Константин Ваншенкин - Примета

И немедленно, сыночка, спать…

Женщина проплакала всю ночь,
О своем, ушедшем без возврата.
Ей никто не мог уже помочь,
То была особая утрата.

Об ошибках, сделанных давно,
Снова убивалась, предположим.
Но, уставясь в черное окно,
Плакала она и о хорошем.

Плакала о жизни прожитой.
Что была еще на половине
Но уже за новою чертой,
В грозной, нависающей лавине,

А когда в окне качнулась мгла
И неясный лучик тронул стены,—
С удовлетворением легла
И заснула, словно после смены.

Изменила — простил.
Основание: дети.
Но лишь стал ей постыл
Еще больше на свете.

Вроде все ничего,
Да не то, что сначала,
И на ласки его
Кое-как отвечала.

Изменила опять,
Хоть и месяц не прожит…
А детей отобрать —
Даже суд не поможет.

Был он вроде ничего,
Добрым, ласковым.
Стерла запросто его,
Будто ластиком.

Не осталось ни следа
В чистой памяти.
Может, вы, придя сюда,
Так же канете.

Он ушел в небытие
И не значится.
Вот какое у нее
Было качество.

Такое же, как прежде, тело,
Глаз тот же свет,
и только сердце улетело
За кем-то вслед.

Ах, с вами это так нередко,
И жизнь проста:
В который раз грудная клетка
У вас пуста.

Сострадание проявите!
Он отчаянно всякий раз
Задыхался опять при виде
Бегло встреченных губ и глаз.

Словно прежде, ни в чем не каясь,
В суматохе летящих дней,
От волнения заикаясь,
Обратиться пытался к ней.

Это странное заиканье
В час негаданных в жизни встреч,
Как короткое замыканье,
Затрудняло внезапно речь.

На улице дальней
Очнулся с авоськой мирскою
Под мемориальной,
Недавно открытой тоскою.

Любовь укоряла:
Прислушайся к слабому крику.
Любовь умоляла
Включить ее в Красную книгу.

А там, между строчек,
Остался с прошедшего лета
Засохший листочек
Былого чужого букета.

От ранней подруги своей
Для позднего брака
Ушел. Захотелось детей,
Которые благо.

И сызнова — только держись —
Углы, комнатенки.
И все-таки всякая жизнь
Чужая — потемки.

У каждого доля своя.
Судьба или сила.
И новая эта семья
Его оглушила.

Седой. Как мальчишка одет.
С коляскою — в гору.
И видно, что это не дед,
По скучному взору.

Надоело прыгать,
Тешить прыть свою,
Появилась прихоть —
Завести семью.

Захотелось замуж.
Вспыхнула в тиши
Золотая залежь
Собственной души.

С этою душою
Исстрадалась всласть.
А еще с другою
Надобно совпасть.

А еще несмело,
Будто от обид,
Колоколом тело
Девичье гудит.

Он прошептал ей одно:
Мы совпадаем по фазе…—
В этой технической фразе
Нежности было полно.

Он сообщал ей о том
В этой чудовищной форме,
Что понимание в норме
Будет у них и потом.

Что на далекий большак
Выйдут, ступая упруго…
— Мы рождены друг для друга,
Раньше сказали бы так.

Все бы меж дел,
Щурясь счастливо,
В очи глядел
Ей без отрыва.

Вот и гляди!..
Мало денечка.
Но впереди
Вечер да ночка.

Рассвет за окном струится,
Туман на ветвях висит.
Распахнутая страница,
Отсвечивая, гласит,

Что нет на земле оружья
Мучительней и сильней,
Чем темные полукружья
Высоких твоих бровей.

Что лучшего нет лекарства,
Чем тонкая эта смесь
Серьезности и лукавства.
Прописанная нам здесь.

Был молод, любил свое дело,
Но с каждым начавшимся днем
Мучительно-сладко звенело
Внимание к женщине в нем.

И сверстницы, чувствуя это,
Естественно и без труда,
Казалось, из целого света
Его выделяли тогда.

С годами он сделался желчен,
Но долго, пока не затих,
Всегда на молоденьких женщин
Смотрел как на сверстниц своих.

Прибрежная песчаная дорога,
И в предвечернем вспыхнувшем луче
Та женщина, легка и длиннонога,
С купальным полотенцем на плече.

И с нею разговаривает чинно.
Возможно даже, не о пустяках,
Чуть лысоватый низенький мужчина
В ботинках на высоких каблуках.

Догорал закат в окне.
Под горой топили печи.
Руки тихо, как во сне,
Опустил он ей на плечи.

Пара белых голубей
В мир, где дали необъятны,
Вылетела из своей
Полутемной голубятни.

Ах, он выпустил их сам,
Не желая лучшей доли, И —
рванулись к небесам,
Не сойдя с его ладони.

Еще трава колола пятки,—
С тех самых детских лет босых
Жизнь у него была в порядке,
Расчерчена — от сих до сих.

И вот в какое-то мгновенье
Увидел с ужасом, что вдруг
Жизнь вышла из повиновенья,
Как будто вырвалась из рук.

Электровозом от вокзала
Пошла, инерцию создав.
И управленье отказало,
И давит на плечи состав…

Не такие уж простушки,
Не такие простаки —
Пели песни и частушки
У серебряной реки.

Но пока они резвились,
Посветлела эта высь.
Кудри русые развились,
Косы в лентах посеклись

Взбежал по ступенькам — и рядом
Едва лишь ступил на крыльцо,
Нещадно — как градом по грядам —
Побитое оспой лицо.

Но как залетевшая фраза
Из повести вовсе иной —
Два крупных внимательных глаза
Вбирали в себя глубиной.

Одни вот такие — на тыщи…
Смеркалось на дальней версте.
И зорко смотрели глазищи,
Что видеть должны в темноте.

Возле черной насыпи — дорожка
И базарчик, пусть не высших проб.
Где пучки душистого горошка.
Связанные ниткой как укроп.

Железнодорожная примета —
Утреннее, в соснах, полотно.
Проходило пасмурное лето.
Женщина сказала: — Холодно,—

В телогрейке с вылезшею ватой,
В августе, что близился к концу,
Тот букетик незамысловатый
Поднося задумчиво к лицу.

Женился сын.— Ну, как невеста?
Я у отца спросил.— Жена? —
Поправил он. — Судить не место.
Ему, наверное, нужна…

Отцу еще немного было,
Но жизнь пошла наперекос.
Он жил в разводе и уныло
Мне отвечал на мой вопрос.

— Болею. Многие болеют.—
И с неожиданной тоской: —
Они меня не пожалеют! —
Сказал, потерянный такой.