233. ОРЕШЕК
Невская повесть
1
Над снеговой тоской равнинной,
Над глыбами застывших льдов
Стояла крепость, как былинный
Рассказ о доблести веков.
Она давно звалась Орешек…
Издалека тянулся к ней
Вдоль вмерзших в лед высоких вешек
Свет разноцветных фонарей.
Теперь разбиты бастионы,
Огнем войны опалены,
И только снег, да лед зеленый,
Да камень, взрывом опаленный,
В проломах крепостной стены.
Она стояла как преграда
И как редут передовой,
Как страж полночный Ленинграда
Плыла в туманах над Невой.
И всюду в крепости — в руинах,
В следах разрывов на стене,
В обломках башенок старинных —
Повествованье о войне.
О тех, кто ждал, о тех, кто верил,
Кто жил на нашем берегу,
Кто в дни сражения измерил
Пути, ведущие к врагу,
Есть быль, — мне рассказал товарищ
Ту быль, когда мы шли во мгле
Среди снегов, костров, пожарищ
По отвоеванной земле.
Его рассказ не приукрасив,
Стихом я честно передам,
Как шел Григорий Афанасьев
В разведку по гудящим льдам,
О подвиге его, о силе,
Об узких лыжнях на снегах,
О зорях утренних России
Я расскажу в своих стихах.
Гудят чугунные ограды…
Мой друг в земле приневской спит…
Ведь каждый выстрел в дни блокады
С безмолвьем стен старинных слит…
2
Ольшаник мелкий да болота…
Четвертый день — дожди, дожди…
Патруль стоит у поворота…
«Стой! Кто идет?»
— «Свои!»
— «Пехота?»
— «Она, родная!»
— «Проходи!»
Шагала маршевая рота,
Шел пулеметчик впереди.
А небо мглится… Даль темна…
Уже дорога не видна…
Печальна эта сторона:
Ведь как широкая стена
Здесь дождевая пелена,
И плещет мутная волна
В песчаный, низкий берег правый…
На миг настала тишина
Над новой невской переправой…
И вдруг становится светло:
Туман над полем развело,
И показались вдалеке
Разбитых башен очертанья,
Из камня сложенные зданья,
Казалось, плыли по реке.
И там вился дымок разрыва,
Какой-то странно голубой…
Разбитая снарядом ива
Склонилась низко над Невой.
Ходил по склону часовой…
Что ж, близок берег…
Здесь переправа…
Как в колодке,
Под тенью черною кустов,
В сыром песке лежали лодки;
Сидели пятеро гребцов,
Из рук не выпуская весел…
Брезенты рядом кто-то бросил…
Валялись ящики, кули,
Прикрытые кой-как рогожей…
«Здорово, земляки! Пришли
Вы к нам служить в Орешек тоже?»
— «В Орешек, точно…»
— «Довезем,
Вот погоди — чуть-чуть стемнеет…»
Разрывы ближе и сильнее,
И переправа под огнем…
3
В тени развалин, в землю врытый,
Где бревна тянутся по рву,
Ветвями рыжими укрытый,
Блиндаж глядится на Неву.
Настил добротный в пять накатов…
Печурка топится в углу…
Коптилки свет зеленоватый,
Чадя, плывет в ночную мглу.
Широкоплечий, бородатый,
Сидит у печки старшина.
Улыбка старого солдата
Так по-отцовскому нежна…
Приветлив старшина разведки,
Сержанту новому он рад…
Трещат в печи сырые ветки,
Кругом дымок струится едкий…
«Как поживает Ленинград?
Где воевал ты раньше? Где-то
Как будто виделись с тобой…
Неужто это было летом,
Когда вступали в первый бой?
Оно, конечно, не талантом —
Такого больше не найдешь,—
Но вроде с нашим лейтенантом
Ты, друг, лицом немного схож…
Он был, как ты, такой же тонкий,
Как ты, прищурившись глядел,
Как на гармошке, на гребенке
Играть нам песенки умел!
А так, признаться, строг был очень,
Боялись мы, бородачи:
Когда бывал он озабочен —
Уж тут не суйся — и молчи.
Да только путь его короткий —
Хоть шел ему двадцатый год,
Убит, бедняга, на высотке,
Когда повел в атаку взвод…
Вперед по глине полз упрямо,
Бодрил, смеясь, бойцов своих,
Потом вдруг вскрикнул:
„Мама! Мама!“
По-детски, громко, и затих.
Как ты зовешься?»
