«Улыбка юноше знакома…»
Улыбка юноше знакома
От первых ненадежных дней
Воды звенящей не пролей
Когда он спросит: «мама дома?»
Луч солнца зыбкий и упругий
Теплит запыленный порог
Твой профиль, мальчик, слишком строг
Для будущей твоей подруги.
«Если ночью моста посреди…»
Если ночью моста посреди
Когда ты поспешаешь в наемный приют
Неожиданно сзади тебя позовут
Обернись! Обернись!
Не увидишь не бойся и жди
И быть может тот голос шепчет
Нежный друг, не тоскуй видишь звездный полет
В беспредельную высь.
«На облучках саней стенящих…»
На облучках саней стенящих
Под угасающей звездой
Извозчиков узлами спящих
Проходит утомленный строй
И луч луны, как тонкий палец
Грустящего успел догнать
И в мыслях завершенных пялец
Завянувший цветок создать.
«Перед рассветом станет влажно…»
Перед рассветом станет влажно
И ровно тишина шумит
Теней отчетливость протяжна
И сумрак ночи не страшит
Все спит в недвижимом приволье:
Сон дружен с хладным очагом
Ум пьяный шепчет о бездолье,
Волненья сделавшись врагом
Из сборника «Дохлая луна» (1913)
Так изнемогший и бесследный
Слежу склоненное светило
Иное пламя охватило,
Мой взгляд жестокий и бесцветный.
Влекусь к спешащим перекресткам,
Шепчу кому-то уверенья,
И дышит тонкий веер тленья
На смех дряхлеющим подросткам.
И след на мокром тротуаре
Затопчет беглыми ногами
Иной купец в угоду даме,
Пещась о проданном товаре.
И ты, подкупленный возничий,
Запутав след в вечернем граде
Божественных обличий ради
В паноптикум его сведешь.
Там, в тишине подземной глади
И сруба заплесневших бревен,
Их смерти верный путь бескровен
Тонуть во тьме ночных исчадий.
Напрасно в отраженьи звездном
Трепещут крылья непосильно
И воздымают воздух гнильный
Своим биеньем слишком поздно.
Их лижет холод неудержный
Под опрокинутым эдемом, —
Здесь безнадежность — некий демон,
Как и они, давно отвергнутый.
«Сморчок на ножке прихотливо…»
Сморчок на ножке прихотливо
Подъял волнистую главу
И на стыдливую траву
Кидает ветер похотливый
Бутоны лука слишком красны,
Чтоб думать о цветочных днях
А ветер столбом подъемлет прах
То никнет ко всему бесстрастный.
Меня же след твоих соблазнов
Уводит по дорогам ног,
А ты бежишь моих тревог
Проводишь дни в заботе праздной
Уйду я в степь. — Все чувства жалки
Гудит мажорно телеграф, —
Я примирен! Вот нити прях…
Я все забыл! — вот пенье прялки…
«Людей вечерних томное зевание…»
Людей вечерних томное зевание —
Я вижу отдаленный брег
И чье-то кормчее старание
Направит в море лодки бег
И парус ветреный увянувши
Покрыл измученных людей.
И мальчик, с челна в волны прянувши,
Пленился холодом грудей.
Пред деревом я нем:
Его зеленый голос
Звучит и шепчет всем
Чей тонок день, как волос
Я ж мелкою заботой
Подневно утомлен
Печальною дремотой
Согбен и унижен.
И зрю, очнувшись в поле,
Далекий бег зарниц
И чую поневоле
Свист полуночных птиц.
Из сборника «Молоко кобылиц» (1913)*
«Что значит?! Шум и шум к весне…»
Что значит?! Шум и шум к весне,
Лед ломится, и птица скачет,
Мой друг, что значит?!
Печален я: иной стране
Мой плен назначен;
А я в земле стараюсь
Найти свой тонкий волосок желанья,
Что люди верные зовут душой питанья…
И безнадежен и бесспорен,
Под смак резиновой езды,
Я вырву приворотный корень
Сквозь щелку дальния звезды.
Постаревши, расскажу
В понедельник про венчанье
И старушечье шептанье
Втихомолку разбужу.
Вторник завтра, завтра гости,
Хором, хором повторим: —
Каменеют с годом кости
И кадильный слаще дым.
А средою утомлен
Буду слушать снова, снова
От венца до похорон,
Шорох каменного слова.
«Ползу на край сварливой крыши…»
Ползу на край сварливой крыши
И темных улиц вижу бег,
Последней ночи белый снег
Над городом султан колышет.
Целую грань последней выси,
Журчит во двор туманный дождь,
Мой жребий от тебя зависит,
Изнеможденной рати вождь
Злой мальчишка, я слепой —
Над ними не смеются,
Злой мальчишка, пред толпой
Все дороги рвутся
Мне на седьмой, а он кричит:
«Седьмой вот здесь», — а это восемь;
Злой мальчишка, меня влачит
И бьет дорога лосем.
Мне на седьмой, мне на седьмой,
А это восемь, восемь, —
И мы за зрения спиной
Едва ли жалость сносим.
Одно мне утешение,
Под взглядом мокрых крыш,
Твое больное пение
Через ночную тишь.
Одно мне утешение,
Под язвами лица,
Вечерних дымов рвение
Под молот кузнеца
«В твоих руках мой день спадает…»
В твоих руках мой день спадает
Минута за минутой.
Ногою необутой
Полдневный луч меня ласкает
Прищурившись от ярких светов
И ухватясь за тучу,
Я чей-то призрак мучу,
Средь опостылевших предметов.
«В ущелье уличного дыма…»
В ущелье уличного дыма
Зловоний непрейденный ряд
Тобою услажденный яд
С брегов замерзшего нарыма.
Интеллигент и проходимец
На перекрестках, площадях
Следишь автомобильный прах.
Куда смущенный не подымется.
К весне, когда все так стыдливо,
Ты с первым солнечным лучом,
Как мальчик лавки с калачом,
На талый лед глядишь пытливо.
И если в город опрокинется
Тумана емкая скудель,
Поверь, заботливый апрель
Осколки скорченные вынет
Благоговейно улыбаясь
Стираю с пят живую пыль
И на прирученный костыль
Смотрю перед собою каясь:
Огонь, ты греешь мать и братьев
И круг родного очага,
А путника давно нога
Сокрыта теплого пожатья.
И, запрещенный тусклым взглядом
Повсюду вянущих людей,
Влачусь по снеговой воде
К высоким башням и оградам
«В степи восхода солнце ищет…»
В степи восхода солнце ищет
И, как неутомимый крот,
Чрез горизонт застывший прыщет
Смятенных туч водоворот.
О берег плещется вода,
А я устал и изнемог,
Вот, вот наступят холода,
А я от пламен не сберег.
«Смыкаются незримые колени…»