Иван на оленя смотрит и вдруг говорит:
- Оленушка, а ведь ты устал очень.
Олень в глаза ему смотрит, не шевелится.
- А устал, то ложись спать. В лесу не можешь, так хоть здесь сосни. Место у нас тихое, никто тебя тут не приметит.
Олень в глаза Ивану смотрит и молчит. Потом прикрыл глаза, ноги медленно подогнул и так перед крыльцом и лег, голову опустил.
А Иван сидит и сон его охраняет. И пока олень спит, ни одна былиночка не шелохнется, ни один листик не качнется, и солнце с места не сходит. Перестало время идти, одни кузнечики стрекочут.
Вечером возвращается из города Данило, бежит - аж приплясывает, до того хочется поскорее Ивану рассказать, что с ним было. Так с ходу мимо дома и пролетел, за самый огород унесло. Он - обратно, глядь - опять на подходе к дому, да только с совсем другой стороны. И ведь дом прямо перед глазами стоит, а не подойти, все тропинка вбок куда-то уводит. Остановился Данило, потряс головой, чтобы от наваждения избавиться, слышит - Иван с крылечка тихонько смеется.
"Не торопись, Данилушко, у нас сегодня такой гость был, что вокруг избы вся экология дыбом встала".
От голоса Иванова наваждение прошло, но Данило, чтобы и в третий раз не промахнуться, уж от тропки под ногами больше глаз не отрывает. Пока до Ивана дошел, уж и забыл - что про город рассказывать хотел. Бухнулся на траву у крылечка: "Что же, Ваня, за гость такой, что к дому не подойти?"
А Иван все посмеивается. Данило к нему повернулся - батюшки светы! Иван сидит и весь в сумерках мерцает, как будто зимними звездочками по контуру обведен.
"Давний у нас, Данило, был гость, уж не чаял я его увидать. В аккурат там и лежал, где ты сидишь".
Данило так и вскочил, как ошпаренный. Было на крыльцо - а там Иван мерцает; и Иван, а все равно каверзно.
"Ваня..." - говорит, а дальше и не вымолвить.
Набрал полную грудь воздуха: "А ты, что же, теперь по ночам светиться будешь?"
Иван руку поднял, поглядел на нее, как будто забыл, что у него руки есть, и опять тихонько засмеялся.
"Твоя правда, Данилушко, вот что значит с давними гостями дружбу вести".
А совсем поздно, когда уже все друг другу рассказали, сидят оба, да вдруг:
"Слышишь, Ваня?"
"Тс-с, Данилушко..."
Как будто - женское пение в лесу. И вот именно, что как будто. То далеко, а то вдруг рядышком; то с этой стороны, то с той, а то сразу отовсюду. А главное - никогда такого еще не было, а голос этот с колыбели знаком. Да что - знаком; не сказать этого вообще, потому что это - Другое. Смотрит Данило, а у Ивана слезы на щеках. Смотрит, а сам не знает, что встал, и ноги его прямехонько в лес несут. Так бы и пошел, если б Иван его за руку не взял.
Стоят, как дети, за руки держатся.
"Вот, Данилушко, и мы до этого дожили".
Неведомо откуда пришло ко мне начало этой истории. Я, как умел, записал всю правду по этому поводу. Теперь картина отдаляется от меня, пора дописать то, что я еще вижу.
В лесу стоит лето. На бревнах, которые таскают Иван и Данило, от жары выступила смола. Бревна постепенно скла- дываются в небольшую, но уютную баню; скоро останется только сочинить крышу да позвать кума Родиона, который большой мастер по печкам. Вот и еще бревно притащили, Данило побежал в избу, должно быть, чайник поставить, а Иван присел на бревно и задумался. Потом поднимает голову и смотрит. А смотрит, надо сказать, в аккурат в то самое место, где бы я стоял, если б глазами это видел, а не словами нащупывал. И такое у него в лице впечатление, будто меня не видит, но знает, что я тут есть. И такие вдруг говорит слова:
"А что про нас пишешь - так это правильно. Потому как есть в писании твоем такое понятие, что раньше мы друг для друга прозрачные и несуществующие были, а теперь получаемся обоюдно хорошие. Значит, соседями стали. А то кум Родион говорит - вот, пишет тут про вас один. Я ему - неужели и до того дошло. А он мне - совсем, вижу, вы с Данилой в своих диковинных явлениях людей разучились замечать.
Вот будете завтра баньку строить, так ты глаза разуй да возьми на заметку. Смотрю сегодня - и правда. Прислушался - что ты там написал, и думаю - а что, ладно. А ежели не все складно, так тоже не беда, дерево, вон, тоже бывает поглядишь - корявое, а присмотришься - да разве ж оно может быть другое? Да и ты нас с Данилушкой прости, коли чего не так. Уж мы какие есть, такие и есть. Вы там, мы здесь, каждый мурашок свою соломинку тянет, а вместе - один дом получается, в котором все и живут потом.
А ты, глядишь, и другую книгу напишешь, и третью - и про огонь морской, как ты его видел, и про город этот, что олень давешний со мной поделился, а ты, я смотрю, давно знал... А если и не напишешь - тоже дело, может, про это писать и не надо, а надо душой строить, чай, сам потом будешь в нем по улицам ходить со зверем светящимся, а как про это - словами?
Так ли, иначе ли - в радость мне, что ты к нам зашел, приведет Бог - еще встретимся, погляжу хоть - какой ты статью будешь. Ну, не поминай лихом..."
И улыбается. Тут как раз Данило из избы выходит, говорит что-то Ивану, тот повернул голову - отвечает, да только что - мне уже не слышно.
Вот и все. Спасибо, что прочитали. А теперь, думаю, пора и за дело браться.
Июль - декабрь 1986 г.