— «Афанасьев».
— «А где работал до войны?»
— «Да нет, я был в девятом классе…»
— «Ну, значит, не завел жены;
А у меня сыны воюют, —
Да вот теперь увижу ль их —
Кто знает, где они кочуют…»
Уже светало. Ветер стих…
Заря горит над блиндажом.
Сидят разведчики вдвоем…
И вот пришла пора обстрела —
И затряслась и загудела
Громада сразу под огнем.
«Что ж, Афанасьев, в самом деле,
Ты не со страху ли притих?»
Он отстегнул борта шинели,
И пять нашивок золотых
Без слов солдату рассказали
О всем былом, пережитом…
Как на Неве клубились дали
В огне, в дыму пороховом…
Пять ран, пять золотых нашивок,
Горели кровью огневой…
«А знаешь, друг,
ты из счастливых —
Поправился — и снова в бой…»
4
Прошла неделя. Дым косматый
С утра тянулся над стеной.
Привыкли новые солдаты
К укладу жизни крепостной.
Здесь ночь длинна — и день большой.
Работы много — возле вешек
Ставь мины у стены рядком,
Окопы рой над бережком…
А ночью кажется Орешек
Плывущим к морю кораблем…
Корнями вросшие в траншеи,
Там сосны — мачты корабля.
Гляди, по веткам, как по реям,
Скользят флажки, как брамселя,
И стяг над крепостью, как парус,
Просторы Ладоги деля,
Несет штормов осенних ярость
К тебе, Заветная Земля!
Орудия, что были там —
Поди-ка все их сосчитай-ка, —
Зовут бойцы по именам:
«Воронка», «Песня», «Дуня», «Чайка».
Как «Чайку» любит гарнизон!
Она любимица солдата,
И часто мокрой тряпкой он
Иль попросту полой халата
Нагар сотрет пороховой,
Гордясь, как лучшим другом, пушкой…
Шутя, зовет ее старушкой:
«Летай, мол, Чайка, над Невой…»
В шелка зари река одета…
Патрон кладет он на ладонь…
Блеснула красная ракета:
«Огонь из крепости! Огонь!»
И наблюдатель взглядом мерит
Плывущий с Ладоги закат…
Там, где в тумане левый берег, —
Фашисты лагерем стоят…
5
Пришла зима… Неву сковала,
Сугробы к башням намела
И лодки с ближнего причала
Мохнатым снегом занесла.
Взяв палки, ножницы, веревки,
Следя за лыжней на снегу,
За «языком» ходили к «бровке» —
К домам на левом берегу.
Темно. А небо — в хлопьях мокрых…
Идут в разведку налегке…
И Афанасьев долго смотрит,
Как лыжня вьется по реке.
Он мало жил, но видел много,
Он из-за парты сразу в строй
Шагнул, и вот — войны дорога,
Бои, походная тревога —
Начало жизни молодой…
Он смотрит вдаль и видит вновь
Дымки́ пожаров на просторе…
В походе — первая любовь…
И первый поцелуй — в дозоре…
Она звалася Машей…
С ней
В походе встретились у Гдова.
Начало их любви сурово:
Огонь фашистских батарей
И треск чужого автомата;
Ряды разрушенных траншей
И проволока у камней…
В окоп влетевшая граната…
Бой с каждым часом тяжелей…
Перевязал он руку ей —
Далеко было до санбата.
Потом в пути короткий отдых
И белой ночи тишина.
И отблеск синих звезд на водах…
И девушка с лицом упрямым,
С лукавым взглядом светлых глаз
Сидела рядом и о самом
Ей дорогом вела рассказ.
Он вспомнил вечер отснявший
И на ветру гудевший клен,—
Рассказ о Данко вместе с Машей
Читал той белой ночью он.
Как волновала их на зорьке
Времен давно прошедших быль,
Что передал когда-то Горький
Словами старой Изергиль.
А луг горел, пылали маки,
Шел Данко гордо впереди,
Пылало сердце, словно факел, —
Его он вырвал из груди.
Его судьба давно воспета,
И помнят в отчей стороне
Сиянье праздничное света
В неопалимой вышине…
……………………………
……………………………
Как дорого пережитое
С ней вместе на путях войны, —
В лесах сиянье голубое
И в заозерье плеск волны,
И парашю́ты в звонком небе,
И вздох пред затяжным прыжком,
И горечь плесени на хлебе,
Когда делился с ней пайком.
