Уильям Вордсворт - Избранная лирика

                  At length a pleasant instantaneous gleam
                  Startles the pensive traveller while he treads
                  His lonesome path, with unobserving eye
                  Bent earthwards; he looks up-the clouds are split
                  Asunder, — and above his head he sees
                  The clear Moon, and the glory of the heavens.
                  There, in a black-blue vault she sails along,
                  Followed by multitudes of stars, that, small
                  And sharp, and bright, along the dark abyss
                  Drive as she drives: how fast they wheel away,
                  Yet vanish not! — the wind is in the tree,
                  But they are silent; — still they roll along
                  Immeasurably distant; and the vault,
                  Built round by those white clouds, enormous clouds,
                  Still deepens its unfathomable depth.
                  At length the Vision closes; and the mind,
                  Not undisturbed by the delight it feels,
                  Which slowly settles into peaceful calm,
                  Is left to muse upon the solemn scene.

                                Ночное небо
                      Покрыто тонкой тканью облаков;
                      Неявственно, сквозь эту пелену,
                      Просвечивает белый круг луны.
                      Ни дерево, ни башня, ни скала
                      Земли не притеняют в этот час.
                      Но вот внезапно хлынуло сиянье,
                      Притягивая путника, который
                      Задумчиво бредет своей дорогой.
                      И видит он, глаза подъемля к небу,
                      В разрыве облаков — царицу ночи:
                      Во всем ее торжественном величье
                      Она плывет в провале темно-синем
                      В сопровожденье ярких, колких звезд:
                      Стремительно они несутся прочь,
                      Из глаз не исчезая; веет ветер,
                      Но тихо все, ни шороха в листве…
                      Провал средь исполинских облаков
                      Все глубже, все бездонней. Наконец
                      Видение скрывается, и ум,
                      Еще восторга полный, постепенно
                      Объемлемый покоем, размышляет
                      Об этом пышном празднестве природы.

                Wisdom and Spirit of the universe!
                Thou Soul, that art the Eternity of thought!
                And giv'st to forms and images a breath
                And everlasting motion! not in vain
                By day or star-light, thus from my first dawn
                Of childhood didst thou intertwine for me
                The passions that build up our human soul;
                Not with the mean and vulgar works of Man;
                But with high objects, with enduring things
                With life and nature; purifying thus
                The elements of feeling and of thought,
                And sanctifying by such discipline
                Both pain and fear, — until we recognise
                A grandeur in the beatings of the heart.
                   Nor was this fellowship vouchsafed to me
                With stinted kindness. In November days,
                When vapours rolling down the valleys made
                A lonely scene more lonesome; among woods
                At noon; and 'mid the calm of summer nights,
                When, by the margin of the trembling lake,
                Beneath the gloomy hills, homeward I went
                In solitude, such intercourse was mine:
                Mine was it in the fields both day and night,
                And by the waters, all the summer long.
                And in the frosty season, when the sun
                Was set, and, visible for many a mile,
                The cottage-windows through the twilight blazed,
                I heeded not the summons: happy time
                It was indeed for all of us; for me
                It was a time of rapture! Clear and loud
                The village-clock tolled six — I wheeled about,
                Proud and exulting like an untired horse
                That cares not for his home. - All shod with steel
                We hissed along the polished ice, in games
                Confederate, imitative of the chase
                And woodland pleasures, — the resounding horn,
                The pack loud-chiming, and the hunted hare.
                So through the darkness and the cold we flew,
                And not a voice was idle: with the din
                Smitten, the precipices rang aloud;
                The leafless trees and every icy crag
                Tinkled like iron; while far-distant hills
                Into the tumult sent an alien sound
                Of melancholy, not unnoticed while the stars,
                Eastward, were sparkling clear, and in the west
                The orange sky of evening died away.
                   Not seldom from the uproar I retired
                Into a silent bay, or sportively
                Glanced sideway, leaving the tumultuous throng,
                To cut across the reflex of a star;
                Image, that, flying still before me, gleamed
                Upon the glassy plain: and oftentimes,
                When we had given our bodies to the wind,
                And all the shadowy banks on either side
                Came sweeping through the darkness, spinning still
                The rapid line of motion, then at once
                Have I, reclining back upon my heels,
                Stopped short; yet still the solitary cliffs
                Wheeled by me — even as if the earth had rolled
                With visible motion her diurnal round!
                Behind me did they stretch in solemn train,
                Feebler and feebler, and I stood and watched
                Till all was tranquil as a summer sea.

                    О ты, великий Дух предвечной мысли,
                    Единая душа и мудрость мира,
                    Ты образам даешь дыханье жизни
                    И вечное движенье. Нет, недаром,
                    Когда встречал еще я утро жизни,
                    И днем и в свете звезд в душе моей
                    Все чувства, в ней живущие, сплетались
                    Не с суетным стремлением к тому,
                    Что создано рукою человека,
                    А с вечными порывами к Природе
                    И к жизни. Очищалась мысль моя
                    Священной скорбью и священным страхом,
                    И я учился постигать величье
                    Биенья человеческого сердца.

                    Мне этих откровений благодать
                    Уделена была рукою щедрой,
                    Я ощущал присутствие ее
                    И в ноябре, когда туман тяжелый
                    Окутывал унылую долину
                    Покровом мрачным; и в полдневный час
                    В глуши лесов, и тихой летней ночью,
                    Когда один домой я возвращался
                    Вдоль озера среди холмов угрюмых;
                    Я чувствовал ее и днем в полях,
                    И в час ночной у озера, и летом,
                    И в зимний день, когда садилось солнце
                    И далеко блестели окна хижин
                    Сквозь сумерки морозные, когда
                    Меня домой и не дозваться было.
                    Счастливая для всех для нас пора!
                    Как наслаждался я тогда! Бывало,
                    На колокольне сельской ясно, звонко
                    Бьет шесть часов, — а мне и дела нет,
                    И я, как дикий конь, гордясь свободой,
                    Бегу от дому прочь. Одев коньки,
                    Мы шумною толпой несемся по льду,
                    Изображая целую охоту,
                    И звук рогов, и лай собачьей своры,
                    И загнанного зайца. Дружным хором
                    Звучат в морозном мраке голоса,
                    Вдоль по обрывам отдаются гулко,
                    Звенящие им вторят отголоски
                    Оледеневших скал, деревьев голых,
                    И лишь с холмов далеких чуждым звуком
                    Врывается в наш общий гам и шум
                    Печальный отклик эха. Мы не слышим
                    Его до той поры, пока над нами
                    Не вспыхнут звезды и закат багряный
                    Не скроется на западе совсем.

                    Но часто я из этой суматохи
                    Вдруг ускользал в залив уединенный
                    И, оглядевшись, долго с любопытством
                    Следил, как вдаль по ледяной равнине
                    Мелькает яркий отблеск звезд далеких
                    Среди ватаги, мчащейся к нему.
                    Или когда наперегонки с ветром
                    Летели мы, и нам неслись навстречу
                    Окутанные мраком берега, —
                    Откинувшись на каблуки, внезапно
                    Я круто останавливал свой бег
                    И озирался; скалы продолжали
                    Бежать навстречу, будто для меня
                    Вдруг видимым земли вращенье стало,
                    И я глядел им вслед, как постепенно
                    Они свое движенье замедляли
                    И снова все недвижным становилось,
                    Как в летний день безветренное море.