ДАН АНДЕРССОН (1888–1920)
Эй, ого, юнга Янсон! «Эльф» уходит на рассвете,
Свежий ветер холодит разгоряченное лицо;
Ты простился со Стиной, лучшей девушкой на свете.
Чмокнул мать и выпил рому, так что пой: эй, ого!
Эй, ого, юнга Янсон! Не боишься, что девчонка
Тут же влюбится в другого, как у них заведено?
Сердце бьется, замирая, как у робкого зайчонка, —
Выше нос, юнга Янсон, и пой: эй, ого!
Эй, ого, юнга Янсон! Может, стоя за штурвалом,
Не средь женщин — средь акул тебе погибнуть суждено;
Может, смерть подстерегает за изломанным кораллом, —
Смерть жестока, но честна, так что пой: эй, ого!
Может быть, твоим приютом станет ферма в Алабаме,
И на ней ты встретишь старость и поймешь, что всё прошло;
Может быть, забудешь Стину ради водки в Иокогаме, —
Это скверно, но бывает, так что пой: эй, ого!
ШЛОМО ИБН-ГВИРОЛЬ (1021/22 — после 1045)
Семи небесам не вместить Тебя,
Они не в силах возносить Тебя.
Любому творенью дано чтить Тебя,
Оно пропадет, но вечен Твой лик.
Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!
О славе Твоей поют без конца,
Не смеют узреть Твоего лица
Силы и Власти в Храме Творца.
И кто посмеет, коль Ты так велик?
Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!
Любовь в слова как облечь сполна,
Если славить душа днем и ночью должна
Величье и Имя во все времена?
И в сердце моем свет знанья велик:
Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!
Нет меры величию славы Твоей —
Как в Скинии Ты уместишься своей?
Колеса Причин и Следствий мощней
И больше Ты, ибо могуч и велик.
Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!
С четырех сторон — изгнанью итог.
И Четыре Зверя — тому залог.
Лет Избавленья реки нам срок —
Агнцам, чьим горестям счет велик
Мой Бог, Господь, Ты безмерно велик!
КОРОЛЬ ГЕНРИХ V И ОТШЕЛЬНИК ИЗ ДРЁ
По лагерю молча он проходил —
Не смели его задержать.
Молила, кланяясь, благословить
Внезапно притихшая рать.
В монарший шатер отшельник вступил,
С ним Божья была благодать.
В шатре том Генрих — английский король
Над картой склонился в тиши.
Сраженья новые замышлял,
Отраду грешной души.
Король на гостя, что прибыл незван,
От карт оторвавшись, смотрел.
Отшельника вид почтенье внушал:
Виски его белы, как мел.
Взор старца был кроток, как у святых,
Но всё ж дерзновенен и смел.
«Покайся, Генрих! Моей ты земле
Принес разоренье и гнет.
Раскайся, король, истекает срок
И знай — суд Божий грядет.
Где Блез течет, на крутом берегу
Я мирно прожил сорок лет,
А ныне мне камнем на сердце лег
Груз горя, страданий и бед.
Отрадно мне парус там было зреть,
Скользящий по гладкой реке.
Товаром груженые корабли
Шли к городу невдалеке.
Но паруса ныне простыл и след.
А мукой истерзанный град
Мор, Голод и Смерть с тобой заодно
Теперь превратили в ад.
Отрадно порой было слышать мне
Веселого путника глас
И пение дев, бредущих домой
С полей в предзакатный час.
Но сторонится всяк путник теперь
С опаскою здешних мест.
Лишь дева на помощь тщетно зовет,
И плач ее слышен окрест.
Отраден тогда был мне смех юнцов
И лодок веселый бег.
Мелодии сладкогласых виол
Оглашали высокий брег.
А ныне я вижу, как по реке
Плывет лишь за трупом труп.
Сними же осаду и прочь уйди,
Покайся в грехах, душегуб!»
Король воскликнул: «Не отступлю!
Пребудет удача со мной.
Узри же, отшельник, как сам Господь
Дал власть мне над этой страной!»
Отшельник, сердясь, потупил свой взор
И скрыл укоризну в нем
Дышало смиреньем старца лицо
Но взгляд полыхал огнем.
«Ужели мнишь, что за кровь и разбой
Ты сможешь избегнуть суда?
За тяжкий свой грех, за зло, что творишь,
Ты душу погубишь тогда.
Покайся нынче же, грешный король,
Иль участь твоя горька.
Угрозу ты слышал мою и знай,
Что Божья кара близка».
Но усмехнулся небрежно король,
Отшельнику глядя вослед, —
И вскоре вспомнил на смертном одре,
Что молвил анахорет.
СОВЕТ СТАРИКА КРИСТОБАЛЯ И ПРИЧИНА, ПО КОТОРОЙ ОН ЕГО ДАЛ
Однажды изрек старик Кристобаль:
«Не требуй ты долг с бедняка,
Ибо, хранящая от нищеты,
И грех отведет рука».
Однажды изрек старик Кристобаль:
«Не будь ты к грешнику строг —
Лишь Божьей милостью он, а не ты,
Греха преступил порог.
Надежда на Божью милость меня
Поддерживает до сих пор.
Презрев ее рок, я в юности мог
Навлечь на себя позор.
«Я землю в аренду тебе отдам, —
Мне помещик Энрике сказал, —
Но я не шучу, гаранта хочу,
Чтоб надежным был, как металл».
Я беден был, друзей не имел.
На паперти шел разговор,
У церкви Святого Андрея[46] в день,
Что освятил Исидор.
«Пускай Святой Исидор за меня
Вам даст свое слово в залог.
Святой в вышине другом будет мне,
Ибо я на земле одинок».
Мы в церковь вошли, и пред алтарем
Колени я преклонил.
«Я здесь одинок, святой Исидор,
Молю из последних сил:
Молю поручителем стать моим,
Я правому делу служу.
Но ты сурово меня покарай,
Коль слово я не сдержу».
Увы! Я работал спустя рукава
И в срок заплатить не смог.
Страшился я гнева Святого, но всё ж
Помещик был более строг.
Из дома тогда улизнул я прочь
Украдкой в ночи — как вор
Нелегкая, видно, меня привела
К Святому Андрею на двор.
О клятве, что принял святой Исидор,
Я вспомнил и задрожал.
Близость его подогрела мой страх —
Как заяц я побежал.
Всю ночь напролет я летел наугад,
Подальше стремясь уйти.
Но длань карающая меня
Грозила настичь в пути.
Устал я, но верил, что ныне спасен,
Мне казалось, что мчусь я прочь.
С рассветом увидел же, что без конца
Вкруг церкви бегал всю ночь.
Раскаявшись, я на колени упал,
Бил за поклоном поклон.
И тут помещик пришел: «Кристобаль,
Ты вовремя здесь!» — молвил он.
«Хозяин, грешен! — покаялся я. —
Работал спустя рукава,
Но в епитимье всю ночь я бежал
Вкруг церкви и жив едва».
«Коль ты ленился, — Энрике сказал, —
Исправь же ошибку впредь.
Не накажу тебя, но Святой
Пусть хлебу поможет зреть».
В раскаянье я возвратился домой,
Работал как вол, что ни день,
Святой Исидор трудам помогал,
Покарав мою прежнюю лень.
Однажды изрек старик Кристобаль:
«Я не требовал долг с бедняка.
Хозяина помнил и как его
Была доброта велика».
Однажды изрек старик Кристобаль:
«Я с грешником строг не бывал —
О ночи у церкви думал всегда
И помнил, чем рисковал».
АЛЬФРЕД ЭДУАРД ХАУСМЕН (1859–1936)