Он с ней суров был, строг, как старший,
Учил искать тропу в лесах,
Ругал за разговор на марше,
Шутил, когда она в слезах.
И вот сейчас…
После раненья
Она вернулась на завод…
И вновь пред ним одно виденье
Той ночью зимнею встает.
Как будто Маша снова рядом
Проходит возле батарей…
Не выхватишь из дымки взглядом
Ни троп, ни зданий, ни огней,
Но словно легкое дыханье
Он слышит где-то за собой…
Как дорого воспоминанье
О каждой встрече фронтовой!
Уже давно он ждет письма…
Хотя бы вести запоздалой…
Декабрьской длинной ночи тьма…
Зима… Блокадная зима…
Метели над землею малой…
6
Тот берег, где таился враг,
Был назван снежным Измаилом.
Бежит огонь по рощам хилым.
Взгляни туда: обрыв, овраг,
Бетонный дот, две башни рядом —
Придется с боя каждый шаг
Здесь брать штурмующим отрядам.
Разведчики теперь в чести:
Пришлось не раз под канонаду
Невы широкую преграду
Им поздней ночью перейти.
И той же ночью в ветхом доме,
Где храп соседей клонит к дреме,
При жалком свете ночника
Разведчик напрягает зренье
И долго пишет донесенье
Для штаба ближнего полка.
Поспит потом.
Перед обедом
Все соберутся в тесный круг.
Политзанятия по средам
Проводит старший политрук.
Пригнувшись, входит он в землянку
В широкой куртке меховой,
Снимает старую ушанку
С пятиконечною звездой.
Потом, присев у круглой печки,
Смахнет он мокрый снег с лица,
И любят все его в Орешке
И уважают, как отца.
Да, каждому Егоров — друг!
Его в глаза разведка наша
Зовет «товарищ политрук»,
Но за глаза всегда «папаша».
И Афанасьев вновь берет
Свою заветную тетрадку:
В ней записал он по порядку
Пережитое в этот год.
И вот уже идет беседа
О нынешних и прошлых днях,
О том, как исстари победа
Всегда ковалася в боях,
Про волю Партии, про славу
Давнишних схваток и боев,
Про всё, что вписано по праву
В Историю Большевиков.
О, книга книг! Какое счастье,
Как и всегда, и в этот раз
Почувствовать, что сердце чаще
Стучало, слушая рассказ
О нашей славе…
Визг снаряда,
Разрывов грохот на реке…
И старой крепости громада
Встает уже невдалеке.
Как будто, в вечных льдах затертый,
Орешек медленно плывет
К цветным огням родного порта,
К большому берегу работ.
Корнями вросшие в траншеи,
Там сосны — мачты корабля.
Хоть не скользят теперь по реям
В морозный вечер брамселя,
Но стяг над крепостью, как парус,
Просторы Ладоги деля,
Зовет туда, где ночь распалась,
К тебе, Цветущая Земля!
7
Глядел однажды Афанасьев,
Как привередливый мороз,
Ледком деревья разукрасив,
У «бровки» строил перевоз.
На «бровке», на высоких скатах,
Деревья мерзли ввечеру,
Как в маскировочных халатах,
На резком ладожском ветру.
Смеркалось… Ветер над Невою,
Серчая, разрывал туман,
А там, за вьюгой снеговою,
Там, за завесой огневою,
И день и ночь готовый к бою,
На вахте город-великан.
Мороз сердит и привередлив,
Всё в лапы белые берет…
«Здесь Афанасьев?»
— «Да!»
— «Немедля
В штаб вызывают…»
Он идет,
Волнуясь, входит в главный корпус,
И вот — нежданней всех наград! —
Ему вручен зеленый пропуск:
На день поездка в Ленинград!
……………………………
О, как он этот день отметит,
Как много у него забот!
Он завтра ж, завтра ж Машу встретит
И с ней весь город обойдет,
О днях блокады в Ленинграде
Услышит от нее рассказ.
Хоть будет грусть теперь во взгляде
Ее прозрачных, светлых глаз,—
Он бредит счастьем этой встречи,
Он будет помнить наизусть
Ее задумчивые речи,
Ее улыбку, слезы, грусть…
8
Он снова в городе.
Давно ли
Он с песней приходил сюда?
Здесь всё знакомое до боли,
Свое, родное навсегда.
Закат огромный над мостами,
И в дымке серо-голубой
Темнеет пламя надо льдами,
И меркнет вечер огневой.
Но снова небо Ленинграда
Закрыла сумрачная мгла…
Тревожный гул. Разрыв снаряда.
