылья,
Невысоко меня вы взнесли, —
Возле серой стены положили
В паутине и в древней пыли.
«Повисла нить. Шепчу: Куда же…»
Повисла нить. Шепчу: Куда же
Девать ее? И с кем, и с чем
Связать запутанную пряжу?
И дальше прясть ее зачем?
Спустилась ночь. Проснулись звезды,
И слышу голос их в окно:
«Уж поправлять работу поздно.
Пусть отдохнет веретено».
14 октября 1946
Когда вчера я увидала,
Как Ваша сильная рука
В дверях трамвая поддержала
Беспомощного старика,
И как от радости дрожащий,
Полуслепой, полухромой,
Он из толпы, его теснящей,
Был Вашей извлечен рукой, —
В тот миг серебряные латы
Предстали вдруг моим глазам,
И щит, и меч, и шлем крылатый,
Вам некогда врученный там —
Над Монсальватскою вершиной,
Где Ваша миссия была
Бороться в сумрачных теснинах
С драконом мирового зла
И где Ваш брат из Салтвореры
Изменой путь свой приземлил…
Но у высокой Вашей веры
И монсальватских Ваших сил
Найдутся, верю я, усилья
Связать распутанную нить,
Собрату сломанные крылья
Лучом прощенья исцелить.
28 октября 1946
Сергей и Сусанна
Ведут себя странно:
Для них двоих приятно,
Но слишком приватно,
Как будто нас нет
И выключен свет.
1947
Посвящается светлой памяти незабвенной Екатерины Васильевны Кудашевой,
безболезненно и мирно скончавшейся от гриппа три года тому назад в ноябре
Продувная эта щелка,
В ней то холодно, то жарко.
И обмолвлюсь втихомолку,
Что Мировича мне жалко:
День и ночь грызомый гриппом,
Оглушен и одурманен,
В шумном насморке и в хрипах
Кальцекс пьет он неустанно,
В продувной своей постели,
От борьбы изнемогая —
Вот уж целая неделя —
Он боев не прерывает.
Хоть и жалко мне беднягу,
Богом данного соседа,
На его бы месте шагу
Я не сделал для победы.
Кальцекс бросил бы в помои,
Отменил приемы пищи —
И уснул бы сном спокойным
На Ваганьковском кладбище.
30 октября 1947
«Строгий ангел у порога…»
Строгий ангел у порога
Сторожит последний шаг
Тех, чья дальняя дорога
Долго путалась впотьмах.
Строгий ангел спросит грозно:
— По каким путям кружил,
Отчего пришел так поздно,
Как ты жил и кем ты был?
— Грозный вестник воли Божьей,
Я — безумец и поэт.
А блуждал по бездорожью
Оттого так много лет,
Что своей мятежной волей
Утверждал свои пути.
…Я устал, я стар и болен.
Я раскаялся. Впусти —
По любви моей и вере —
Сына блудного к Отцу,
На порог Отцовской двери —
Всех путей моих концу.
29 ноября 1947
«Когда упадают лицом в подушку…»