Гудит чугунная ограда.
След крови на снегу у сада.
Как корабли плывут дома.
Сугробы.
Ленинград.
Блокада.
В снегах метельная зима…
И снова сердце метронома
Стучит тревожно.
Возле дома
Шипят осколки на снегу,
И детский крик исполнен муки,
И на широком берегу
Лежит в крови, раскинув руки,
Усталый юноша в кожанке.
В крови его высокий лоб,
И тащат низенькие санки
Две старых женщины в сугроб.
И вот в сиянье желто-белом
Сплошные вспышки в облаках,
Весь город снова под обстрелом,
И своды рушатся в домах.
Разрезана огнями тьма,
И корчится от муки площадь,
И вьюга зимняя сама
Разорвана обстрелом в клочья.
Бежит прохожий к перепутью…
(Ему лишь миг осталось жить!)
О, если б город смог прикрыть
Разведчик собственною грудью!
Он не задумался бы, нет,
И жизнь отдать…
Над берегами
Вдруг нестерпимо яркий свет
Блеснул за невскими мостами.
И вот гудит весь город вновь
Во тьме…
А воздух зимний гулок…
И Афанасьев мимо льдов
Свернул
с канала в переулок.
Вот дом, где Машу он встречал…
Вдали окликнули кого-то…
По мерзлым глыбам кирпича
Он входит в узкие ворота.
Темно. А лестница скользка.
Обледеневшие ступени.
Дыханье злое сквозняка.
Чуть-чуть дрожит его рука
Над круглой кнопкою звонка.
Ни звука…
Тишина…
Терпенье…
Где ж Маша? Выйдет кто-нибудь?
Шаги ли это в коридоре,
Иль ветер, вновь пускаясь в путь,
Гремит железом на просторе?
Ждет Афанасьев.
А потом
Он в дверь стучится кулаками.
Как неприветлив старый дом!
Но вот скрипучими шагами
Подходят к двери…
«Кто вам нужен?» —
Спросил старик…
(Зажег свечу
И кашляет — видать, простужен…)
— «Вы?
Машу?
Но она давно…»
И губы старика немеют.
И слова он сказать не смеет…
Свеча погасла… Как темно…
И только трудное дыханье
Без слов сказало обо всем…
Когда заветной встречи ждем,
Мы не боимся расстоянья,
Сквозь дали мчимся, сквозь года.
Весь мир поет, летя пред нами…
Но если сторожит беда,
Как нетопырь взмахнув крылами,
То трудно сразу нам понять,
Что нашу жизнь сейчас сломало…
И Афанасьев шел опять
Вдоль темных берегов канала.
Остановился, говоря
С прохожими…
Полоской резкой
Обозначалася заря
Над старой набережной невской,
Когда к мосту он вышел…
Так…
Непостижима доля наша:
В огне сражений и атак
Он невредимым был…
А Маша…
Но мыслимо ли это?
Нет!
Томят его воспоминанья…
Нет горше муки и страданья,
Чем те, что нес ему рассвет…
9
Когда, замкнувши окруженье,
Фашисты шли на Ленинград,
То голод на вооруженье
Включили раньше всех бригад.
Казалось им: чем туже стянут
Петлю блокады у реки,
Тем ближе к цели страшной станут.
И говорили вожаки:
«Когда рукой костлявой стиснет
Им горло голод, то падут…»
Но человеконенавистник
Не знал, что сам уже он труп!
Фельдмаршал прусский рвался в город,
Но в смертной схватке изнемог…
Отступит и фельдмаршал Голод
С ведущих к Невскому дорог.
10
Нелегок был с природой спор,
И мы его не позабудем.
Морозный ладожский простор
Измученным открылся людям.
Нагромождения торосов…
В бомбежку фонари горят…
И в лед врезаются колеса —
Машины мчатся в Ленинград.
Разрыв снаряда, мина взвизгнет…
Но режут вновь колеса лед…
Дорогу ту Дорогой Жизни
Теперь отечество зовет…
11
Бегут ряды высоких вешек…
Дорога Жизни так близка
К местам, где высится Орешек,
Где льдами скована река.
И Афанасьев ходит часто
К Дороге Жизни.
По ночам
Его дозор, его участок
Вдоль лыжни, вьющейся по льдам.
Дорога Жизни! Слово это
Теперь так дорого ему…
Но вот взлетевшая ракета
Внезапно озарила тьму,
И перед ним из дали темной,
Из просиявшей темноты
Встает опять простор огромный
Высокой Машиной мечты:
То Данко шел сквозь дым и версты
Навстречу праздничной судьбе,
То — жизнь и смерть в единоборстве,
В их поединке, в их борьбе.
И видит он теперь: в ненастье
По льдам несется широка
Дорога Жизни — наше счастье,
Дорога в Завтра и в Века!
Ведь те, что жили, что боролись,
Попрали смерть душой живой,
И кажется, что Машин голос
Гремит за вьюгой снеговой:
«Меня уж нет, но я в дыханье
Твоем и в подвиге твоем,
В твоей мечте, в воспоминанье,
С тобой под вражеским огнем!»
12
Трещали зло сухие ветки…
Полз Афанасьев по снегам…
Три дня уже, как он в разведке
Ходил по вражеским тылам.
У белых пушек в поле белом
Стоят фашисты за рекой.
Дорога Жизни под обстрелом!
Смерть с Жизнью вновь вступает в бой!
Морозных, трудных дней приметы:
Снег твердым, словно камень, стал…
У Афанасьева ракеты,
И красный цвет — его сигнал.
И где взлетит его ракета,
Там станет вдруг светло, как днем,
Там перестрелка до рассвета:
Все вражьи пушки под огнем!
И всю-то ночь в седом тумане
Следят на нашем берегу
Ракет слепительных мельканье —
Сигнал к удару по врагу.
13
Четвертый день…
Ползет, усталый,
Он по сугробам снеговым,
Спешит туда, где отблеск алый
Горит над берегом родным.
Как близок берег!
И нежданно,
По насту снежному звеня,
Скользнули лыжи из тумана —
И сразу целый сноп огня.
Один средь этой волчьей стаи…
Один… Но Родина за ним…
Как будто крылья вырастали
За каждым выстрелом глухим.
Отбился… дальше полз… как реял
Закат суровый… за холмом
Стоят в укрытье батареи,
Замаскированные днем,
Стоят фашисты у ограды,
И пушки — три… четыре… шесть…
И рядом — ящики… снаряды…
Снаряды… Сколько их? Не счесть.
Когда б еще ракеты были,
Он выстрелил бы с этих круч,
Сигналы б яркие поплыли,
Взрезая край нависших туч…
Но что же делать? В поле белом
Стоит врагов широкий строй,
И в речи медленной, чужой
Слова команды огневой…
Дорога Жизни под обстрелом…
Смерть с Жизнью вновь вступает в бой!
Глубокий след на белой глыбе…
Грохочут пушки впереди…
Коль приведет к победе гибель —
Погибни!
Только
победи!
Он к батарее полз… И вскоре
Увидел прямо пред собой
Значок фашистский на заборе,
Мундир зелено-голубой.
Теперь пора… Уже заложен
Под ящики весь динамит.
«Отчизна! Сделаем что можем!
Пусть взрыв могучий прогремит,
С моею кровью над снегами
Смешается пусть пламя здесь,
Чтоб, умирая, пред врагами
Я светом света вырос весь.
Ведь Жизнь всегда непобедима!
Так!
Значит, Смерть побеждена!»
Ползет по снегу струйка дыма…
На миг настала тишина…
Он чиркнул спичкой.
Сразу пламя
Рванулось вверх.
Мгновенный взрыв.
Пылает факел над снегами,
Поля и рощи озарив.
И сразу стереотрубою
Слепящий факел засекли.
Огонь!
За рощей голубою
Снаряды первые легли,
И в блеске огневой завесы
Поплыл артиллерийский гром,—
От поля дымного до леса
Весь берег в зареве сплошном.
И этот факел запылавший
В веках не смеркнет, отпылав.
Прославлен русский воин, павший
За правду, смертью смерть поправ.
14
Назавтра днем солдаты наши
В разведку вызвались идти.
Вот оглянулись вдруг на марше
Назад, на дымные пути:
И ярким светом засиявший
Орешек стал гораздо краше,
Ну прямо глаз не отвести!
Стоят ряды зеленых вешек
На минном поле за холмом.
На зорях кажется Орешек
Плывущим к морю кораблем.
Корнями вросшие в траншеи,
Там сосны — мачты корабля,
По черным веткам,
как по реям,
Плывут флажки, как брамселя,
И стяг над крепостью, как парус,
Просторы Ладоги деля,
Ведет февральской бури ярость
Туда, где будут жить, не старясь,
К тебе, Счастливая Земля!
1943
